Незабудка

— Однако, кладь у тебя. Можно подумать, гранаты или мины, полный боекомплект.

— Утюг там пригрелся, каска моя, плащ-палатка свернута, бельишко кое-какое, обмундирование, вот и весь боекомплект...

Она потерянно бродила по улицам бывшего города, мимо кирпичных курганов, мимо пустырей, где некогда стояли .деревянные дома, а сейчас росла трава, удобренная золой пожарищ.

Жители ютились в лачугах, в подвалах, в подъездах и на лестничных площадках первых этажей, если они сохранились под грудой камня.

Она мало рассчитывала на благоприятный ответ, но все же зашла в горвоенкомат.

Военком будет завтра с утра.

Прошла из конца в конец окраинную улицу, на ней уцелело или уже воскресло из пепла десятка два деревянных строений. Всюду две-три семьи под одной крышей — кто приютит чужую, да еще беременную? Спасибо, переночевать пустили на пустой сеновал, выяснив, что она некурящая.

Ночь в середине апреля выдалась стылая. Хоть бы несколько охапок сена, а то пыльная труха: и зарыться не во что.

Перед утром вышла на крутой берег Сожа, забрела в парк, там стоит дворец Паскевича.

«Где и когда мы форсировали этот Сож?» Незабудка долго глядела на по-весеннему полноводную реку, уже подсвеченную рассветом.

Она свернула на глухую аллею поредевшего, но все еще величественного парка, увидела в стороне замшелые надгробья, подошла поближе. На мраморных плитах высечено «Лорд» и «Марко», здесь покоятся любимые лошади графа. А она подумала о безымянных людских могилах, которыми отмечен путь полка, вспомнила незабвенного Акима Акимовича в шинели, продырявленной осколками.

Где-то схоронили ее спасителя?

В горвоенкомат она пришла одной из первых, до начала занятий, но пришла только для того, чтобы выслушать невеселое сожаление капитана со шрамом во всю щеку и изувеченным ухом. Он уважительно полистал ее бумаги и со вздохом вернул: помочь с жильем бессилен. И в горсовете сделать ничего не смогут.

— Если в женский барак, в общежитие. Но только до родов. А потом...

Бесплодное хождение, надеяться не на что и не на кого.

Уезжать? Но она же оставила Павлу гомельский адрес, он сюда напишет!

Отправилась на местную почту и поделилась своим беспокойством с немолодой сотрудницей, остриженной под машинку, как после тифа или после концлагеря.

Та посоветовала, когда Незабудка найдет пристанище и у нее появится адрес, прислать заявление на гомельскую почту. Невостребованные письма хранятся один месяц, а потом сжигаются...

Незабудка записала имя, отчество и фамилию стриженой тетеньки, а перед тем как отойти от окошка «До востребования» — за спиной уже нетерпеливо гудела очередь, — сказала с мольбой:

— Очень, очень прошу... Иначе мы с ребятенком надолго потеряемся...

А сама подумала: «Нет, если будем живы — не потеряемся. И под землей найдем друг друга!»

— Незабудка! — окликнул ее кто-то, едва она вышла с почты.

Она обернулась и увидела парня в тужурке, заляпанной разноцветными пятнами краски.

— Не узнаешь? А кто у меня под строгим арестом сидел?

Она всмотрелась в его улыбающееся лицо, увидела шрам на виске и все, все вспомнила...

— Как же мне тебя узнать? В первый раз перевязывала, помнится, в полутьме. А когда часовым ты был поставлен у ворот, вся личность твоя, заодно с черепом, была забинтована, замаскирована...

2

Во время непрочного затишья, вызванного снегопадами и метелями, в соседней деревне Нитяжи, где обосновался штаб полка, отмечали День Советской Армии. За Незабудкой и двумя батарейными связистками прислали штабной «газик». Зачем несимпатичный подполковник вызывает ее?

Их привезли уже затемно, когда торжественный вечер закончился. Вечер открыли в большом теплом сарае, приспособленном под полковой клуб. Устроили ужин для командования и гостей. Трое девчат с батареи к гостям причислены не были, за стол их не усадили, они выполняли обязанности официанток.

В том, что Незабудка хлопотала за столом, она не видела для себя ничего зазорного. У фронтового гостеприимства свои законы.

Но где-то в глубине души шевелилась обида: как же их не пригласить к столу, если с батареи отправили еще до ужина?

Это кто же — подполковник, что-ли, распорядился, такой внимательный к начальству и такой нечуткий к их сестре?

После ужина стол придвинули к стене, начались танцы под трофейный аккордеон. Незабудка убирала со стола, от приглашений танцевать отказывалась. Хорошо бы пораньше уехать восвояси, а танцевать на голодный желудок...

Подполковник представил ей гостя, капитана химической службы, и предложил:

— Танцуйте.

Она отказалась. В конце концов, танцевать ей или не танцевать и с кем именно — этого за нее решать никто не вправе.

— Старший сержант Легошина, почему не танцуете с гостями? — подозвал ее подполковник, спустя какое-то время.

— Нет желания. — Незабудка стояла руки по швам.

— Я приказываю вам!

— Дурацких приказов не выполняю, — Глаза у Незабудки сделались почти темными.

Она круто повернулась, левое плечо вперед, и строевым шагом направилась к двери, за которой хлопотал повар со своим помощником и санитаркой-судомойкой.

Через несколько минут она вернулась с подносом за грязной посудой.

Капитан химслужбы перехватил ее возле печки, облапил, дохнув в лицо винным перегаром, ткнулся слюнявыми губами ей в грудь и прижал крепче, чем это полагается даже в танго.

Она пыталась вывернуться, но он цепко держал ее за талию.

Ей удалось вырваться лишь после того, как она наотмашь ударила капитана по лицу. Он грубо выругался и достал платок — из носу шла кровь.

Аккордеон замолк, танцующие остановились.

Подполковник, красный от спиртного и от злости, приказал старшему сержанту Легошиной немедленно покинуть помещение, отбыть на батарею пешим ходом и доложить своему командиру, что она получила пять суток строгого ареста.

— Пусть у тебя не забудут отобрать ремень!.. — И чтобы еще больше ее унизить, добавил: — И подвязки!..

По лесной дороге, заметенной кое-где сугробами, время от времени тускло и скупо подсвечиваемой далекими немецкими ракетами, Незабудка добиралась до батареи.