Нейромания. Как мы теряем разум в эпоху расцвета науки о мозге
Шрифт:
Во всех этих случаях проблема заключалась в научной достоверности. При всей впечатляющей силе результатов некоторых лабораторных исследований судьи не находят достаточных оснований для уверенности в том, что метод столь же точен за пределами лаборатории. И причин для этого хватает, поскольку на мозговые корреляты лжи могут влиять многие факторы.
Во-первых, учтите разницу между «лабораторной ложью», которую испытуемых просят изобразить для последующего выявления, и ложью реальной. Очевиднее всего, что в условиях уголовного следствия никто не дает подозреваемым указаний лгать, не говоря уж о том, чтобы лгать определенным образом. Намерение обмануть настолько неразрывно связано с явлением, которое мы называем ложью, что многие нейробиологи утверждают, что в экспериментах испытуемые не лгут, а говорят неправду по инструкции. Когда человек говорит неправду согласно инструкции и когда он предпринимает целенаправленные попытки ввести в заблуждение, его мозг наверняка задействован по- разному, и это вновь ставит вопрос
Во-вторых, паттерны активации при реальной лжи практически наверняка отражают не только ложь. Нейробиолог Элизабет Фелпс (Elizabeth A. Phelps) указывает на то, что реальный подозреваемый, обвиняемый в преступлении, находится в эмоционально нагруженной ситуации, где ставки очень высоки (32). И при этом у него есть время подумать и представить событие, если он невиновен, или отредактировать свою версию, если он виновен. Виновный подозреваемый может еще заранее отрепетировать новую историю. Это означает, что мозговые корреляты реальной лжи являются чем-то большим, чем простое представление конфликта между нечестностью и правдивостью. Помимо этого, они включают мозговые корреляты эмоций и процессов воображения, которые не проявятся в менее напряженной атмосфере в лаборатории.
В-третьих, посмотрите, кто лжет в этих лабораторных экспериментах. Участвующие в них студенты по большей части не имеют проблем с психическим здоровьем или старых черепно-мозговых травм, и они не имеют привычки употреблять наркотики. Большинство из них никогда не совершали серьезных преступлений и не обвинялись в них, поэтому любое распространение результатов таких исследований на остальное население следует проводить с осторожностью. И они ничего не теряют, если будут пойманы на своей лжи, в отличие от виновных подозреваемых. Но правовая система имеет дело с реальными подозреваемыми, у которых часто бывает низкий коэффициент интеллекта, которые злоупотребляют наркотическими веществами, а в анамнезе имеют черепно-мозговые травмы и длинные списки криминальных деяний. Они гораздо больше эмоционально «вкладываются» в то, чтобы казаться честными. Этот момент следует учитывать, поскольку, как уже было замечено, эмоции могут воздействовать на паттерн активации мозга при выполнении когнитивных задач.
Специалисты обнаружили, что простое шевеление пальцами руки или ноги может снизить точность детекции лжи на две трети.
Кроме того, люди, добровольно участвующие в исследованиях, могут быть не самыми искусными лжецами, а реальные возмутители спокойствия могут оказаться весьма искушенными в лукавстве, и их мозг продемонстрирует меньшую активность, когда они лгут, в силу длительной тренировки. Виновные люди, обвиняемые в реальном преступлении, имеют время, чтобы сфабриковать версию событий и заучить ее. Такое заведомое редактирование событий — еще одно важное отличие реальной лжи от лабораторной. Виновные люди, поверившие в заявления о собственной невиновности или сфабриковавшие алиби, также могут избежать раскрытия. И, наоборот, сами мысли о лжи могут навлечь неприятности на невиновного человека. В ходе одного из исследований ученые обнаружили, что активность мозга, связанная с мыслями о том, чтобы солгать по поводу результата броска монеты, была неотличима от активности в момент реальной лжи (33).
И, наконец, репутацию детекции лжи на основе фМРТ подрывает неустойчивость результатов. Можно быть уверенным, что при сравнении группы испытуемых характер активации у тех, кто лжет, как правило, отличается от активации у говорящих правду. Свыше двух десятков исследований подтвердили этот вывод. Однако ни в одном исследовании не была выявлена область мозга или совокупность областей, которые бы активизировались у всех людей во время лжи и устойчиво «молчали», когда люди говорят правду. На самом деле спектр областей мозга, коррелирующих с ложью, весьма расплывчат: парагиппокампальная извилина, передняя часть поясной извилины, задняя часть левой поясной извилины, хвостатые ядра, правое предклинье, левая часть мозжечка, передняя часть островка, скорлупа, таламус и префронтальная кора (передняя, вентромедиальная и дорсолатеральная ее части), а также различные зоны височной коры. Очевидно, что такая широкая вариативность означает отсутствие на сегодняшний день единого характерного паттерна активации, который мог бы позволить отличить обман от искренности. Это весьма затрудняет — если не делает невозможным — надежное описание характерной картины «лгущего мозга» (34).
Все вместе эти оговорки, наиболее убедительная из которых, по-видимому, это неспособность в ходе исследований воссоздать характерные условия, сопровождающие ложь в реальной жизни, — должны на сегодняшний день дисквалифицировать детекцию лжи на основе активности мозга в качестве инструмента системы правосудия.
