Нежданно-негаданно
Шрифт:
Девочка поднялась на ноги, но не двигалась. Ангара заворожила ее.
– Она не больная? – спросил Сеня, чувствуя, как заныло у него страдальчески сердце. – Вялая какая-то, замороженная.
Женщина еще и добавила:
– Жизнь такая. Одних цепь заставляет кидаться на людей, других в обморок кидает. Жалко ее, – без выражения сказала женщина и первой заметила: – Вон ваш пароход показался.
«Метеор» только выплывал из затона, сияя округленной и длинной, как у ракеты, белизной.
«Вот сейчас сяду, – подумал Сеня, – и не увижу больше никогда ни девочку эту, ни женщину. Сяду сейчас, закрою глаза и спрошу себя… И долго потом буду спрашивать, может, всю жизнь. Вот угораздило».
Они приближались к девочке. Она повернула к Сене
– Слушай! – Сеня решительно затормозил. – Поехали вместе, – обращаясь к женщине, торопливо, горячо заговорил он. – Приедем, ты жене, Гале, все расскажешь. Это же рассказать надо, а не так, что привез и вывалил. Она поймет. И ты поживешь среди нормальных людей. Ну? Едем? Сама говорила, что тебе уехать надо. К нам и поедем. У нас надежней надежного.
Женщина, отказываясь, покачала головой.
– Се-е-еня! – в несколько голосов закричали из-за коммерции. – Где ты, Сеня? Па-е-хали!
Сеня встряхнул женщину за плечи:
– Если не врала ты, то дура. Быстро! Деньги у меня на дорогу есть.
– Сеня-а! – испуганно надрывалась бабка Наталья.
Он неотрывно смотрел на женщину. Она медленно нагнулась, чтобы поднять сумку, и второй, левой, рукой отерла лицо, показывая, что готова.
Первый и второй салоны уже разобрали, когда они, толкаясь, задевая друг друга сумками и свертками, влезли на «Метеор». Бабка Наталья от волнения слабо постанывала и все хваталась за Сеню, Правдея Федоровна танком шла впереди. Замараевские инженер с фельдшерицей ушли раньше, но Лена осталась в Сениной группе. Новых знакомых Сеня не терял из виду, они отстали, но двигались вслед за ним.
За вторым, средним салоном они поднялись на пять ступенек, прошли по открытой площадке с высокими бортами и на пять ступенек за дверью спустились. Третий салон, в трюме, был и качества третьего, для простонародья, полутемный и прохладный, со скошенной вовне задней стенкой. Сеня выбрал места на левой половине, по ходу теплохода она становилась правой, обращенной к родному берегу. Он пропустил бабку Наталью к окну, рядом с нею ухнула в кресло Правдея Федоровна, потом аккуратно присела Лена. Себе Сеня взял место у прохода. Позади него устроились женщина с девочкой. Набились и в этот салон, окликая друг друга и друг ко другу переходя, уталкиваясь дружественней. Взревел двигатель, «Метеор» затрясло крупной дрожью, почувствовалось слабое и набирающееся скольжение. Всё – отъехали. С опозданием почти на два часа, да дорога на семь часов. И с неожиданными, упавшими как снег на голову, гостями.
Сеня перегнулся сбоку за свое кресло, проверяя, здесь ли они. У девочки на лице появилась тень спокойного удивления, она не понимала, как они здесь оказались, и бросала взгляды на женщину, словно спрашивая: что же мы делаем? Женщина, тоже озираясь, кивнула Сене, подтверждая: что сделано, то сделано. Лицо у нее пошло пятнами; Сеня принял это за жар от вчерашнего перегрева.
«Метеор» развернулся у самого моста, и Ангара подхватила его, понесла, затем он и сам поддал, разрезая воду, с шумом и плеском отваливая ее на стороны. Замелькали городские берега, сплошь застроенные, погребенные под бетоном, к которому и волна сбегала робко. Незаметно берега переменились, пошли дачи с длинной вереницей лодок, темных и раскрашенных, и уж на них-то волна пошла с лихостью, высоко их подбрасывая и заваливая. А потом и вовсе вырвались на волю.
Сеня поднялся, чтобы сходить за билетами. Для себя он билет взял загодя, требовалось позаботиться о новеньких. Но вслед за ним сразу же поднялась женщина, догнала его за дверью и остановила.
– Я сама, – решительно сказала она, не глядя на Сеню. – На это у меня есть.
