Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли

— Тебе лучше? — с тревогой спрашивает Джордж. Он берет ее за руку, гладит большим пальцем косточки ее пальцев.

Кэт кивает.

— Этот кашель действительно выбивает меня из колеи, когда начинается так неожиданно, — извиняется она. — Но думаю, все не очень страшно, как может показаться. Доктор сказал, таким образом тело избавляется от того, что ему мешает. — Она поднимает голову, видит в мягком свете звезд озабоченные морщинки на лице Джорджа и ощущает укол совести. Многие женщины покинули Холлоуэй в куда худшем состоянии, чем она. Некоторые, возможно, и вовсе не смогли выйти из тюрьмы — ей не у кого спросить. Она вдруг с пугающей ясностью видит Тэсс, скорчившуюся в углу камеры, словно сломанная кукла. — Не смотри так испуганно, это случилось по крайней мере не на лестнице, — говорит она, и голос ее слегка дрожит.

— Не надо было заставлять тебя лезть сюда. Я забыл… Прости меня, Кэт.

— Нет, не извиняйся. Если с каждым приступом из меня выходит немного болезни, ты, наоборот, помог мне. Так что же мы будем делать на крыше?

— Погляди вокруг. Мне здесь очень нравится. После жаркого дня плитки держат тепло часами, можно просто лежать, греться и смотреть на мир вокруг. Смотри! — говорит Джордж, и Кэт слушается его.

Рядом с ними были верхушки каштанов, а внизу сплошь глубокие тени и очертания крыш. На востоке огни Тэтчема разливали по небу бледно-желтое свечение, а еще дальше, едва видимые на горизонте, слабо переливались огни Ньюбери. Небо у них над головами было сиреневое и чернильно-синее, усеянное холодными белыми звездами.

Кэт делает глубокий, осторожный вдох, чувствует запах разогретого гудрона от дороги, просмоленных досок складов.

— Какая мирная картина, правда? Ни ссор, ни лжи, ни драк. Никаких мерзостей. Все это осталось внизу, как навоз. Будто мы оказались далеко-далеко в море. Ведь так? — негромко спрашивает Кэт.

— Никогда не бывал в море. — Джордж обнимает ее за плечи, тянет руку, чтобы погладить по голове.

— Я тоже. Но я читала об этом.

— Вокруг на много миль ни души. Если не считать старика Клемента, который ночует под мостом, — говорит Джордж мягко.

— Значит, я полностью в твоей власти.

Кэт улыбается. Их приглушенные голоса кажутся громкими в тишине ночи. На дереве рядом с ними шуршат и хлопают птичьи крылья — они потревожили устроившихся на ночевку пернатых, — легчайший ветерок холодит кожу.

— Нет, Кэт, это я — в твоей, — отвечает Джордж.

Их поцелуи нетерпеливы, поспешны. Кэт стягивает с Джорджа рубашку, покрывает поцелуями его торс, ощущая на губах соль. Сначала Джордж нерешителен, он прикасается к ней с осторожностью, но в глазах у него разгорается огонек желания, и Кэт говорит:

— Я не калека, Джордж Хобсон.

Он запускает пальцы в ее подстриженные волосы, притягивает к себе, целует ей шею и одним легким движением сажает на себя верхом, тесно прижимая, чтобы заниматься любовью в тихом ночном воздухе, от которого руки покрываются гусиной кожей.

Праздничный день, когда отмечают годовщину коронации Георга Пятого, начинается с безоблачного утра, и к полудню над землей стоит жаркое марево. Листья на березах слегка сворачиваются, как будто обожженные, показывают серебристую изнанку; музыканты духового оркестра с раскрасневшимися лицами играют, потея в своих нарядных мундирах. На лугу перед церковью выстроился ряд навесов и шатров, боковые стенки у них закатаны и подвязаны, чтобы воздух хоть немного двигался. Яркие полотняные знамена натянуты по всему периметру деревенского луга и вдоль улочки, ведущей к церкви, а Клер Хиггинс, которая отвечает за цветочные украшения, в тревоге мечется от композиции к композиции, потому что растения вянут на жаре.

