Незаконнорожденная

Он улыбнулся.

— Ваш грамматический разбор точен, мадам.

— И у старшего из братьев, лорда Гертфорда, в сердце достанет храбрости перейти вброд любую реку [18] , лишь бы достичь цели.

Гриндал кивнул.

— И чтобы убрать с дороги любые препятствия.

— То есть партию старшей дочери?

— Истинная правда.

— Старую веру, что противостоит новой?

— Мракобесов, стоящих на пути у ревнителей нового порядка.

Все встало на свои места.

18

Фамилия Гертфорд (Hertford) созвучна сочетанию слов heart (сердце) и ford (брод).

— Старую знать, — продолжила я, — стоящую на пути у новой?

— Партию войны, которая ратует за Испанию и Габсбургов против Франции и противостоит миротворцам, которые за союз со всеми и свободную торговлю с Европой.

— Еще один вопрос, учитель, чтобы покончить с вашими иносказаниями. Катилина, кто он? Гриндал ответил устало:

— Вы сами видели, госпожа, при дворе не один гордый Люцифер, но Катилина тот, кто грозит превратить Англию в дымящиеся развалины, это милорд Серрей.

Милорд… мой лорд… мой Серрей.

— Как? И почему?

— В его жилах течет кровь Плантагенетов. Из-за этого он считает себя принцем и клянется, что трона достоин лишь равный ему по происхождению. Он презирает Сеймуров, считает их выскочками и недоволен, что им поручили воспитывать принца — мол, это был должен делать он и его отец Норфолк. Вместе с Ризли они готовятся ударить по Гертфорду и новой вере, даже по женщинам. И все говорят, на пути к своей цели он не остановится перед кровавым переворотом.

Я не сразу обрела голос:

— И что мы можем сделать?» Выпростав руку из рукава, Гриндал растопырил два длинных пальца.

— Подумайте об этом, мадам. Две партии, две клики, две веры. — Он выжидательно смолк. Католики и протестанты. Мария и Эдуард.

— Да?

— Две политики, две любви, две ненависти.

Мои нервы были натянуты до предела.

— Да?

Впервые за весь день он взглянул мне прямо в лицо.

— И три львенка… три отпрыска старого… умирающего льва.

Над головой, далеко в листве, послышался слабый, отдаленный зов никем не любимой птицы, чей крик, однако, непривычно ласкал слух.

«Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!»

Кукушка…

Я — третья из львиных отпрысков, и потому у меня нет собственной партии. У Сеймуров, которые поддерживают мою веру, есть Эдуард — зачем им я, если есть принц, наследник трона. А католикам, у которых есть Мария — единственная законная в их глазах, — протестантская претендентка нужна как поцелуй чертовой бабушки.

И только третьего дня Мария назвала меня незаконнорожденной и потаскушкиным отродьем. Верно, только вчера король прилюдно хвалился своим отцовством. Но Мария в это не верит! И сколько других втихомолку перешептываются об изменах моей матери — дескать, я дочь ее лютниста… или ее брата…

«Ку-ку! — издевалась птица в далекой кроне. — Ку-ку!»

Кукушка…

Я — кукушонок в гнезде.

Я шагала по холодному весеннему саду и холодно подводила итог. Мне недоставало знаний и совета. Я не знала ничего о своих правах, своем положении, своих притязаниях, законных или нет. Но я знала, что мне нужно.

Мне нужны знания и мне нужен совет.

И я знала, где их получить.

Глава 11

Что такое любовь?Любовь — это сон,Любовь — это гон,Любовь — это стон…

Я могла быть суровой с Гриндалом и решительной с Кэт — все ее попытки завести речь о лорде Серрее я пресекала с твердостью, достойной моей наставницы. Но чего я не могла, так это заглушить голос своего сердца, особенно теперь, когда пелена неведения спала с моих глаз и мне открылась истинная картина происходящего.

