Неземное тело

Лайма потрогала язык пальцами и нашла на нем табачную крошку. «Боже мой! — сообразила она. — Бабушкин, гад, курит какую-то дрянь, недаром в его портсигаре лежат самокрутки. Как я сразу не догадалась?!» Она решила побыстрее идти домой и принять меры, сделала несколько быстрых шагов и чуть не свалилась. Анисимов все-таки не выдержал и подошел к ней, хотя всем своим видом изображал презрение.

— Где это вы надрались? — спросил он, решив, что нашел единственно правильное объяснение ее состояния. — Еще солнце не село.

— Солнце тут ни при чем, — ответила Лайма и посмотрела на него вприщур. — У вас лицо почему-то очень широкое. Ужа-а-асно широкое!

Она руками показала, какое у него лицо, и снова едва не упала. Анисимов вздохнул, взял ее под локоть и силой довел до крыльца. Заставил подняться по ступенькам и только после этого отпустил.

— Надеюсь, вы не устроите еще одну пьяную драку.

Сознание Лаймы взобралось по ступенькам как-то отдельно от нее. Оно, это сознание, отлично понимало, как она сейчас смотрится со стороны. Следовало побыстрее скрыться в доме.

— Отпустите меня! — потребовала она и брыкнула ногой, хотя сосед уже давно ее отпустил. Совершенно неожиданно на глаза ей навернулись слезы. — Вы хотите жить за забором и не видеть меня?! Вот идите и живите! Если вам не хватит досок, можете разобрать мой сарайчик.

— Это что, сцена ревности? — ехидно спросил Анисимов. — А насчет забора не волнуйтесь, дерева у меня много, ваш курятник останется целым и невредимым.

Он повернулся и пошел прочь, не желая видеть ее пьяных слез. Мимоходом подумал, что в таком настроении она может снова напасть на бедного больного Альберта, но решил, что вмешиваться ни за что не станет.

— Евгений!!! — позвала Лайма, добравшись до дивана и упав на него спиной. — Меня отравили!

Корнеев вырвался из подвала, словно струя нефти, до которой добрались буровики. Наделал много шума и уже начал было звонить боссу, когда Лайма плачущим голосом сообщила:

— Мы с Бабушкиным курили анашу или что-то в этом роде. Не знаю, что теперь со мной будет.

— Ну, ты даешь! — возмутился ее напарник, плюхнувшись в кресло. — Разве можно орать «Отравили!», когда ты всего лишь словила кайф!

— Я никого не ловила, — возразила Лайма и заплакала.

Евгений поухаживал за ней, как это делают все мужчины — ровно две минуты, — и с сознанием выполненного долга скрылся в подвале. Лайма же моментально провалилась в сон. А пришла в себя только ночью. Голова болела так, будто она колола ею орехи. В комнате было темно, но на фоне окна отчетливо прорисовывался силуэт Корнеева. Он замер в позе охотника — шея вытянута, локти отставлены далеко назад.

— Что случилось? — простонала она, попытавшись сесть.

— С тобой? — спросил тот, не меняя позы. — Ты стала наркоманкой, поздравляю.

— Я убью Бабушкина, — пообещала Лайма. — Кстати, кого ты там увидел?

— Какой-то мужик прокрался мимо забора.

Лайма сделала попытку вскочить на ноги, но тотчас со стоном упала обратно.

— Мы все на свете проспим!

— Я еще не ложился. Слушай, у неизвестного при себе фонарик, он как пить дать собирается в лес. У меня есть прибор ночного видения. Может, сбегать поглядеть, что да как?

— Я запрещаю! — мгновенно вскипела Лайма и тут же схватилась за лоб. В ее голове работала столярная мастерская — там что-то пилили, строгали и сколачивали одновременно.

— Что, хреново? — посочувствовал напарник.

— Не понимаю, почему люди становятся наркоманами.

— Просто ты слишком положительная, — ответил тот. — Такая родилась. И у тебя в крови наверняка есть специальные ферменты, которые не позволяют тебе расслабляться и делать неправильные вещи.

— Ты не можешь идти в лес, — уже спокойнее сказала Лайма. — Ты не готов к битве. Ведь здесь происходит что-то очень серьезное. Лейтера убили не понарошку. А у тебя даже нет никакого предлога для того, чтобы идти ночью в лес, понимаешь? Ни одного удобоваримого объяснения, если тебя вдруг кто-то заметит…

— Зачем мне предлог? — удивился Корнеев. — Я же полный псих, да еще немой при этом! Ты не забыла? — ехидно добавил он. — Сама придумала, смею напомнить…

— Но я вся изнервничаюсь, если ты пойдешь!

— Если я не пойду, мы никогда ничего не узнаем. Мы тут состаримся. А я заработаю себе в подвале куриную слепоту и рахит.

— Ну, хорошо. Только возьми с собой мобильный телефон.

— Ты будешь звонить мне в лес? — удивился Корнеев. — Не думаю, что это хорошая мысль.

Он слетала подвал и нацепил черную водолазку. На голову пристроил прибор ночного видения, сделавшись похожим на аквалангиста.

— Если тебя поймают с этой штукой, — предупредила Лайма, — никто не поверит, что ты псих. Это ведь ясно? Не делай этого, Евгений! Возьми лучше фонарик. Если здесь действительно орудуют преступники, то дурачка убогого они, может, убивать не станут. А вот шпиона…

— Ладно, уговорила, — неохотно согласился Корнеев. Он обожал технику и всяческие приспособления и пытался применять их, когда надо и когда не надо. — И не задерживай меня: вдруг я потеряю этого типа?

Он двинулся к задней двери, объясняя на ходу свои намерения:

— Выберусь через потайной лаз, так у меня больше шансов остаться незамеченным.

Закрывшись на замок, Лайма выпила большую кружку чаю с лимоном и съела бутерброд. Голову отпустило, и тогда она принялась мерить шагами комнату. При огромном количестве достоинств у Корнеева был один явный недостаток — он плохо дрался. Стрелять мог, отлично блефовал, быстро соображал, но победить сильного противника в рукопашном бою вряд ли сумел бы.

Она подошла к окну и сплющила нос о стекло. Сегодняшняя ночь была ясной — круглый блин луны лежал на облаке, и свет стекал с него, как масло, разливаясь лужами по земле. И тут Лайма увидела странную фигуру. Невысокого человека в черном балахоне с капюшоном, надвинутым на лицо. Человек шел медленно, словно плыл вдоль забора, и Лайму пронзил страх. Потом она вспомнила про Корнеева, отправившегося в лес, и чертыхнулась. А если «монах» подберется к нему сзади? Мало ли что там, в лесу, может случиться?

Она не знала, взял ли Корнеев с собой пистолет. Но даже если взял — стоит ему выстрелить, и все. Преступники сразу поймут, что в игру вступили превосходящие силы противника, и затаятся. Пока она переживала, «монах», раскачиваясь из стороны в сторону, уходил все дальше и дальше. Вот он поравнялся с коттеджем Анисимова, вокруг которого забор был гораздо выше, и практически исчез из виду.

Лайма заметалась по гостиной. Надо идти за ним! Если ее поймают, она скажет — пошла искать сумасшедшего племянника. Однако сделать ничего не успела, потому что возле задней двери послышалось поскребывание. Она метнулась туда и впустила Корнеева в дом. Схватила его за руку и шепотом спросила: