Нейромант

Только не начинай опять о Рубеже, взмолился я.

«Маас» не такой, все твердил Фокс, не обращая на меня внимания.

«Маас» маленький, быстрый, беспощадный. Атавизм. «Маас» – воплощенный Рубеж.

Мне вспоминается, как Фокс распространялся о сути Рубежа Хироси. Радиоактивные нуклеазы, моноклональные антитела, что-то связанное с зацеплением белков, нуклеидов… Бешеные, называл их Фокс, бешеные белки. Скоростные передачи внутри белковых цепей. Он говорил, что Хироси – настоящий монстр, что он из тех, кто сметает устоявшиеся парадигмы, изобретает новые отрасли науки, устраивает радикальную переоценку целой области знаний. Базовые патенты, говорил Фокс, и горло у него перехватывало от неземного богатства этих двух слов с высоким, едким запахом прилипших к ним беспошлинных миллионов.

«Хосака» желала заполучить Хироси, но и для них его Рубеж тоже был чересчур передовым. Они хотели, чтобы Хироси работал в изоляции.

Я отправился в Марракеш, в древний город Медина. Отыскал подходящую лабораторию – бывшую героиновую, переоборудованную под вытяжку феромонов. Купил ее на деньги «Хосаки».

Потом мы с потным португальским бизнесменом шли через рынок Джемаха-эль-Фна, обсуждая флюоресцентное освещение и установку вытяжных шкафов. За стенами города – высокие хребты гор Атлас. Джемаха-эль-Фна запружена фокусниками, танцорами, сказителями, мальчишками, ногами вращающими гончарный круг, безногими нищими с деревянными плошками под мультипликационными голограммами с рекламой французского софта.

Мы шагали мимо тюков сырой шерсти и пластмассовых пробирок с китайскими микрочипами. Я намекнул, что мои работодатели планируют производить синтетический бета-эндорфин. Всегда подбрасывайте подручным что-нибудь доступное их пониманию.

Сендии, иногда я вспоминаю тебя в Харадзюку. Закрываю глаза здесь, в этом гробу, и мысленно вижу тебя… Блеск хрустального лабиринта бутиков, запах новой одежды. Я вижу, как твои скулы скользят вдоль хромированных прилавков с парижской кожей. Временами я держал тебя за руку.

Мы думали, наши поиски увенчались успехом, но на самом деле – это ты нашла нас, Сендии. Теперь я понимаю: ты сама настойчиво искала нас или таких, как мы. Фокс был вне себя от радости, обдумывая, как лучше использовать этот новый инструмент, яркий и острый, будто скальпель. Этот-то инструмент и поможет нам отсечь неподатливый Рубеж Хироси от ревнивого материнского организма «Маас-Биолабс».

Ты, наверное, долго искала, металась в безысходности ночей в Синдзюку. Ночей, которые ты тщательно удалила из разрозненной колоды своего прошлого.

Мое же собственное давным-давно кануло в никуда. Кому, как не мне, знать, откуда берутся такие привычки, как у Фокса, – вытряхивать поздно вечером бумажник, перетасовывать документы на чужое имя. Он раскладывал их в различном порядке, передвигал с места на место, ждал, пока не сложится картинка. Я знал, что он ищет. Ты проделывала со своим детством то же самое.

Сегодня ночью в «Новой розе» я вытягиваю карту из колоды твоих прошлых.

Выбираю исходную версию, знаменитый «текст отеля в Йокогаме», продекламированный в ту первую ночь в постели. Выбираю опозоренного отца, служащего «Хосаки». «Хосака»… Подумать только, какое великолепие! И мать-голландку, и лето в Амстердаме… мягкое покрывало голубей на площади Дамм.