Что бы ни означала любовь, я любила лорда Серрея. Все чувства, которые переживали великие женщины прошлого, все, что Дидона испытывала к Энею, Крессида к Троилу, Геро к Леандру [19] , я испытывала к нему. Я любила моего лорда…

19

В «Энеиде» Вергилия карфагенская царица Дидона, возлюбленная Энея, не перенеся разлуки с ним, взошла на костер. В поздних легендах о троянской войне Крессида — дочь жреца Калхаса, влюбленная в троянского царевича Троила. Геро — в греческой мифологии жрица Афродиты, в которую влюбился юноша Леандр. Когда Леандр утонул, она бросилась в море.

Я любила его за взор, за пугающую pulchritudo virilis, красу мужскую, которая больше, чем красота, и больше, чем мужественность. Я любила его за божественное сложение, за высокую томную фигуру и соразмерный стан; за узкую талию, за длинные ноги со стройными ляжками наездника: я знала, увидь я эти ноги, я бы боготворила округлые медальоны его щиколоток, свод его пяты. Я любила его янтарные глаза, изгиб его губ, его ястребиный взор, и более всего — о. Господи (пне рассказывайте в Гефе, — рыдала я словами библейского царя, — не возвещайте на улицах Аскалона» [20] ), я любила его княжескую гордыню, хоть и знала, что он посягает на права истинного принца, моего брата.

20

Цитата из плача Давида по Саулу и Ионафану: «Не рассказывайте в Гефе, не возвеиряйте на улицах Аскалона, чтобы не радовались дочери Филистимлян, чтобы не торжествовали дочери необрезанных» (2 Царств 1, 20).

На своем одиноком ложе под храп спящих на полу горничных я дрожала от тайного вожделения. Я любила его. А он? Чего ему от меня надо? Жениться, сказала Кэт. Что, если Мария начнет уговаривать короля? А она наверняка начнет. Дабы отвести подозрения Кэт (которая ненавидела Серрея всеми фибрами своей протестантской души, тем более яро, что подозревала: в моей душе такой ненависти нет), я с чувством поклялась, будто не помышляю о замужестве, не помышляю о моем лорде. На самом деле я не думала ни о ком другом. Из-за мыслей о нем я не могла ни есть, ни пить, ни лежать в кровати. И чаще всего я вспоминала его последние слова ко мне: «Мужчина мечтал бы жить в вашем сердце и умереть у вас на коленях, если бы только смел надеяться…»

Видит Бог, я мало знала мужчин, еще меньше — деяния тьмы и замашки сильного пола, но я слышала перешептывания хэтфильдских девушек о том, откуда берутся дети, знала, что мужчина и женщина вместе образуют чудище с двумя спинами [21] , что философы называют соитие la petite mort, маленькой смертью, и понимала: когда мужчина обещает девушке умереть у нее на коленях, он вовсе не думает расставаться с жизнью.

Как смеет мой лорд дразнить меня всей той чепухой, предназначенной для ушей деревенской пастушки? Я дрожала от омерзительного стыда. Однако моя любовная лихорадка лишь отчасти была вызвана обидой — она жгла меня, жгла насквозь, до самых сокровенных недр: жар, сияние, подобных которому я прежде не испытывала… блаженство, которого прежде не ведала… и которого прежде не просила… от которого не стремилась прежде бежать…

21

У В. Шекспира: «Ваша дочь в настоящую минуту складывает с мавром зверя с двумя спинами» (Отелло).

Поздно…

Как всякая девственница на медленном костре любви, я была уже неисцелима — я вступила в ту тайную область, где блаженство расцветает на пепелище мук.

Теперь мои книги, мои любимые занятия, латынь, греческий, итальянский утратили для меня всякую прелесть, словно прискучившие детские игрушки. Дни стали светлее и душистее, по полям масляно-желтая кукушкина трава уступила место луговому сердечнику, апрель плавно перетек в май, но ни май, ни апрель не принесли мне былой радости. И королева по-прежнему оставалась в немилости, к ней никого не пускали, хоть я и посылала справляться о ней каждый день.