Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли

Эстер стоит у окна гостиной. Она отперла ставни, закрытые Кэт, и откинула одну створку, чтобы выглянуть наружу. Огни в комнате погашены, на Эстер лишь один халат. Она отправилась в постель в обычное время, но вскоре проснулась. Разумеется, одна-одинешенька, когда первые рокочущие раскаты прокатились с запада, догоняя зловещие всполохи молний. Почти два часа ночи, и из-под двери кабинета Альберта свет не пробивается. Его нет ни в гостиной, ни вообще в доме. Дождь ударяет в окно. Сначала отдельные быстрые капли, а потом настоящий ливень. Вода стекает по стеклу волнами, капли отскакивают от садовых дорожек, и шум дождя похож на гул далекого моря. «Где же ты, Берти?» Она посылает в ночь эту печальную короткую мысль, не надеясь на ответ. Она не помнит, когда ощущала себя более одинокой. Очередная вспышка молнии заливает комнату светом, сразу же следует раскат грома, заставляя Эстер невольно вздрогнуть. У нее за спиной раздается негромкий смех, и она ахает, быстро разворачивается и обнаруживает, что к ней приближается Робин Дюрран. На нем те же мятые, жеваные брюки, в которых он ходил весь день, рубашка расстегнута. Грудь у него плоская и гладкая, кожа плотно обтягивает решетку ребер, между которыми залегли тени. Темные волосы на груди растут ромбом, спускаясь на живот. У Эстер перехватывает дыхание, и она спешно отворачивается. Столько обнаженного мужского тела, если не считать Альберта, она никогда не видела. Робин шире и смуглее, он выглядит гораздо крепче ее мужа. В нем как-то больше чувствуется животное начало, неуязвимость.

— Вас напугала гроза? — спрашивает он мягко. Его дружелюбного, ласкового голоса она уже боится.

— Нет, — шепотом отвечает Эстер, качая головой.

Она отступает на шаг назад, но ноги упираются в широкий подоконник, и она вынужденно опирается на него, чтобы не упасть. Ей некуда отступать. Робин неспешно надвигается на нее, останавливается слишком близко. Кажется, будто он возвышается над ней башней, хотя он и не намного выше ростом. Эстер смотрит на свои ноги, смотрит мимо него через комнату на открытую дверь, представляет, как выходит наружу. Его запах заполняет обоняние. Тоже животный, несколько несвежий из-за жары, однако одновременно притягательный. Она противится желанию вдохнуть поглубже.

— Неужели я вас пугаю? — спрашивает он, но Эстер ничего не отвечает. — Что-то, должно быть, пугает вас, Этти. Вы дрожите как лист.

— Прошу вас… — выдавливает она, запинаясь. — Прошу вас, оставьте меня в покое.

— Ну, успокойтесь, не надо так. Я полагаю, вы высматриваете Альберта? — Он секунду глядит на проливной дождь за окном, затем беззаботно хмыкает. — Жаль, я не знаю, где он. Я понимаю, Этти, вы вините меня за его рвение, но клянусь, я здесь ни при чем. Во всяком случае, я не думал, что так получится. Он иногда очень странно воспринимает то, что я пытаюсь до него донести.

— Вы довели его почти до безумия! — От негодования голос Эстер звучит глухо.

— Я тут ни при чем! Зачем бы мне это? Он выказал себя самым восприимчивым учеником, полезным помощником… сначала. Но не волнуйтесь. Мне кажется, ему просто необходимо выспаться. Когда я уеду, он снова успокоится, я уверен.

— Вы уедете? — ахает Эстер, и в ней зарождается надежда.

Робин улыбается. Он тянется к Эстер и берет ее за руку, совершенно безжизненную, прижимает к своей обнаженной груди.

Эстер в ужасе замирает. Мир настолько изменился, что все лишилось смысла, она не в силах действовать, она всего лишь пассажир в крохотной лодке, которую затягивает в водоворот. Кожа у него сухая и горячая. Эстер ощущает под пальцами колючие волоски.

— Скоро, уже скоро. Неужели вы с таким нетерпением ждете моего отъезда?

— Да! Еще с каким! — отвечает Эстер и начинает плакать от беспомощности, не стараясь этого скрыть. Она не отворачивается, не пытается утереть слезы.

Робин Дюрран окидывает взглядом ее горестное лицо и разражается радостным смехом:

— Эстер, милая моя, что вас так тревожит? Перестаньте, вам не идет. Почему же вы так хотите, чтобы я уехал? Неужели я оказался таким ужасным гостем? — Одной рукой он поднимает ее подбородок и проводит большим пальцем вдоль скул.

— Потому что… потому что… Берти так вас любит! Гораздо больше, чем меня… чем любил меня когда-нибудь! Когда вы здесь, меня может… может вообще не быть!

— Нет-нет! Вы заблуждаетесь, Этти. Он любит вас. Проблема у Альберта в другом. Он чувствует ко мне не любовь, а нечто иное. Нечто такое, чего сам, как мне кажется, не сознает. Или же не хочет признаться себе в этом.

Постепенно Эстер перестает плакать. Она замечает, что ее рука, хотя Робин выпустил ее, до сих пор лежит у него на груди.

— Тогда что же? Что он чувствует? — спрашивает она.

