Незабудки
Шрифт:
Старушка нервно перебирает грибы и шепчет:
— Чать не украла… Где были, там нету…
Сергей несколько свысока стыдит меня: «Ну разве так спрашивают?»
Немного погодя, чтобы старушка забыла, он подходит к ней сам и без особого интереса тычет в кучку грибов:
— Почем, бабушка, ваши шампиньоны? Это подберезовики такие? Но ведь они только на засол. Наоборот, жарить? Ну, взвесьте полкило. А вот эти — точно шампиньоны! Подосиновики? Хм. И откуда, интересно, такая красота?
Старушка взвешивает, посмеивается про себя: вот, мол, лопухи-то городские! А самое уж распирает поделиться, откуда такая красота и прелесть. Тем более, что покупатель ни уха, ни рыла в грибах. И, заворачивая грибы, она сама собой поясняет: «А вот, сынок, по Илекскому
Конечно, торгующие люди — зачастую люди немного жадноватые, такое у них занятие. Но торгующие грибами по сравнению с горными орлами над казбеками из ранних помидоров и персиков или там с толкателями джинсов — намного добродушнее. Добродушие у них не глубоко упрятано. Будьте вы с ними покупателями без претензий, и они все расскажут: из какой деревни, далеко ли там грибные березняки, и даже у кого в той деревне остановиться можно. Но мой совет или даже призыв такой: ехать нужно туда, где есть у вас какая-то любовь. Крохи детства или юности, или запавшие в сердце мимоездом холмы да колки, да речка-малышка, для которой не жаль вам потратить день и расчистить для нее родничок с живой водой.
Основательно я попал в Елшанку с другом Сергеем. Для жилья и для грибной нашей базы мы нашли нежилой, но и не дырявый еще домик в низинке, возле самой речки, тоже, конечно, Елшанки. Хозяева домика — чета стариков — даже обрадовались, что мы попросились в нем пожить. Когда-то здесь была отдельная от Елшанки деревенька или даже хутор дворов в пятнадцать, а сейчас почти все переселились отсюда в саму Елшанку, наверх. В низинке, говорят, сердечникам тяжело бывает, а какой пожилой человек не сердечник.
Загадочно и грустно смотрятся в зарослях черемухи, сирени, одичавших яблонь и почти на глазах растущей ольхи брошенные усадьбы. Места здесь лесные, потому-то не растащили их на дрова, а сберегли для чего-то. Вот и старикам нашим грустно смотреть на остылый свой домик, на порушенную ограду и просевшую, как хребет старой лошади, крышу сарая. Ведь это жилье их первой молодости. Думали, не тесно будет, но дети выросли, а жить стали полегче, вот и перебрались наверх в новый пятистенок, на сегодня слишком уж просторный, потому что фотографии место не занимают, а сами дети разлетелись по заманчивым городам.
Домик мы отмыли с порошком, подмазали печку и бросили на пол немного мяты и полыни. Сергей нашел на чердаке старинную темного стекла банку и поставил в нее крупные ромашки. К вечеру пришла хозяйка, присела на лавку, огляделась.
— Как вы его умыли. Чи-исто. А нежилым все же пахнет, и травка не помогает. — Она загрустила и примолкла. Но мы пристали к ней со своими грибами: есть ли, мол, грибы?
— Ну, ребяты, нас ли про них спрашивать? Мы ведь когда в лесу бываем? Ну, когда сено косим, ну ягоде денек подаришь, ягоду нельзя упустить. А грибы — я их толком и не знаю, что и знала — забыла. Мы ведь в колхозе всю жизнь. Мой говорит — без перерыва. Это, значит, он войну за перерыв не считает, там, значит, все как в колхозе было, — айда, давай, не жалей ни горба, ни жизни. Да-а. Весна — сев, лето — сенокос, а там и уборочная. Да огород, да скотина, да дров на зиму запасти. Какие грибы, — она осторожно махнула рукой. — У крестьян вы про грибы не спрашивайте, иные обижаются. Разве каждому нас кажешься, что вы, мол, в городе наработались, наскучались по воле и с полным правом настоящим воздухом подышать приехали… Тут им не до грибов. Я там в сенцах ведро картошки поставила да яиц десяток. Ешьте. А то грибы-то, они, чать, не по-вашему растут, не как вам надо, кто их знат?