Теперь позвольте нам добавить еще один нюанс к рассмотрению самой природы лжи. Ученые, исследовавшие
ложь как таковую, обнаружили, что различные ее типы активизируют различные области мозга. Не всякая ложь психологически одинакова. В своем известном исследовании психологи Стивен Косслин и Джорджио Джэнис сосредоточились на двух типах лжи: спонтанной и заученной, или отредактированной, лжи. Последняя, как предполагает ее название, относится к тому, что вы готовитесь ответить, когда ваша подруга спросит, твердо ли вы придерживаетесь диеты. Подготовленный ответ может быть «я съела крошечный салатик», тогда как на деле это был бургер с картошкой фри. Спонтанная ложь — это то, что вы говорите с ходу, например когда ваша подруга спрашивает вас, не можете ли вы отвезти ее надоедливого бойфренда в аэропорт, а вы отвечаете, что не можете, потому что ваша машина в ремонте.Косслин и Джэнис выдвинули гипотезу, что когда люди произносят заученную ложь, они попросту должны вытащить ее из памяти. В противоположность этому спонтанная ложь требует больше работы. Когда подруга просит вас подвезти ее бойфренда, вы должны задействовать эпизодическую память, отвечающую за припоминание событий, чтобы вспомнить прошлые эпизоды вашего общения с ее бойфрендом, и семантическую память, хранящую знания, которая поможет сфабриковать ложь. Предположительно, спонтанная ложь будет более богата деталями, включая зрительные образы и чувства, которые закодированы в различных отделах мозга, что вызовет более сложную картину активации (35).
В своем эксперименте исследователи предложили испытуемым описать два опыта переживаний: свою лучшую работу и наиболее запомнившиеся каникулы. Они просили испытуемых на свое усмотрение выбрать одно из этих двух описаний — работу или каникулы — и создать для него альтернативную версию, а затем запомнить ее. Например, если реальные каникулы выглядели так: «Мы с моими родителями прилетели из Бостона в Барселону на Continental Airlines и остановились в отеле Granvia», то измененная версия могла быть «Мы с сестрой поехали на машине из Лос-Анджелеса в Мехико и остановились в хостеле». Студенты заучивали фиктивную версию в течение приблизительно недели и после этого возвращались в лабораторию на сканирование. Во время сканирования исследователи просили каждого студента на ходу спонтанно добавить несколько новых выдуманных деталей истории. Так, испытуемому приходилось придумывать ответ на месте, когда его спрашивали, куда он ездил на каникулы, и заменять Мехико на, скажем, Майами или отвечать «моя тетушка», когда его спрашивали, кто
путешествовал вместе с ним. Аналогичный сценарий прорабатывали в отношении лучшего места работы, если студент выбирал эту опцию.
Как и предполагали исследователи, нейронные сети, задействованные во время спонтанной лжи, отличались от тех, что возбуждались во время заученной лжи, и все они отличались от тех, которые активируются, когда человек говорит правду. В обоих видах лжи требуется обращение к памяти, но, когда испытуемые лгут спонтанно, их мозг более активно привлекает переднюю поясную кору, которая, предположительно, подавляет правдивый ответ. Для ситуации, когда ложь была отредактирована заранее, была характерна активация в области правой передней префронтальной коры, ведающей извлечением воспоминаний из эпизодической памяти. Правдивые воспоминания было воспроизвести проще всего, видимо, потому, что они возникают естественным образом и не требуют такого контроля и коррекции, как спонтанная ложь (36).
Таким образом, когда человек лжет, ни одна область мозга не изменяет свою активность уникальным образом. Каждый тип лжи требует своего собственного набора процессов в мозге. Это происходит потому, что с психологической точки зрения не вся ложь одинакова. Журналист Маргарет Тэлбот (Margaret Talbot) предлагает подробный перечень лжи, исходя из ее мотивов: «маленькая вежливая ложь; большая, наглая самовосхваляющая ложь; ложь с целью защитить или обаять наших детей; ложь, когда мы сами не вполне осознаем, что лжем; сложное алиби, на фабрикацию которого мы тратим не один день». Существует даже ложь, которую говорят ради забавы, чтобы одурачить других людей, — практикующие психологи называют это «удовольствием от обмана». А как насчет «более или менее честных замалчиваний, преувеличений, затенений, уклонений, перегибов, искажений и присочинений», которые являются неотъемлемой чертой судебных разбирательств, как поинтересовался один ученый? (37)
Монтень, эссеист французского Возрождения, живший в XVI веке, размышлял о калейдоскопическом многообразии обмана: «Обратная
сторона правды имеет сто тысяч форм и никаких видимых пределов». Спустя полтысячелетия исследователи начали различать некоторые из этих форм. Ложь, которую вы говорите о себе, например, отличается на карте активации мозга от лжи, которую вы говорите о других. Ложь, скажем, о чьем-либо доме опирается на совершенно иные когнитивные функции, нежели ложь о своем будущем доме, которая вызовет свой собственный характерный поток мыслей, эмоций и образов. Мозговые корреляты лжи, которая вызывает сильные угрызения совести, не будут полностью пересекаться (а возможно, и вообще не будут пересекаться) с таковыми для бурной фантазии. Ложь о будущем будет отличаться своей нейронной картиной от лжи о прошлом. Монтень был прав: от самой невинной лжи до самого жестокого обмана «обратная сторона правды не имеет видимых пределов» (38).