Нейромант
Шрифт:
Там были: сложенная инструкция с диаграммами мертвых петель, бочек и иммельманов, тюбик проводящей пасты и компьютерная распечатка с тактико-техническими данными. И сама облатка; с одной стороны на белом пластике изображен голубой биплан, с другой – красный. Дейк повертел ее в руках: «„СПАДЫ“ И „ФОККЕРЫ“», «„ФОККЕРЫ“ И „СПАДЫ“». Красное и голубое.
Дейк укрепил за ухом «батанг», смазал поверхность индуктора пастой, подсоединил к программатору оптоволоконный провод, включил программатор в стенную розетку. Потом вставил в программатор облатку. Аппарат был дешевый, индояванский, и при запуске программы в затылке неприятно зажужжало. Но
Дейк тренировался, пока в «батанге» не села батарейка, затем откинулся к стене и мгновенно уснул. Ему снилось, что он летит в безбрежно-голубом небе среди белых облаков, вдали от земных забот, недоступный превратностям судьбы.
Он проснулся от сильного запаха жареных лепешек с крилем – и его затрясло от голода. Денег больше не было. Впрочем, в доме наверняка жило много студентов. Кто-нибудь обязательно заинтересуется программатором. Дейк с надеждой направился в коридор. Неподалеку он увидел дверь с транспарантом: «А ОТЛИЧНАЯ ЖЕ ВСЕЛЕННАЯ ПО СОСЕДСТВУ!» Ниже, поверх романтичного плаката «космической колонии», которую начали строить, когда он еще только родился, была наклеена звездная россыпь разноцветных пилюль, вырезанная из рекламы какой-то фармацевтической компании. «ИДЕМ!» – приглашала надпись над коллажем из снотворного.
Он постучал. Дверь слегка приоткрылась, удерживаемая цепочкой, и в двухдюймовую щель выглянуло девичье лицо.
– Да?
– Вы, видно, думаете, что эта штука ворованная. – Он перекладывал программатор с ладони на ладонь. – Наверное, потому, что она совсем новенькая, даже упаковка не распечатана. Послушайте. Я не стану спорить. Нет. Я просто хочу сказать, что она стоит вполовину дешевле, чем где-либо еще.
– Да ну? Неужели? Без дураков? – На губах девушки заиграла странная улыбка. Она медленно протянула руку ладонью вверх. Прямо к его носу. – Глянь-ка!
В ладони была дыра, черный туннель, уходящий вверх по руке. Два маленьких красных мерцающих огонька. Крысиные глазки! Они бросились к нему, по пути вырастая. Что-то серое мелькнуло и прыгнуло ему прямо в лицо.
Дейк в испуге закричал, пытаясь заслониться руками, поскользнулся и упал прямо на программатор.
Сжимая голову руками, он забился в судорогах – и во все стороны брызнули кремниевые осколки. Ему было больно, так больно…
– Ах, боже ты мой! – Цепочка звякнула, и девушка воспарила над ним. – Эй! Послушай, давай вставай! – Она взмахнула голубым полотенцем. – Хватайся за него, я тебя подниму.
Дейк смотрел на нее сквозь пелену слез. Студентка. Взгляд этакой зануды, не по размеру большой свитер, зубы такие ровные и белые, что могли бы служить вместо справки о кредите. Тонкая золотая цепочка на лодыжке, покрытой (он увидел) мягким детским пушком. Изысканная японская стрижка. Да, тут водились деньжата.
– Эта штуковина могла стать моим обедом, – удрученно сказал Дейк.
Он схватился за полотенце, и девушка помогла ему подняться. Она улыбнулась ему, но настороженно отодвинулась.
– Разреши
мне исправиться. Хочешь есть? Это же была проекция, только и всего. Понял?Напряженно, словно зверь, входящий в клетку, Дейк последовал за ней.
– Ни хрена себе! – восхищенно произнес Дейк. – Это же натуральный сыр…
Он сидел на продавленном диване, втиснувшись между четырехфутовым плюшевым медведем и кучей дискет. Комната была по щиколотку завалена книгами, одеждой и бумагами. А еда, над которой колдовала девушка, явилась прямо из «Тысячи и одной ночи»: сыр «Гауда», консервированная говядина и – честное слово! – потрясающе вкусные вафли из оранжерейной пшеницы.
– Ну как, – спросила она, – мы можем угодить рабочему парню?
Ее звали Нэнси Беттендорф. Ей было семнадцать. Ее предки – вот жадюги – оба работали, а она училась на инженера в колледже Уильяма и Мэри, по всем предметам на «отлично», кроме английского.
– У тебя, наверное, пунктик такой – крысы? Вроде фобии? – спросила Нэнси.
Дейк мельком взглянул на кровать – очень-очень низкую, едва возвышавшуюся над полом.
– Да нет, в общем-то. Это кое-что мне напомнило, только и всего.
– Что напомнило? – Она присела на корточки, свитер задрался, открывая гладкое матовое бедро.
– Ну… ты когда-нибудь видела… – голос его невольно повысился, он комкал концы фраз, – Монумент Вашингтона? Ночью? Там наверху на обелиске есть два маленьких… красных огонька… вроде авиационных маяков, и я… и я… – Неожиданно его затрясло.
– Ты боишься Монумента Вашингтона?
Нэнси взвизгнула, повалилась на спину и залилась хохотом, дрыгая длинными загорелыми ногами. На ней были малиновые трусики.
– Я лучше умру, чем еще раз на него посмотрю, – медленно произнес Дейк.
Нэнси перестала смеяться, села и принялась изучать его лицо. Она побледнела и стала напряженно покусывать нижнюю губу. Похоже, она выкопала что-то такое, о чем думать не хотела. Наконец отважилась на вопрос:
– Ты закодирован?
– Да, – горько сказал Дейк. – Они сказали, я никогда не смогу вернуться в округ Колумбия. И еще эти сволочи смеялись…
– За что они тебя?
– Я вор. – Он не стал уточнять, что жил за счет магазинных краж.
– Куча старых хакеров угробили жизнь на программирование машин. И знаешь что? Оказалось, человеческий мозг ничуть не похож на эти чертовы машины. Они программируются совсем по-разному.
Сотни холодных и пустых ночей, проведенных в незнакомых компаниях, подготовили Дейка к этому безумному истерическому трепу, к бесконечной болтовне, которую одиночество навязывает своему редкому слушателю. Нэнси несло, а Дейк, зевая и поклевывая носом, гадал, сможет ли он не уснуть сразу, когда в конце концов они окажутся в ее постели.
– Я сама закодировала эту проекцию, которая так тебя испугала, – сказала девушка, подтягивая колени к подбородку. – Это против грабителей. Она как раз оказалась со мной, и я сунула ее тебе под нос. Мне стало так смешно, когда ты пытался всучить мне этот фиговый индояванский программатор. – Она наклонилась и опять вытянула руку. – Смотри.
Дейк инстинктивно съежился.
– Да нет, это не страшно! Ей-богу, это совсем другое! – Она раскрыла ладонь.
На ладони переливался совершенный, идеальной формы, цветок голубого пламени.