Робин придвигается еще ближе, и, когда он говорит, его губы касаются ее лба, отчего по спине бегут мурашки.

— Какая же вы невинная! И вы, и викарий. Трудно поверить, что подобная невинность может так долго сохраняться в браке. Обычно к этому времени невинность уходит, сменяясь удовлетворением, знанием и опытностью, а позже фамильярностью и отвращением. Нет, я не утверждаю, будто сам познал жизнь в браке, но я достаточно часто наблюдал это на примере друзей и родных. — Он слегка обнимает ее, но Эстер кажется, что она в клетке. Его запах в каждом ее вдохе, его тело так близко, что кожа у нее пламенеет, как будто они тесно прижаты друг к другу. — Неужели вы никогда не переживали с ним ничего подобного? Даже в первую брачную ночь? Неужели он никогда не касался вас, не целовал? — шепчет Робин. Эстер не в силах совладать с голосом, чтобы ответить ему. Она молча трясет головой, хотя никто из них не может сказать, отвечает ли она этим на его вопрос или же на его объятие. — Какое пренебрежение своими обязанностями! И какое расточительство. Он отказывает вам в самом большом наслаждении в жизни, Эстер, притом что вы храните себя для него. — Робин качает головой, а затем прижимается губами к ее лбу. Эстер стоит как громом пораженная, пригвожденная к месту пугающим волнением и непозволительностью его прикосновения, не в силах двигаться и думать. Она закрывает глаза, Робин целует ее веки. — Хотите, я покажу вам, что он должен делать, Эстер? Вы такая хорошенькая с распущенными волосами и мокрыми от слез щеками. Если бы вы были моей женой, я не терял бы даром ни минуты, проведенной с вами…

«Я не ваша жена!» — беззвучно шепчет Эстер, но по-прежнему не двигается с места, потому что, несмотря на страх и смятение, несмотря на нежелание предавать Альберта, она действительно хочет узнать то, что Робин готов ей показать. Она отчаянно хочет это узнать. Темнота в комнате защищает ее. Она делает ее невидимой, заставляет исчезнуть.

Когда он целует ее в губы, она льнет к нему, ноги у нее дрожат и подкашиваются. Она не может дышать. Силы покидают ее, и, хотя она выставляет перед собой руки, как будто отталкивая его, губы, против ее воли, сами целуют его в ответ. Он отстраняется, чуть улыбаясь. Если бы то была его обычная улыбка, она, наверное, повела бы себя иначе. Если бы то была улыбка торжества и удовлетворения или же насмешливая ухмылка, она, наверное, нашла бы в себе силы, чтобы бежать от него. Но он улыбается мягко и нежно, в его улыбке восхищение и желание, которые она так давно мечтала увидеть на лице другого мужчины. Молния снова озаряет его лицо, заливая его внеземным светом, таким ярким, что Эстер отшатывается. Он красивый, это правда. Она больше не открывает глаз, но позволяет ему прикасаться и целовать ее, подчиняясь его воле. С каждым новым прикосновением его рук и губ она чувствует, как нарастает ее желание, словно тянущая боль, которая идет из самой глубины ее существа. Робин расстегивает на Эстер халат и прижимает ее к подоконнику. От физической боли, которая возникает, когда он овладевает источником ее муки, она содрогается и стискивает зубы. Тысячи огненных искр кружат перед глазами, разбивая вдребезги ее мысли и воспламеняя каждую частицу ее тела. На короткий миг она перестает быть собой. Ее больше не существует.

Когда она открывает глаза, Робин Дюрран подтягивает и застегивает брюки, тяжело дыша. Теперь у него на груди и на лбу блестит пот. Эстер снова стоит на ногах, все еще у окна, сердцебиение медленно успокаивается, и от ледяного ужаса ее начинает мутить с каждой минутой все сильнее. Между ногами она ощущает резкую, жгучую боль, что-то стекает у нее по ноге. Она касается ноги пальцами, видит кровь, смешанную с чем-то еще, с какой-то странной субстанцией. Робин смотрит на нее, резким движением заправляя рубашку.

— Идите в постель, Эстер. Альберту придется сегодня самому о себе позаботиться, — произносит он нетерпеливо.

Эстер чувствует комок в горле. Медленно, потому что конечности отказываются слушаться ее, она запахивает халат, нашаривает пояс. Все это время она пристально глядит на него широко раскрытыми глазами, мысли пускаются вскачь. Робин замечает это выражение — недоумения, потрясения. Он насмешливо закатывает глаза, затем подходит, снова касается ее лица:

— Все хорошо, Эстер. Никто никогда не узнает. Это вполне естественно, и это не преступление! Ступайте к себе и ложитесь спать. Я не скажу ни единой живой душе, клянусь. — Он произносит эти слова со скукой, словно втолковывая ребенку.

Эстер понимает, что для него она только слабое существо, дурочка, которую можно использовать в собственных целях. Эстер отворачивается от него. Теперь она способна сдвинуться с места, хотя и медленно, неловко, на онемевших ногах. Она осознает, что не может возложить всю вину на него. Эстер выходит из комнаты, и глаза у нее неподвижные и пустые, как у сомнамбулы. Она размеренно, тихо поднимается по лестнице, и тяжесть вины с каждым шагом давит на нее все сильнее.

Глава двенадцатая