— Клер, дорогая, очень жаль, но ты ничего не можешь сделать. Зайди выпей лимонаду, пока ты не упала от усталости, — зовет ее Эстер.

— Если мне удастся пристроить душистый горошек в тень дерева, наверное, он протянет еще часок… — отвечает Клер звенящим голосом, не позволяя отвлечь себя от дела.

— Возьми хотя бы зонтик от солнца! — кричит ей вслед Эстер и уходит под белый тент, прячась от обжигающих солнечных лучей. — Кэт, как там чай? — Эстер улыбается.

Кэт обливается путом в чайном шатре, где кипятит на небольшой плитке чайник за чайником, чтобы наполнить большой бак. Платье на спине стало мокрым от пота, волосы прилипли к лицу, но чепец снимать нельзя. На шее осталась отметина: Джордж поцеловал ее слишком крепко и появился синяк. Волосы уже отросли, и Кэт торопливо расправляет их за ухом, чтобы его прикрыть.

— Готов, мадам. Но все просят лимонад. Для чая слишком жарко, — отвечает Кэт без всякого выражения.

— Глупости! Чай в жаркий день освежает гораздо лучше. Я и сама не прочь выпить чашечку.

Целый день Кэт заваривает и подает чай жителям Коулд-Эшхоулта. Эстер и другие женщины подкладывают печенье и кексы в красивые многоярусные вазы, ставят на столы миски с клубникой со сливками. Дети расхватывают замороженный шербет и лижут быстро-быстро, потому что шербет через секунду начинает таять и капли его стекают по рукам до самых локтей. Он сладкий, и осы злобно гоняются за детьми по всему лугу. Робин Дюрран переходит от стола к столу, заложив руки за спину, словно чиновник, явившийся с проверкой. Викарий и небольшая группа мужчин и женщин следуют за ним. Кэт наблюдет за теософом с недоумением, не понимая, как за столь короткое время он сумел завоевать такое положение.

— Так это и есть новая горничная Кэннингов? Кэтрин, не так ли? — вопрошает миссис Эвери, проходя мимо чайного стола со своими приятельницами. Она сдвигает очки к переносице острого носа и глазеет сквозь стекла на Кэт сверху вниз.

— Обычно меня называют Кэт, мадам, — отвечает девушка, которой не нравится тон миссис Эвери.

— Я не с тобойразговариваю, детка. А она дерзкая, не так ли? Только недавно из Лондона, и, насколько я понимаю, о причинах лучше не упоминать, — замечает миссис Эвери своей подруге.

Кэт охватывает злость. Она поднимает перед собой чайник, растягивает рот в дежурной улыбке и говорит с сильным лондонским акцентом:

— Чаю, мэм? Чашечку первосортного «Имперского»?

— Нет, благодарю, — бросает миссис Эвери и отчаливает прочь, презрительно сморщив нос.

— Высокомерная старая корова! — бормочет Кэт себе под нос.

— Улыбнитесь, леди! Посмотрите сюда! — произносит мужчина в коричневом полотняном костюме и шляпе-котелке. У него на штативе стоит фотоаппарат, нацеленный на чайный шатер.

— О-о-о! Это же из газеты! — говорит Эстер.

Кэт подходит к выходу из своего шатра, продолжая сжимать посеребренный чайник, который она совала под нос миссис Эвери. Она видит, как жена викария и прочие деревенские леди расправляют плечи и берут зонтики. Камера издает громкий щелчок.

— Еще разок, с вашего позволения! — кричит фотограф. — Стойте точно как стояли, больше улыбок!

Кэт смотрит в объектив камеры, сверкающий под ярким солнцем. Она смотрит прямо в него, стараясь как-нибудь испортить фотографию. Леди впереди, сплошь в белом кружеве и оборках, под легкими муслиновыми вуалями, жеманно улыбаются для фотографии. Кэт радуется, зная, что на заднем плане на фотографии будет она, маленькая, черная, сердитая. Она борется с желанием высунуть язык.