Нежная ярость

После того как он нагнулся и снял с нее башмаки и чулки, Филип поднял Габби и на руках перенес в ванну. Взяв мыло с умывальника, он стал намыливать ее тело.

Розовый оттенок ее кожи стал еще гуще – От его интимных прикосновений чувства ее бурлили, ноги подкашивались, но она стояла, как мраморная статуя, с закрытыми глазами, чтобы не выдать чувства унижения.

– Садись, – приказал он как будто непослушному ребенку. Габби, не думая, повиновалась, довольная, что скроется под мыльной водой. Потом, к ее новому разочарованию, он стал намыливать ее голову, а потом тереть так, что она вскрикнула.

– Теперь полощи, – сказал он, отворачиваясь. Она послушно окунула голову в воду, чтобы смыть мыло. После нескольких таких окунаний волосы стали блестящими, как золотой нимб. Габби обернулась в поисках полотенца и с ужасом увидела, что Филип снял с себя всю одежду.

– Что... что вы делаете? – спросила она со страхом, смущенно отводя взгляд.

– То, что мне хотелось сделать с того самого момента, как я тебя увидел, и что вынужден был отложить. – Он подошел ближе и протянул ей полотенце.

– Я еще не готова вылезать, – запротестовала она, ныряя обратно в остывающую воду, стараясь не глядеть на его восставшее мужское естество.

– Готова, малышка, – ответил он с вызовом, вынимая ее из ванны, и стал вытирать ее полотенцем, пока ее кожа не заблестела.

– Ну а теперь что вы хотите сделать? – спросила Габби, недоверчиво глядя на него.

Филип отступил и посмотрел на нее озадаченно.

– Наверняка твоя мать говорила тебе о том, что тебя ждет? Она мне обещала.

– Она сказала мне только то, что я должна вам покориться, и больше ничего. – При этих словах Габби вызывающе посмотрела на него, как бы давая понять, что она не собирается следовать материнскому совету.

– Боже мой, неужели мне придется быть не только возлюбленным, но и учителем? – в ужасе воскликнул Филип. – Ну что же, моя невинная малышка, вижу, что должен объяснить тебе то, о чем умолчала твоя матушка.

После этого, без всякого вступления Филип в самых прямолинейных выражениях объяснил Габби, что он собирается сделать. Он сказал, что ей пора обучиться роли, которую ей суждено играть в его жизни, и со снисходительной улыбкой наблюдал, как сменялись чувства на ее выразительном лице.

Губки Габби сложились в виде буквы О, а ее нежные белокурые брови поползли вверх.

– Но это невозможно, – жалобно возразила она. – Ведь вы слишком... То есть я хочу сказать, что я... – От смущения она замолчала. По выражению его лица она поняла, что он сказал ей правду и что ей придется вынести этот позор.

– Это не только возможно, малышка, но даже приятно, – пообещал он таинственно. Габби открыла рот, чтобы возразить, но он закрыл ее губы мучительным, медленным поцелуем, его язык настойчиво проникал в рот. Она стала бороться, пыталась своими слабыми кулачками наносить удары по его плечам и спине, но ее мольбы и жалобы заглушал звук ветра.

Он был как одержимый. Ее похожие на бутоны соски как будто были созданы для его губ, и от его ласк они затвердели. Его губы и руки были повсюду, когда он пытался вызвать искру желания в ее дрожащем теле. Страсть его росла, пока он покрывал поцелуями ее груди и живот, а Габби внутри была как мертвая, до смерти перепуганная мужчиной, который домогался ее. Наконец, не в силах сдержать сжигавший его огонь, он раздвинул коленом ее ноги и схватил ее за ягодицы, чтобы она перестала биться.

– Послушайся совета твоей мамочки, дорогая, – сказал он, – потому что, если ты будешь сопротивляться, тебе будет труднее. Сначала будет больно, но я тебе обещаю, что в следующий раз будет лучше.

Габби сжала зубы, напряглась всем телом и приготовилась к тому моменту, когда он войдет в нее, дав себе слово, что никогда не согласится добровольно на это осквернение ее тела.

