Незримая жизнь Адди Ларю

Незнакомца.

Сначала это казалось просто игрой, но чем больше Аделин его рисовала, тем увереннее становились линии, сильнее нажим карандаша.

Темные кудри. Светлые глаза. Упрямый подбородок. Покатые плечи и изогнутые, словно лук Купидона, губы. Мужчина, которого она никогда не встретит, жизнь, которой никогда не узнает, мир, о котором может только мечтать…

Когда ее одолевает беспокойство, Аделин достает рисунки и гладит пальцами теперь уже знакомые черты. А в часы бессонницы думает о нем. Не о высоких скулах или оттенке зелени, которым она наделила его глаза, но о голосе, прикосновении. Лежит и представляет, что он рядом, длинные пальцы вырисовывают невидимые узоры на ее коже.

Он знает много историй.

Не тех, которые обычно рассказывал отец – о рыцарях и королевствах, принцессах и ворах.

Не простые сказки и предупреждения не пересекать запретную черту, а такие истории, что кажутся правдой.

Описания дорог, сверкающих городов, мира, лежащего за пределами Вийона. Слова, что Аделин вкладывает в уста незнакомца, наверняка полны неточностей и лжи, однако звучат они так чудесно, так правдиво.

«Если бы ты только видела», – говорит он.

«Я бы все за это отдала», – отвечает Аделин.

«Когда-нибудь, – обещает незнакомец. – Когда-нибудь я тебе покажу. Ты все это увидишь своими глазами».

Слова, даже произнесенные мысленно, ранят. Игра превращается в желание – слишком искреннее чувство, слишком рискованное. И поэтому Аделин в своем воображении переводит тему в безопасное русло.

«Расскажи мне о тиграх», – просит она.

О гигантских кошках Аделин слышала от Эстель, а той поведал каменотес, что путешествовал в кибитке вместе с женщиной, которая клялась, мол, сама видела это животное.

Незнакомец улыбается, взмахивает сужающимися к кончикам пальцами и пускается в повествование о диковинных зверях – их шелковистой шерсти, острых зубах, яростном рыке.

Позабытое белье валяется на насыпи рядом с Аделин. Одной рукой она рассеянно покручивает деревянное кольцо, другой – рисует глаза незнакомца, рот, линию обнаженных плеч, каждым касанием вдыхая в него жизнь, каждым штрихом сочиняя новую историю.

Расскажи о танцах в Париже.

Расскажи о плавании по морю.

Расскажи мне все.

Ничего опасного или стыдного в этом нет. Аделин слишком молода. Все юные девушки склонны к мечтаниям. «Она повзрослеет», – говорят родители, однако Аделин лишь крепко цепляется за упрямую надежду на нечто большее.

Мир должен расширяться, но вместо этого Аделин чувствует, как он сжимается, опутывая ее цепями по рукам и ногам.

Плоские линии ее тела начинают обретать выпуклости. И вот уже угольная крошка под ногтями выглядит неуместно, как и мысль о том, что одиночество предпочтительнее общества Арно, или Жоржа, или любого другого мужчины.

Аделин не в ладах со всем на свете, ей нигде нет места, она – оскорбление своего пола, упрямое дитя в теле женщины. Голова всегда опущена, руки крепко стискивают пачку пергамента, словно та – путь к спасению.

Когда она все же поднимает взгляд, он неизменно упирается в окраины деревушки.

– Мечтательница, – ворчит мать.

– Мечтательница, – горюет отец.

– Мечтательница, – предостерегает Эстель.

Но Аделин кажется, что в этом нет ничего плохого. Пока она наконец не пробуждается.

VI

10 марта 2014

Нью-Йорк

В перемещении по миру в одиночку есть своя гармония. Ты узнаешь, без чего можно и нельзя обойтись, какие простые потребности и маленькие радости определяют твою жизнь. Не еда, не крыша над головой, не основные телесные нужды – для Адди это роскошь, – а те вещи, благодаря которым сохраняешь рассудок. Они дарят удовольствие и делают жизнь сносной.

Адди вспоминает отца и его резьбу по дереву. Как он счищал кору и кромсал брусок, обнажая форму, что скрывалась внутри. Микеланджело называл это ангелом в мраморе [3] , хотя Адди в детстве этого не знала. Отец говорил, в дереве сокрыта тайна. Он умел заставить дерево покориться – отсекал щепку за щепкой, кусочек за кусочком, пока не обнажится сущность. И знал, что такое зайти слишком далеко: срежешь чересчур много, и заготовка сломается в руках.

3

«Я видел ангела в куске мрамора. И резал камень, пока не освободил его». Микеланджело Буонарроти.

У Адди было триста лет, чтобы попрактиковаться в отцовском искусстве, обкромсать самое себя и выяснить некоторые истины, осознать, без чего она не может существовать.

И вот что она в итоге поняла: можно обойтись без еды – Адди не зачахнет; без тепла – холод ее не убьет. Однако без искусства, без чуда, без прекрасного она сойдет с ума. Уже сошла.

Ей нужны истории.

Истории – это способ сохранить себя. Чтобы тебя помнили. И забыли.

Их можно поведать самыми разными способами: углем и песнями, картинами, стихами, фильмами.

И книгами.

С помощью книг, как выяснила Адди, можно прожить тысячи жизней. Или найти силы на одну очень длинную.

Через два квартала от Флэтбуша она замечает на тротуаре знакомый складной столик зеленого цвета. За ним в колченогом кресле горбится Фред, уткнув покрасневший нос в книгу под названием «М – значит молчание». Как-то старик заявил (еще когда читал «З – значит злоба»), мол, намерен одолеть всю «Алфавитную серию» Сью Грифтон до того, как откинет копыта. Адди надеется, что у него все получится. Фреда терзает бесконечный кашель, и сидение на холоде только вредит. Но когда бы Адди ни появилась на этой улице, Фред всегда тут как тут.

Он не улыбается и не треплется попусту. Все, что Адди о нем знает, она вытянула по ниточке за последние пару недель. Дело шло крайне медленно и с перебоями. Он вдовец, живет наверху, книги принадлежали его жене – Кэндес. Когда та умерла, Фред собрал их и вынес на продажу. Это все равно что отпускать ее по частям, продавая свое горе. Он сидит здесь потому, что боится умереть у себя в квартире в одиночестве. Боится, что его не найдут – о нем попросту не вспомнят.

– Если я сыграю в ящик прямо тут, – говорит он, – хоть кто-нибудь да заметит.

Фред – угрюмый старикашка, но Адди он нравится. За его брюзгливостью скрывается горечь, сдержанность скорби.

Адди подозревает, что на самом деле он не хочет распродавать книги.

Фред не назначил за них цену, прочел всего несколько, а ведет себя иногда так грубо, говорит таким ледяным тоном, что распугивает покупателей. Однако они все равно подходят и разбирают товар. Но всякий раз, когда кажется, что выбор книг стал меньше, появляется новая коробка, и ее содержимое восполняет зияющие пустоты. В последние пару недель Адди стала замечать новые обложки среди старых, свежие издания, а также карманные брошюры потрепанного вида, но с целыми корешками. Любопытно – покупает ли их сам Фред, или прохожие начали пополнять его странную коллекцию.