Незримые твари
Шрифт:
"Когда будущее", - писал как-то Эллис на обороте открытки.
– "Из обещания превращается в угрозу?"
Заталкиваю открытку между брошюрами по вагинопластике и буклетами по лабиапластике, которые торчат меж страниц книжки мисс Роны. На обложке спутниковый снимок тайфуна "Белокурый Ураган" со стороны Западного берега лица. Блондинка усыпана жемчугом, там и сям блистает что-то, похожее на бриллианты.
Она очень счастлива с виду. Кладу книгу обратно, во внутренний карман жакета Брэнди. Подбираю косметику и наркоту, разбросанную
Брэнди перенесла травму прически в тяжелой форме, поэтому я трясу ее за плечо.
Глаза Брэнди в стиле "Темносиние Грезы" трепещут, моргают, трепещут, щурятся.
Все ее волосы примяты сзади.
Брэнди привстает на локте.
– Знаешь, - говорит она.
– Я сейчас под наркотой, поэтому ничего страшного, если скажу тебе это.
Брэнди смотрит на меня, склонившуюся над ней и предлагающую протянутую руку.
– Должна тебе сказать, - говорит Брэнди.
– Что в самом деле люблю тебя.
Говорит:
– Не знаю, как ты отнесешься, но я хочу, чтобы мы стали одной семьей.
Мой братец хочет на мне жениться.
Рывком поднимаю Брэнди с пола. Брэнди наваливается на меня; потом эта Брэнди валится на край полки. Говорит:
– Мы не получились бы типа две сестрички-лесбиянки, - говорит Брэнди.
– У меня еще осталось немного деньков Курса Реальной Жизни.
Воровать наркотики, продавать наркотики, покупать шмотки, брать напрокат дорогие тачки, сдавать шмотки назад, заказывать коктейли, - не назвала бы я это Реальной Жизнью, даже близко.
Унизанные кольцами руки Брэнди распускаются цветками и разглаживают ткань юбки спереди.
– У меня сохранилось все изначальное оборудование, - говорит она.
Большие руки продолжают гладить и расправлять промежность Брэнди, пока та становится боком к зеркалу и смотрит в него на свой профиль.
– Через годик оно должно было сойти, но тут я встретила тебя, - продолжает она.
– Я неделями сидела в Конгресс-Отеле с собранными в дорогу сумками в одной надежде, что ты придешь и вызволишь меня.
Брэнди поворачивается к зеркалу другим боком и погружается в исследования.
– Я прям так тебя любила, что даже подумала - может, еще не поздно?
Брэнди проводит тюбиком блеска по верхней губе, потом по нижней, промокает губы платком и бросает большой поцелуй в стиле "Незабудка" в ракушечный унитаз. Брэнди спрашивает своими новыми губами:
– Есть идеи, как эту фигню сливать?
Я просидела многие часы на этом толчке, и - нет, ни разу не приметила, как сливать в нем воду. Ступаю в коридор, чтобы Брэнди пришлось следовать за мной, раз уж она собралась болтать.
Брэнди спотыкается в дверях ванной комнаты, в месте, где плитка встречается с коридорным ковром. У нее на туфле сломался каблук. Чулок побежал в том месте, где зацепил за косяк двери. Для равновесия она схватилась за вешалку для полотенец и выщербила себе лак на ногте.
Эта сверкающе-жопная королева совершенства, она говорит:
– Вот срань.
Эта принцесса
Принцесса орет мне вслед:– Дело не в том, будто мне в самом деле охота стать женщиной, - кричит.
– Стой ты!
Брэнди орет:
– Я делаю такое лишь потому, что это самая большая ошибка, которую я могу для себя выдумать. Это глупо и разрушительно, и кого ты ни спроси - любой скажет тебе, что я неправа. Вот поэтому я и должна пройти это.
Брэнди спрашивает:
– Разве не ясно? Потому что мы натасканы так, чтобы вести жизнь правильно. Чтобы не делать глупостей, - говорит Брэнди.
– А я считаю - чем большей кажется глупость, тем больше шансов для меня вырваться и жить настоящей жизнью.
Как Христофор Колумб, который поплыл навстречу бедствию на край света.
Как Флеминг со своим хлебным грибком.
– Настоящие наши открытия приходят из хаоса, - кричит Брэнди.
– Из странствий в те места, которые кажутся неверными, глупыми и дурацкими.
Ее величественный голос заполняет дом, она орет:
– Не надо убегать от меня, когда я, на минутку, пытаюсь объясниться!
Ее пример - женщина, которая карабкается на гору, без разумной причины для таких упорных стараний, и для большинства людей это дурная блажь, неприятности, глупости. Та альпинистка может целыми днями быть в голоде и холоде, мучениях и страданиях, но всю дорогу будет карабкаться на вершину. И, может быть, оно ее изменит, но все, что она хочет видеть в этом - свою личную историю.
– А я, - говорит Брэнди, все еще стоя в двери ванной комнаты, все еще разглядывая потрескавшийся лак.
– Я делаю такую же глупость, только гораздо хуже: боль, деньги, время, и то, что меня бросили все старые друзья - а в конце мое тело станет моей историей.
Операция по смене пола может казаться кому-то чудом, но если тебе такого не хочется - это высшая форма самоуродования.
Она продолжает:
– Речь не о том, что быть женщиной плохо. Может быть, это замечательно, если хотеть быть ею. Фишка в том, - говорит Брэнди.
– Что быть женщиной мне хочется меньше всего на свете. Это самая большая в мире глупость, которую я могу себе выдумать.
Потому что мы настолько пойманы в западню нашей культуры, в бытие бытия человеком с этой планеты, с мозгами как нам положено, с такой же парой рук и ног, как у всех. Мы настолько в ловушке, что любой путь к побегу, который мы можем вообразить себе, окажется лишь новой частью западни. Все, чего мы хотим - мы приучены хотеть.
– Моей первой идеей было ампутировать себе руку и ногу, левые или правые, - она смотрит на меня и пожимает плечами.
– Но ни один хирург не согласился бы мне помочь.
Говорит:
– Я рассматривала СПИД в качестве опыта, но тут СПИД уже был у всех подряд, и это казалось совершенно попсовым и банальным.
Говорит:
– Что-то такое сестры Реи сказали моей родной семье, почти уверена. Эти сучки иногда очень переимчивы.
Брэнди вытаскивает из сумочки пару белых перчаток, того типа, у которых на запястье застежка из жемчужины. Она сует руку в каждую перчатку и застегивает пуговицы. Белый - не очень хороший выбор цвета. В белом ее руки кажутся пересаженными от гигантского мультяшного мышонка.