Незнакомцы в поезде (др. перевод)

Гай прошел через кухню к двери черного хода.

— Невежливо с моей стороны заявиться в гости именно в тот вечер, когда у кухарки выходной.

— И что же тут невежливого? — Миссис Фолкнер угостила его стебельком сельдерея, который мыла в раковине. — Разве что Хэйзел расстроится — упустила возможность порадовать вас своим бисквитом. Придется довольствоваться тем, что печет Анна.

Гай вышел во двор. Еще ярко светило солнце, но от ограды из штакетника на клумбы с ирисами и крокусами уже падали длинные тени. За волной зеленой травы виднелась макушка Анны с собранными в конский хвост волосами — у ручья, где они не раз вместе рвали мяту и водяной кресс. Ручей бежал из леса, где Гай когда-то дрался с Бруно. Он напомнил себе, что Бруно из его жизни исчез.

К дому подъехал аккуратный черный автомобиль мистера Фолкнера и медленно вкатился в открытый гараж. «Что я здесь делаю?» Гай чувствовал, что обманывает всех, даже чернокожую кухарку, которая любила печь для него бисквиты, потому что он однажды их похвалил. Гай шагнул в тень грушевого дерева, чтобы не попасться на глаза ни Анне, ни ее отцу. Если он исчезнет из жизни Анны, заметит ли она потерю? У нее полно друзей, она общается и с друзьями Тедди, и это сплошь достойные молодые люди, которые играют в поло и самую малость в казино, получают работу в отцовских компаниях и женятся на прекрасных девушках, украшающих собой загородные клубы. Анна, конечно же, не из таких, иначе она бы не обратила внимания на Гая. Она не из тех юных созданий, которые работают пару лет и завершают карьеру, выйдя замуж за достойного молодого человека. Но разве Анна не стала бы той, кто она есть, без Гая? Хотя она часто говорила, что черпает вдохновение в его целеустремленности, она была так же талантлива до встречи с ним, так же настроена на успех, разве не смогла бы она достичь высот и без него? И разве не встретился бы ей другой мужчина, который, в отличие от Гая, был бы ее достоин?

Гай зашагал к невесте через лужайку.

— Я почти закончила, — крикнула ему Анна. — Ты чего так долго?

— Спешил как мог, — ответил Гай, потупившись.

— Как же, десять минут подпирал там стены.

Гай увидел плывущий по течению стебелек кресса и подхватил его, ловко, как опоссум.

— Я подумываю устроиться на работу, — сообщил он.

Анна подняла на него изумленный взгляд.

— Устроиться? В смысле — в фирму?

Гай кивнул, отводя глаза.

— Да, по-моему, разумно. Постоянная работа с хорошим жалованьем.

— Постоянная? — Она усмехнулась. — У тебя еще год уйдет на больницу!..

— Ну, мне же не придется весь год сидеть за кульманом.

Анна поднялась с земли.

— Ты из-за денег? Потому что не берешь платы за больницу?

Гай отвернулся и сделал большой шаг вверх по мокрому берегу.

— Не совсем, — выдавил он сквозь зубы. — Ну, может отчасти.

Он давно решил вернуть департаменту здравоохранения свой гонорар.

— У нас нет особой нужды. Мы ведь все обсудили. Ты вполне можешь поработать безвозмездно.

Мир затих и прислушивался. Гай смотрел, как Анна убирает прядь волос с лица, оставив на лбу грязную полосу.

— Я ненадолго. На полгода, может, даже меньше.

— Но зачем?!

— Мне так хочется!

— Почему тебе так хочется? Почему ты делаешь из себя мученика?

Гай молчал.

Заходящее солнце опустилось ниже крон деревьев и вдруг озарило их с Анной ярким сиянием. Гай сощурился, пряча глаза за нахмуренными бровями. На одной из бровей у него белел шрам, этот шрам всегда будет напоминать о том, как он продирался через лес той ночью. Гай пнул носком ботинка вросший в землю камень. Пусть Анна думает, что работа в фирме — следствие его депрессии после завершения «Пальмиры». Пусть думает что хочет.

— Гай, я тебе очень сочувствую.

Он обернулся.

— Сочувствуешь?

— Да. Я догадываюсь, в чем дело.

— В смысле?

Он глядел на нее, держа руки в карманах. Анна ответила не сразу.

— После окончания «Пальмиры» ты сам не свой. Возможно, ты этого даже не осознаешь… но, в общем, я считаю, что все дело в Мириам.

Гай отпрянул.

— Нет! Нет, она тут ни при чем! — воскликнул он горячо.