Хотя Филип старался быть мягким, из-за сопротивления Габби это было невозможно. Его вожделение было похоже на пульсирующее чудовище, и желание было так велико, что он не смог сдержаться, когда с силой вонзился в ее протестующую плоть. Боль была так сильна, что она закричала. Он знал, что причиняет ей боль, но не мог остановиться, продолжая двигаться быстрыми толчками, вдавливая ее маленькую фигурку в матрас. От этих толчков у нее потемнело в глазах, и, когда ей казалось, что больше она уже не выдержит, он напрягся, застонал и забился в судорогах. Габби была поражена, когда его тело охватила дрожь, и удивилась тому, что действие, которое причинило ей такую боль, довело ее мужа до такого очевидного блаженства.

– Прости меня, милая, – сказал Филип, отодвигаясь от нее, – но ты не позволила мне быть с тобой мягким. Ты сопротивлялась, как будто я какой-то зверь. Вытри глаза, – добавил он более мягко. – В следующий раз будет лучше.

– Вы собираетесь опять изнасиловать меня? – закричала Габби.

– Изнасиловать? – невозмутимо переспросил Филип. – По-твоему, это насилие, когда мужчина занимается любовью со своей законной супругой?

Фиалковые глаза Габби широко раскрылись и наполнились слезами. Он вел себя ужасно, жестоко, силой подчинил ее своей воле. Ее тело было осквернено. Он взял ее против воли, а, с точки зрения Габби, это было то же самое, что изнасилование.

– До тех пор, пока вы будете заставлять меня, я не могу назвать эти отвратительные действия иначе как изнасилование, – сказала она бесстрастно. – Вы принудили меня силой. Я никогда вам этого не прощу. – К этому времени слезы ручьями текли у нее по щекам. – Я ненавижу тебя, Филип! – закричала она, сама удивившись своей смелости. – Ненавижу!

Раздраженно вздохнув, Филип отодвинулся от нее и увидел смятение в ее испуганных глазах. Она выглядела такой юной, такой уязвимой, что ему стало стыдно, что он так грубо обошелся с ней. Но, с его точки зрения, повести себя иначе было бы ошибкой. Он должен был доказать сам себе, что ее невинность и красота не смогут его растрогать. С самого начала она должна научиться повиноваться ему. До сих пор она не проявила ни одного качества из тех, которые он хотел видеть в жене. Что ж, со временем она поймет, что он может быть суровым учителем.

Ни мольбы, ни сопротивление не могли остановить Филиппа, когда он вновь почувствовал непреодолимое желание. Хотя он понимал, что для нее потеря девственности в таких условиях была жестоким потрясением, он был убежден, что она не из тех холодных женщин, которые терпят плотские отношения исключительно из чувства долга. Он не сомневался, что, как только она привыкнет к интимной стороне брака, он сумеет пробудить в ней чувственный отклик. Какая сладостная задача! Он, несомненно, получит от этого большое удовольствие. Разве можно придумать более приятное занятие, чем преподать юной жене уроки любви долгими ночами, которые им предстоят? Желание накатило на него огромной волной, и он пододвинулся, чтобы снова овладеть ею, сам удивляясь своей неутолимой жажде к этой девушке, которая испуганно сжалась в его объятиях.

4

Некоторое время спустя

Габби бродила по палубе и думала только о том, как саднит у нее между ног и как ноет все тело. После того как Филип принудил ее к близости этим утром (ей трудно было понять, почему о таком, болезненном занятии говорят «заняться любовью» – Габби по-прежнему считала, что это изнасилование), он довершил ее унижение тем, что сидел и холодно наблюдал, пока она мылась и одевалась. Ее щеки горели, когда она вспоминала о пятнах на простыне и о следах крови на внутренней стороне бедер. Без корсета она чувствовала себя голой и поэтому надевала на себя одну нижнюю юбку за другой, а Филип смотрел и потешался над ее стыдливостью.