Нежные юноши (сборник)

– Эх, если бы тут можно было приглашать на работу цветных! – посетовал однажды Джим в разговоре с Амантис. – Я пригласил бы «Саванна-бэнд» Растуса Малдуна! Вот это ансамбль! Хоть разок бы с ними сыграть – вот моя мечта!

Он стал прилично зарабатывать. Плата за занятия была невелика – как правило, его ученики были не особенно щедры, – но он, тем не менее, смог переселиться из пансиона в отдельный номер «Казино-отеля», где Хьюго подавал ему завтрак в постель.

Ввести Амантис в общество «золотой молодежи» Саутгемптона оказалось проще, чем он предполагал. Уже через неделю все в Академии обращались к ней запросто, по имени. А мисс Женевьева Харлан так ее полюбила, что даже пригласила на небольшой бал к себе в дом, и там она смогла проявить себя с подобающим тактом, так что впоследствии ее стали приглашать практически на все подобные мероприятия в Саутгемптоне. Теперь Джим видел ее гораздо реже, чем ему бы хотелось. Ее отношение к нему не изменилось – она часто гуляла с ним по утрам, всегда с удовольствием слушала его рассказы о новых планах; но после того, как ее приняли в светском обществе, по вечерам она всегда была занята. Джим не раз приходил к ней в пансион и обнаруживал ее совершенно без сил, словно она только что откуда-то примчалась – по всей видимости, с какого-то увеселения, на котором ему места не нашлось.

Лето подходило к концу, и он обнаружил, что для полного триумфа его предприятия ему кое-чего не хватает… Несмотря на радушие, которым встретили Амантис, лично для него двери саутгемптонских особняков так и не раскрылись. С трех до пяти его ученики вели себя по отношению к нему вежливо и любезно – а лучше сказать, демонстрировали полнейший восторг; но в остальное время они с ним пребывали в разных мирах.

Он оказался в положении профессионального тренера по гольфу: на поле ему позволяют вести себя «на равных» и даже командовать, но с заходом солнца все его привилегии исчезают; ему можно заглянуть в окно клуба и посмотреть на танцующих, но танцевать его никто не позовет. Так и Джим не мог видеть, как его ученики применяют на практике полученные знания. Можно было лишь послушать, как утром они обсуждают свои вчерашние приключения, только и всего.

Но тренер по гольфу, будучи англичанином, всегда с достоинством держит себя на ступеньку ниже своих учеников, а Джим Пауэлл, «из очень хорошей семьи, с юга – зрите в корень!», провел много бессонных ночей в своем гостиничном номере, прислушиваясь к музыке, доносившейся из особняка Кацби или из клуба «Берег», ворочаясь без сна и размышляя, в чем же дело? Добившись первых успехов, он заказал себе фрак, решив, что скоро представится случай его надеть, но фрак так и лежал нетронутым в коробке, в которой его доставили от портного.

Может быть, думал он, их всех и в самом деле отделяла от него какая-то непреодолимая пропасть? Он потерял покой. Почувствовать эту пропасть его заставил один парень – Мартин Ван-Флек, сын местного «мусорного короля». Этому Ван-Флеку был двадцать один год, и он представлял собой типичный продукт репетиторского обучения, все еще надеющийся когда-нибудь поступить в Йельский университет. Джим несколько раз слышал, как он за глаза отпускал насчет него замечания: однажды высказался о многопуговичном костюме, а в другой раз принялся обсуждать остроносые туфли; но Джим пропустил все это мимо ушей.

Он знал, что Ван-Флек посещает Академию преимущественно потому, что здесь он мог проводить время в обществе юной Марты Кацби, которой едва исполнилось шестнадцать. Она была слишком юна для того, чтобы молодой мужчина двадцати одного года мог уделять ей особенное внимание, не говоря уже о Ван-Флеке, душа которого была так измучена крахом его студенческих амбиций, что стала отзываться даже на быстро проходящую наивность шестнадцати лет.

Сентябрь подходил к концу; до бала у Харланов, который для светской молодежи должен был стать последним и самым значительным событием этого сезона, оставалось два дня. Джима, как и всегда, не пригласили – а он так надеялся, что пригласят! Юные Харланы, Роберт и Женевьева, поступили к нему в Академию самыми первыми, когда он только приехал в Саутгемптон; Женевьева с Амантис стали лучшими подругами. Получить приглашение к Харланам на бал – самый великолепный бал сезона – вот что стало бы истинным венцом череды успехов уходящего лета!