Он вернулся на место, размышляя; было о чем подумать. Дрожь всего корпуса теплохода в корме не прекращалась, а когда «Метеор» набегал на чужую волну, било о борт резко и гулко. Шум в салоне от разговоров и хожденья нарастал, от вареной
курицы, которую несли из буфета, запахло с пресностью подсыхающей банной мочалки. Прошел наружу матрос, совсем молоденький и маленький большеголовый парнишка, оставив заднюю дверку открытой, и в нее было видно, как синим кипятком сквозь белую пену кипит за кормой вода. Бабка Наталья успокоенно вздыхала, по привычке деревенского человека интересуясь не берегами, а незнакомым народом; Правдея Федоровна сидела важно, еще не выбрав, чем заняться; Лена среди стариков скучала. Но все постепенно обтерпевались, втянутые в дорогу. Если тебя везут и ты семь часов можешь не отдирать задницы от кресла и отдаваться впечатлениям, это не значит, что тебе так уж беззаботно. Тушу твою везут, а душу везешь ты сам.Воротилась женщина и, проходя, подмигнула Сене: все в порядке. Сеня слышал, как она за спиной говорит девочке:
– Вот твой билет.
– А твой? – спросила девочка.
– Мой у меня.
И завозилась в сумке, что-то отыскивая и перекладывая. Теперь поднялся Сеня, сходил в буфет, купил опять той же воды, которую оставили на пустыре, шоколадку, на обертке которой развевался парус российского происхождения, и несколько булочек. Больше ничего, кроме спиртного, в буфете и не было. Курицу уже растащили. Все это Сеня выложил перед девочкой, потрепал ее по льняной головке, а когда она подняла на него глаза, подмигнул.
– Давай-ка! – только и сказал он, чтобы не дырявить главный, предстоящий разговор торопливыми вопросами.
– Сеня-а! – позвала тут же бабка Наталья, только он уселся. – Это кто такие?
– Старые знакомые, – отговорился он.
– Я пошто не знаю?
– Я твоих знакомых из твоей молодости тоже не знаю.
Бабка Наталья подумала и удивилась:
– Ты-то пошто не знаешь? Они все в деревне. Кто в верхней, кто в нижней.
«Нижней деревней» называли кладбище. Бабка просунула голову в проем между спинками кресел, подержала ее там.
– Бравенькая какая девочка! – похвалила она, возвращая голову на место. – Докуда едут-то?
– Докуда билет велит.
– Не к нам?
– Точно не знаю.
– Ну, хитри, хитри…
Поднялась прогуляться Лена, потом принялась подниматься Правдея Федоровна. Сеня, поленившись, не освободил для нее выход, вжался в кресло, заведя ноги на сторону, – и Правдея Федоровна застряла, выдираясь, уперлась рукою в слабую Сенину грудь и чуть не раздавила. Пришлось поохать обоим. Лена долго не возвращалась, гостила у своих, у замараевских, в среднем салоне. Воротилась возбужденная.
– У нас тетя умерла, – сообщила она, поводя расширенными глазами, оглядывая по очереди всех.
– Ну-у! – ахнула Правдея Федоровна. – Похоронили?
– Нет, завтра похороны.
– Гли-ка: как знала – к сроку-то едешь…
И только после этого вместе с бабкой Натальей принялись выяснять, какая из Лениных теток скончалась, их у нее было много. Оказалось, тетя Дуся, отцова сестра, та, что жила на верхнем краю Замараевки рядом с Верой Брюхановой. Поохали, повздыхали, не утешая девчонку, опуская в своей памяти и еще один гроб из земного окружения и устанавливая себя на какое-то новое место в происшедшем передвижении. Правдея Федоровна вздыхала громко, мощно. Расспрашивая, перебирала в Замараевке своих знакомых, упомянула опять Веру Брюханову, подружку по молодости, с которой не виделась года два…
– И не увидишься, – сказал Сеня, не сумев сдержать удовольствия от ловко пришедшегося подхватного слова. – Переехала твоя Вера Брюханова.
– Куда переехала? Что ты буровишь?
Лена испуганно объяснила:
– Она же умерла! Еще зимой умерла!
– Вера умерла?! – выкрикнула Правдея Федоровна.
– Еще зимой. Кажется, в марте. По снегу.
Правдея Федоровна помолчала, приходя в себя.
– Что это за жизнь пошла?! – требовательно воззвала потом она. – Что за жизнь пошла! Вера померла – и за полгода слух по Ангаре за двадцать верст не сплыл. Это когда так бывало?! О, Господи!