Хозяйка ушла, а мы все переваривали это важное для новичков правило — не спрашивать у какого ни попало сельского человека про грибы. Действительно, часто не до грибов, в наших местах редкий сельчанин хорошо их знает. Собирает он их в особо урожайные годы и чаще осенью, когда поздний опенок, проклюнувшись на вырубках, захватывает вдруг и само село, и лезет, как говорят, где ни попадя.
За грибами
мы отправились рано, опередив даже деревенское стадо. В том, что чего-то наберем, были уверены еще не выезжая из города. А уверенность наша держалась на такой чепухе, как радиосообщение о том, что по области местами выпали осадки. Мы не торопясь миновали три шихана — Первый, Лысый и Красный. Было жарко и душно в лесу, ноги в потесневшей обувке горели от бесконечных подъемов и спусков — и никаких грибов. Мы до зеленых молний в глазах искали их и совершенно не замечали ни подвядшей травы на полянах, ни сухой, как гравий, земли под ногами. Только когда нашли высохшие на корню неизвестные грибочки, поняли, что кроме них, нам ничего не найти. Мы почему-то решили, что они — высохшие летние опята, собрали их и спустились с последнего шихана к Елшанке.Вот наслаждение — опустить в трепещущую ледяную воду задохнувшиеся ноги, смыть с лица паутину и пот, и всласть по-звериному напиться.
Вечером мы размочили грибы и решили потушить их с картошкой. Очень мы радовались, что от кастрюли идет несомненно грибной дух, но когда картошка была уже готова, мы распробовали, что ножки грибов горчат совершенно как полынь, ну а шляпки вроде бы съедобны. За каких-то полчаса мы терпеливо оторвали ножки от шляпок, решив, что с опятами такое бывает, а затем, храбрясь и неуверенно посмеиваясь съели свое первое грибное кушанье.
Мы не отравились. Видно, не судьба была. Но на нас напала неодолимая сонливость, такая, знаете, — все до лампочки, и никаких снов. На следующий день мы поднялись далеко за полдень и с некоторым звоном в голове. Умылись водой из родника, и, слава богу, почувствовали жажду и голод. И, поев картошки с яйцами, искренне пообещали друг другу никогда не есть черт знает какие высохшие на корню грибы, только потому, что они померещились нам опятами. Живой-то гриб определишь не всегда, а высохший точно обманет.
Леса вокруг Елшанки богатые. Это леса хребта Накас. Невысокого, растопыренного, как еловая лапа, отрога Уральских гор. Березы — плакучие и кудрявые, бородавчатые и гладкоствольные, дуб, осина, ясенелистный клен, вяз широколистный, тополь серебристый, обыкновенный и черный, ольха, или по-старому елша, особенно видная здесь мощью и стройностью, каких не бывает у нее в лесах костромских или подмосковных. Черемухи и рябины, калина и малина, костяника и ежевика, а сама ягода — земляника? А травы, а цветы — устанешь называть!
И поят, оживляют все это — родники, ручейки, речки. Поговаривают, что по ту сторону одной из вершин хребта, горы Ямантау, прячется где-то чистое, как слеза, озеро. Такая постоянно греющая воображение и кровь тайна. Никто из нынешних елшанских и нему не ходил. В таких местах грибы чаще всего есть.
Уже в конце апреля, как только сойдет снег — с полей полностью, а в лесу с полян и светлых прогалов, появляются здесь сморчки. Я их, честно говоря, не собирал, но Сергей собирал точно. И не в хвойных, как написано в одном пособии по грибам, а в молодом осиннике, на склоне холма. Вкусные — ум отъешь, говорит. И Сергею надо верить. Не то чтобы он никогда не врет, но коли уж решит соврать, то расскажет о грибочке, который укусил его за палец и при этом облаял.
После сморчков — перерыв до настоящего тепла в июне, и даже в сушь в это время есть, оказывается, грибы. Довольно-таки хитрые, совершенно неизвестные на базаре. Они, как оказалось, были, а мы-то занимались лжеопятами.
Кстати, хозяйка нас за них поругала!
— Вы за ими, как за девками бегаете, как из-за девок травитесь. Да-а…. А мы с моим в молодости одни грибочки любили — вязовики. Как раз они в эту пору бывали, перед сенокосом. А вот какие они? Старая память — дырявый плат, цельного узору нету. Молодость-то войной как поездом переехало. Мой на войну пошел — я в работе вся. Вернулся с фронта — и счастье какое было: трудовую затируху вдвоем-то веселее хлебать… И вот какие они? Белесые, да. И растут кучно, букетиками… Нет. Забыла. Навру еще, а вы чего почуднее насобираете…