Нежные объятия

– Но я хочу учиться, Мэт. И готова читать книги, которые вы мне подберете, готова выполнять все ваши задания и, если нужно, буду работать по пятнадцать часов в день.

– Поймите, Элиза, вы не сможете… вы никогда…

– Откуда такая уверенность? Взгляните на меня, Мэт. Я выше и здоровее многих мужчин. Вы когда-нибудь видели, чтобы я впадала в меланхолию, испытывала слабость или страдала головокружениями?

– Нет.

Элиза решительно сняла бархатную шляпку.

– По-моему, нам ничего не мешает начать занятия прямо сейчас.

Таким образом, сопротивление Мэта было сломлено. К его удивлению и к большой радости Элизы, их совместные усилия стали в скором времени приносить плоды; ученица все схватывала на лету, не ленилась много читать и делать обширные записи, без устали задавала своему учителю множество вопросов, стараясь не упустить ни одной мелочи из его объяснений.

Элиза ни на минуту не забывала о Риордане Дэниелсе, только сейчас мысли о нем переместились с первого плана на второй. По крайней мере в одном Мэт оказался прав: она еще не готова к состязанию с Дэниелсом. Ей нужны время, знания, уверенность в своих деловых способностях.

Через две недели Элиза купила магазин, хотя Мэт изо всех сил настаивал на аренде. Но ей было крайне необходимо чувство собственности, прочности и постоянства; с первых же дней она прикипела сердцем к своему маленькому торговому залу, громадным стеклянным витринам и изящной вывеске.

Магазин находился на Стэйт-стрит. Торговцы и предприниматели только начали осваивать это место. Элиза успела довольно дешево приобрести помещение. Она натянула над витринами голубой брезентовый тент, а над входом повесила огромного позолоченного орла с распростертыми с полете крыльями.

Магазин состоял из небольшой служебной комнатки, кабинета управляющего и великолепного демонстрационного зала, где покупательницы могли прихорашиваться перед инкрустированными слоновой костью зеркалами или отдыхать в чиппендейловских креслах, расставленных на брюссельских коврах мягких голубых тонов. Обстановка была продумана до мельчайших подробностей; при входе в магазин у посетителей создавалось ощущение респектабельности заведения, однако интерьер не отвлекал их внимания от товара – изящных дамских шляпок.

Да, это были шляпки! Элиза вспомнила про горничную Фифину, некогда работавшую у парижского кутюрье, и решила открыть собственное дело по производству и продаже дамских головных уборов. Она закупила тосканскую соломку, страусовые перья, шелк, атласные ленты и прочее, прочее, прочее.

Однако от чучел птиц и настоящих птичьих крыльев, которыми в то время было очень модно украшать шляпки, Элиза категорически отказалась. Ей была отвратительна сама мысль использовать для удовлетворения человеческой прихоти смерть живого существа. Элиза сама никогда не носила таких шляпок и решила не потакать своей торговой деятельностью подобной жестокости.

– Вы поступаете неразумно, – хмыкнула Фифина. – Ведь это последний писк моды, самые элегантные женщины носят такие шляпки.

– Пусть, – твердо заявила Элиза. – Если нашим покупательницам нужны птицы, мы им предложим папье-маше.

Бывшая горничная Элизы имела несносный характер и часто испытывала ее терпение.

Время от времени Элиза задумывалась над тем, не была ли Фифина любовницей отца, и если нет, то почему француженка оказалась так близко от спальни отца в злополучную ночь его самоубийства? Но всякий раз Элиза гнала от себя столь неприятное предположение: Фифина, бесспорно, красивая женщина, но отец никогда бы не обратил внимания на привлекательность служанки в своем собственном доме.

После похорон Авена Эмсела Фифина стала умолять Элизу оставить ее при себе, обещала готовить, шить, делать все необходимое, и Элиза согласилась, понимая, что знания и умения Фифины пригодятся для ее нового дела.

Фифина оказалась прирожденной модисткой. Благодаря ее отменному вкусу, сноровке и усердию в кратчайшие сроки на свет появились десятки бальных и вечерних шляпок, легких, воздушных капоров для пикников, вязаных беретов, сотни бархатных и атласных бантов для волос.

Элиза даже собиралась выставлять на тротуар перед магазином стеклянный короб с зеркалами, где помещались бы наиболее изысканные творения Фифины, правда, и стоить они должны были во много раз больше, чем мог заработать за целый месяц упорного труда какой-нибудь клерк или кебмен.

В день открытия магазина, к огромному разочарованию Элизы, его посетили лишь две женщины, ни одна из которых не сделала покупки. И на следующей неделе серебряный колокольчик на двери звенел считанное количество раз, причем среди посетительниц оказались две проститутки с Тендерлуана, искавшие броские и недорогие шляпки для вечерних прогулок по панели. Фифина радовалась продаже нескольких шляпок, а Элиза упала духом. Неужели это будут ее единственные покупательницы?

Весь следующий месяц дела шли плохо, и магазин оказался на грани разорения. Мэт Эберли, нахмурившись, высказал Элизе свое резюме на сей счет:

– Таково общественное мнение, Элиза. Ваши потенциальные клиентки – богатые женщины, принадлежащие к высшему свету, – не одобряют вашей деятельности, ведь вы одна из них. Они осуждают любое нежелание следовать установленным в свете нормам поведения, и ждать от них понимания и снисходительности не приходится.

– Должно пройти время, Мэт. Они привыкнут.

– Время? Послушали бы вы мою маму. Она возмущена до глубины души тем, что вы стали «торговкой» – как она это называет. У нее не укладывается в голове, как молодая женщина из хорошей семьи может унизиться до зарабатывания денег. Дорогая, когда же вы наконец поймете, насколько несостоятельна и дорогостояща ваша затея?

– Об этом слишком рано говорить, – упрямо возразила Элиза.

Но в глубине души она понимала, что Мэт говорит здравые вещи.

После смерти отца общество сначала испытывало жалость к Элизе и возмущалось «выскочкой» Риорданом Дэниелсом, отобравшим у нее дом. Затем все ожидали переезда Элизы к Мальве и скорого замужества. Разве их дочери не поступили бы точно так же, окажись они, не дай Бог, в подобной ситуации? Но Элиза обманула все ожидания. Она сняла небольшой домик неподалеку от здания городского суда и поселилась в нем со своей горничной, возведя ее в ранг компаньонки.

Когда же стало известно, что Элиза купила шляпный магазин и собирается самостоятельно вести в нем дела, разразился скандал. Все без исключения разделяли мнение Иды Эберли – работа существует для бедных девушек, принадлежащих к низшему классу, для оставшихся без должного содержания вдов, но не для порядочной женщины знатного рода, без труда способной сделать хорошую партию.

Элиза стала получать все меньше и меньше приглашений на балы и обеды.

– Не думай, будто мы презираем тебя, – сказала Элизе однажды ее подружка Корделия Лэндсдаун. Они одновременно вышли в свет после пансиона, обе считались красавицами: Корделия была пышной блондинкой, Элиза – высокой златокудрой шатенкой. – Дело в том… как бы тебе сказать, у тебя ведь совсем нет свободного времени, не так ли? Ты теперь работаешь целыми днями, как мужчина, и ведешь совершенно иной образ жизни.