— Послушай меня, — произнесла Анна тихо и четко. — Может, на самом деле ты не так хочешь нашей свадьбы, как себя убедил. Если передумал, лучше признайся. Мне будет легче принять такую правду, чем твое намерение устроиться в фирму. Если хочешь отложить свадьбу или вообще ее отменить, говори честно, я переживу.

За спокойствием ее слов явно стояло давно принятое решение. Гай мог отказаться от нее прямо сейчас. Эта боль заглушит боль вины.

— Анна, где ты там? — крикнул мистер Фолкнер из дверей кухни. — Мне нужна мята!

— Минуту, пап! Ну что, Гай?

Прижимая язык к небу, Гай думал: «Ты — солнце в моем темном лесу». Но произнести это вслух он не мог и вымолвил лишь:

— Я не знаю…

— Что ж… За себя могу ответить, что сильнее прежнего хочу быть с тобой, потому что нужна тебе сильнее прежнего. — Она вложила ему в руку мяту и кресс. — Отнесешь это папе? И выпей с ним. А мне надо переодеться.

И она зашагала к дому — достаточно быстро, чтобы Гаю не пришло в голову ее догонять.

Гай выпил несколько бокалов мятного джулепа. Отец Анны готовил его по старинке, разливая виски с мятой и сахаром сразу по бокалам и настаивая целый день в холоде, — и вечно спрашивал Гая, пробовал ли он напиток вкуснее. Гай уже не раз пытался напиться, пил до тошноты, но опьянение так и не наступало.

Уже в темноте, сидя на террасе с Анной, он подумал, что знает эту девушку не больше, чем в день, когда в первый раз ощутил трепетное, радостное желание добиться ее любви. Потом он вспомнил о доме в Олтоне, который уже дожидается их приезда после свадьбы в воскресенье, и его накрыла волна прежнего счастья. Он хотел защищать Анну, сделать что-нибудь невозможное, просто чтобы ее порадовать, — и это было самое прекрасное, самое жизнеутверждающее стремление на свете. А если он еще способен испытывать такие эмоции, значит, выход есть. Значит, проблема заключается лишь в части его души — не во всей душе, не в Бруно, не в работе. Надо просто уничтожить эту часть души и стать самим собой.

31

Однако слишком часто скверная часть души теснила хорошую, ту, что Гай хотел сохранить. Спровоцировать наступление могло что угодно: определенное слово, звук, осве-щение, жест, и даже если ничего не делать, не слышать и не видеть, торжествующий внутренний голос мог прокричать что-то такое, отчего Гай приходил в ужас. И свадьба — так старательно подготовленная, такая пышная, чистая, утопающая в белизне одежд и кружев, такая долгожданная — казалась ему самым страшным предательством, какое он только может совершить. Приближалась назначенная дата, и Гай с нарастающей паникой безнадежно думал, не отменить ли все. До самого последнего момента ему хотелось сбежать.

Позвонил старый чикагский приятель Боб Тричер, поздравил и спросил, нельзя ли прийти на свадьбу. Гай сочинил какую-то невразумительную отговорку. Свадьба виделась ему делом Фолкнеров — она должна была пройти в их семейной церкви среди их друзей, и Гай опасался, что присутствие кого-то из своих пробьет брешь в его обороне. Со своей стороны он позвал только Майерса — с которым уже почти не общался, поскольку офис они больше не делили, — Тима О’Флаэрти, который не мог прийти, да трех сокурсников из архитектурной академии, которые были знакомы с работами Гая ближе, чем с ним самим. Однако через полчаса он сам перезвонил Тричеру в Монреаль и попросил его быть на свадьбе шафером.

Он вдруг осознал, что уже год совсем не вспоминал о Тричере и оставил без ответа его последнее письмо. Он думать забыл о Питере Риггсе, Викторе де Пойстере, Гунтере Холле. А ведь прежде частенько заглядывал в гости к Виктору с женой в их квартирку на Бликер-стрит, один раз взял с собой Анну. Виктор был художником, прошлой зимой он присылал Гаю приглашение на свою выставку. Гай не пришел и даже не извинился. Он смутно помнил, что Тим как-то приезжал в Нью-Йорк и звал его пообедать. Это случилось как раз в то время, когда Бруно преследовал его звонками, и Гай тогда сослался на дела. Если верить трактату «Теология Германика», [10] древние германцы решали, виновен человек или нет, в зависимости от того, много ли друзей готовы за него поручиться. И кто поручится за него теперь? Он никогда не уделял друзьям достаточно времени, да они и не ждали от него особого внимания, но теперь избегали его, инстинктивно чувствуя, что он недостоин их дружбы.

10

«Теология Германика» (Theologia Germanica) — христианский религиозно-мистический трактат, написанный предположительно в конце XIV века неизвестным священником Тевтонского ордена.