Из зноя Марракеша – в кондиционированные залы «Хилтона». Пока я читал твое сообщение, переданное через Фокса, влажная рубашка холодным компрессом липла к пояснице. Вся игра строилась на тебе, и ты была в ударе: Хироси оставит жену. Ты без малейшего труда связывалась с нами даже сквозь прозрачную плотную пленку службы безопасности «Мааса». Кто, как не ты, показал Хироси распрекрасное местечко, где подают великолепный кофе и чудные булочки по-венски. Твой любимый официант был седоволос, добр, хромал на правую ногу и работал на нас. Шифрованные записки он забирал вместе с льняной салфеткой.

Весь сегодняшний день я слежу за маленьким вертолетом, вычерчивающим концентрические круги над моей крохотной страной, землей моего изгнания – отелем «Новая роза». Наблюдаю в отверстие люка за тем, как его терпеливая тень пересекает заляпанный жирной грязью бетон. Близко, совсем близко.

Из Марракеша я вылетел в Берлин. Встретился в баре с валлийцем и начал подготовку к исчезновению Хироси.

Механика его была сложной, изощренной, как медные шестеренки и скользящие зеркала театральной магии Викторианской эпохи. Однако желаемый эффект должен быть предельно прост. Хироси зайдет за «мерседес», работающий на водородном аккумуляторе, и исчезнет. Десяток агентов «Мааса», постоянно за ним наблюдающих, окружат грузовичок, как встревоженные муравьи. Вся служба безопасности «Мааса» эпоксидной смолой стянется к месту отбытия генетика.

В Берлине умеют быстро улаживать дела. Мне даже удалось устроить последнюю ночь с тобой. Я скрыл это от Фокса: он бы ворчал, что это излишний риск. Теперь мне уже не вспомнить название городка, где ты ждала меня. Я помнил его не больше часа, пока гнал машину по автобану под сероватым рейнским небом, и забыл в твоих объятиях.

Ближе к утру начался дождь. В нашем номере было одно окно, высокое и узкое, у которого я стоял и смотрел, как дождь серебряным гребнем расчесывает реку. Шорох твоего дыхания. Река текла под низкими каменными арками. Улица была пуста. Европа казалась мертвым музеем.

Я уже заказал тебе билет на самолет на новое имя, в Марракеш через Орли. Ты будешь уже в пути, когда я потяну за последнюю ниточку, и Хироси исчезнет из виду.

Ты оставила свою сумочку на темной столешнице старого бюро. Пока ты спала, я перебирал твои вещи и откладывал в сторону все шедшее вразрез с прикрытием, которое я купил тебе в Берлине. Я забрал китайский пистолет 22-го калибра, твой мини-компьютер и банковский чип. Вынул из портмоне новый голландский паспорт, чип швейцарского банка на то же имя и засунул в твою сумочку.

Моя рука скользнула по чему-то плоскому. Вытащил. Подержал в руке дискету. Неказистая, никаких наклеек.

Она лежала у меня на ладони – эта смерть, – выжидая случая, чтобы ужалить, дремала, свернувшись кольцами кодов.

Так я и стоял, следил за твоим дыханием, смотрел, как поднимается и опадает твоя грудь. Видел полуоткрытые губы и – в припухлости нижней – легкий намек на синяк.

Дискету я кинул в твою сумочку. Когда я наконец лег, ты, проснувшись, перекатилась поближе ко мне. В твоем дыхании – электрическая ночь Новой Азии, будущее, которое поднимается в тебе ярким приливом, смывая все, кроме наступившего мгновения. В этом заключалась тайна твоего колдовства – в том, что ты жила вне истории, вся в настоящем.

И знала, как увести меня туда.

Тогда ты взяла меня с собой в настоящее в последний раз.

Бреясь, я слышал, как ты высыпаешь в мою сумку косметику. Я теперь голландка, сказала ты, хочу соответствовать.

Доктора Хироси Йомиури хватились в Вене, в тихом переулке неподалеку от Зингерштрассе, в двух кварталах от любимого отеля его жены. Ясным октябрьским утром, на глазах десятка квалифицированных свидетелей, доктор Йомиури исчез.

Он ступил в Зазеркалье. Где-то за сценой – смазанная игра викторианского часового механизма.