Незабываемая ночь

Я выскочила на лестницу и осторожно захлопнула за собой дверь. Снизу топали тяжелые шаги — кто-то поднимался по лестнице. Я неслышно бросилась наверх, за поворот, прижалась к стене, прислушалась. Человек остановился у нашей двери и позвонил.

Я подкралась к перилам, заглянула вниз. Это был доктор.

Щелкнул замок. Я отскочила от перил и замерла.

— Ну как? — услышала я голос доктора. И дверь захлопнулась.

Я опрометью бросилась вниз. Швейцара — нашего толстого Степана — у двери не было. Слава богу!

Я рванула дверь. Тяжелая дверь не поддавалась. Ведь мне никогда не приходилось самой ее открывать, — всегда открывал швейцар.

Я вся похолодела. А что, если я не смогу открыть?! Я сжала зубы, вцепилась в массивную ручку обеими руками, потянула изо всех сил. Дверь медленно отошла. Я выскочила на улицу.

* * *

Резкий, сырой ветер чуть не сбил меня с ног, сорвал с головы нянин платок. Кутая голову, сбежала я со ступенек подъезда, огляделась. Улица была пуста, только издали доносился глухой городской шум.

Куда же, в какую сторону они ушли? Куда бежать мне за ними?

Где-то далеко, один за другим, раздались выстрелы. Я вскрикнула и чуть не упала. Сердце застучало так, что потемнело в глазах… В подворотне около подъезда затопали бегущие ребячьи шаги, раздались голоса. Я взбежала на ступеньки подъезда и прижалась в нише.

Несколько мальчуганов выскочили из подворотни и остановились.

— Все стреляют да стреляют! — заговорил один. — Побежать бы туда, посмотреть! Только стра-ашно!

— Ой, ребята, до чего же весело! — радостно говорил другой. — Мой братишка Ленька — матрос он — говорит, — обязательно нынче наша возьмет!

— А то как же! — степенно заговорил третий голос постарше. — Мой папка нынче с утра ушел. «До свиданья, — говорит. — Ухожу, — говорит, — при Временном правительстве, а вернусь, — говорит, — либо при Советской власти, либо вовсе не вернусь».

— Да ну-у? Убьют, думает?

— А то что же? Нынче все одно что война. Мамка с сестренкой весь день белугой ревут, боятся. И я-то насилу из дому удрал.

— А мой папка Ленина видал! — звонко закричал совсем ребячий голосок.

— Врешь! Нынче?!

— Ну, нынче! Тогда, как он с балкона говорил.

— Эко вспомнил! — захохотал брат Леньки-матроса. — Тогда я и сам его видал.

— Да ну-у?! Не врешь?

— Чего мне врать-то? Меня тогда тятька только из деревни привез. Наро-оду — страсть! Все слушают, молчат..

— Что ж он говорил?

— А я ничего не понял.

Ребята захохотали.

— Ну, чего гогочете, дураки? Знамое дело, я тогда только из деревни был, глупый еще. Теперь бы понял.

— Так поумнел? — спросил кто-то насмешливо.

— Знамое дело, поумнел. На то у меня брат Ленька — матрос, большевик.

— A у меня папка большевик. И я вырасту — большевиком буду, — сказал степенный голос.

— Айда, братцы, к Зимнему! Там весело! — закричал матросов брат.

— Не пропустят. Я туда уже бегал, там кругом все пикеты, не пускают. Да мне и уйти нельзя: папка с утра, как ушел, меня за дворника оставил, — грустно сказал степенный голос.

— А твой папка разве дворник?

— А как же… В этом самом доме…

Так вот это кто! Тот самый Аким, о котором мне Володя говорил. Сама не знаю почему, я вдруг страшно обрадовалась и сбежала со ступенек.

Ребята удивленно оглянулись.

— Ты откуда взялась? — спросил кто-то.

— Мальчики… — начала я, и голос мой осекся.

— Проходи-ко! — сурово сказал Аким. — Девчонкам нынче на улицах делать нечего. Пошла домой! — и он толкнул меня в спину.

Я растерялась было, но потом сразу взяла себя в руки.

— Не гоните меня! — сказала я твердо. — Мне нужно найти брата.

— Какого еще брата? — захохотал кто-то из мальчиков.

— Слушайте, мальчики! Вы не видели, как из подъезда вышли два человека?

— Видели, — сказал Аким. — Постояли, чего-то поругались и ушли.

— В какую сторону? — замирая, спросила я.

— Один туда, другой сюда…

— А который куда?

Мальчишки захохотали.

— Который твой брат, у него на лбу написано не было, — сказал кто-то.

Куда же? Куда же мне бежать? А время идет… Володя!.. И вдруг дома хватятся, погонятся!..

Я оглянулась на подъезд. Никого. Я схватила Акима за руки и оттащила в сторону.

— Ты чего? — удивился он. Все ребята с любопытством обступили нас.

— Мне нужно… с вами одним поговорить, — задыхаясь, сказала я, — очень важно…

— Чего-о?

— Нужно!.. Нужно!.. И скорей!.. — Я топнула ногой.

— Чудно! — засмеялся он. — Ну, идем в подъезд, коли так.

— Нет! Только не в подъезд! — закричала я. — Пусть они отойдут!

— А ну-ка в сторонку, ребята! — прикрикнул Аким.

Ребята не двигались с места.

— Ну! — крикнул он так грозно, что мальчишки, кто ругаясь, а кто смеясь, отскочили.

Мы стояли под фонарем. Ветер рвал с моей головы нянин платок, мешал говорить, сбивал с ног. Аким с любопытством разглядывал меня. Я схватила его за рукав.

— Тарабанова… студента… знаете? — спросила я.

Лицо Акима просветлело.

— Из второй квартиры? Знаю.

— Он и есть мой брат…

— Чего вре-ешь!.. Стой-ко!.. — он вгляделся в меня пристально и разинул рот. — Да никак и вправду… генеральская барышня…

— Да, да, я! — шептала я. — Вы говорили, — ваш отец — большевик… так вот Володя тоже большевик…

— Знаю! — лицо Акима просияло. — А вам он, барышня, на что? Генеральша, что ли, помирает?.. Так из-за этого…

— Нет, нет! А эти двое приходили… Один из них — Шаров фамилия — говорил, что Володя предатель… «Убью», — говорил… А другой говорил, — нет!.. А тут еще няня…

— Стойте, стойте! — схватил меня Аким за руку. — Слышал я, спорили они тут, кричали… Один — этакий мордастый, лоб разрубленный… «Убью, — говорит, — как собаку!» А другой ему: «Ты хочешь, — говорит, — действовать, как анархист». Это, стало быть, про него?