Придя на занятие, ученики принялись громко обсуждать предстоящее им завтра веселье, нисколько не обращая внимания на Джима, словно он был чем-то вроде дворецкого. Стоявший рядом с Джимом Хьюго вдруг хихикнул и сказал:

– Гляньте-ка на этого Ван-Флека! Еле шевелится! Он, кажется, основательно принял на грудь!

Джим обернулся и уставился на Ван-Флека, который держался за руки с юной Мартой Кацби и что-то негромко ей шептал. Джим заметил, что Марта пытается от него освободиться.

Он сунул в рот свисток и громко свистнул.

– Внимание! – крикнул он. – Начинаем занятие! Первая группа – упражнение с барабанными палочками, подбрасываем их по спирали высоко вверх; вторая группа – приготовить губные гармоники, играем «Прошвырнемся по бережку»! Сил не жалеть! У кого плоскостопие – туда! Эй, оркестр! Играем «Флоридскую канитель» в похоронном ритме!

Его голос прозвучал непривычно резко, и занятие началось под шутливо-изумленное бурчание.

Джим ходил от группы к группе, а внутри у него тлело негодование по отношению к Ван-Флеку; вдруг Хьюго тронул его за руку, привлекая внимание. Он обернулся. Двое учеников отделились от группы с губными гармониками, и один из них – Ван-Флек – предлагал второму – Рональду Харланду, которому было всего пятнадцать лет, – глотнуть из своей карманной фляжки!

Джим тут же направился к ним. Ван-Флек посмотрел на него с вызовом.

– Так-так… – сказал Джим, дрожа от гнева. – Правила вам известны. Вон отсюда!

Музыка стала утихать, все понемногу стали собираться поближе к месту конфликта. Кто-то фыркнул от смеха. Все напряженно ждали, что же будет дальше. Несмотря на то что к Джиму все относились хорошо, симпатии разделились – ведь Ван-Флек был одним из них!

– Вон отсюда! – повторил Джим, уже потише.

– Это вы мне? – холодно осведомился Ван-Флек.

– Да!

– Тогда вы забыли добавить «сэр»!

– Я не говорю «сэр» тем, кто предлагает мальчишкам виски! Вон отсюда!

– Эй, вы! – Ван-Флек был в бешенстве. – Кто позволил вам лезть не в свое дело? Я знаю Рональда с тех пор, как ему исполнилось два года! Спросите-ка у него, разрешает ли он вам ему указывать, что ему делать!

Рональд Харлан, достоинство которого только что задели, внезапно ощутил себя на несколько лет старше и бросил на Джима надменный взгляд.

– Это не ваше дело! – с вызовом, пусть и не без чувства вины, произнес он.

– Слышали? – спросил Ван-Флек. – Господи, неужели вы не понимаете, что вы – всего лишь прислуга? Разве мыслимо, чтобы Рональд пригласил вас к себе на бал? Вы для него – то же самое, что и бутлегер, который привезет нам туда выпивку!

– Вонотсюдасейчасже! – неразборчиво выпалил Джим.

Ван-Флек не пошевелился. Джим резко выбросил руку вперед, схватил его за запястье, выкрутил руку и потянул ее вверх, пока Ван-Флек не согнулся от боли. Пригнувшись, свободной рукой Джим подобрал с полу фляжку. Затем знаком приказал Хьюго открыть дверь, отрывисто произнес: «Шагай!» – и вывел своего беспомощного пленника из зала, а затем буквально спустил его с лестницы, по которой тот и покатился вверх тормашками, ударяясь по пути о стены и о перила, а вслед ему полетела фляжка.

Затем Джим вернулся в зал, закрыл дверь и встал к ней спиной.

– Так уж вышло, что здесь действует правило: в Академии пить запрещается! – Он умолк, глядя на лица учеников, выражавшие сочувствие, благоговейный страх, негодование и смесь всего этого. Ученики беспокойно зашевелились. Джим поймал взгляд Амантис; ему показалось, что она слегка кивнула ему в знак одобрения, и он, сделав усилие, продолжил: – Мне пришлось выставить отсюда этого парня, и вы все тому свидетели! – И он окончил, притворившись, будто не произошло ничего особенного: – Ну, ладно, продолжаем! Оркестр!