Незваные гости

– Что там, за этими дверями, творится! Если бы ты был истым американцем, ты бы стал знаменитым писателем и писал бы потом в своей биографии: переменил несколько профессий, был ночным дежурным в большом парижском отеле… Звонят, Карлос!

Карлос поставил стакан и пошел открывать. Он поднял в лифте двух мужчин в смокингах, от которых разило вином, прошел впереди них по коридору и открыл дверь их номера. Сто франков на чай. Ладно. Он вернулся в лифт, который оставил открытым, и уже собирался нажать кнопку, чтобы спуститься вниз, когда женский крик штопором пробуравил верхние этажи… Карлос нажал кнопку. Откуда это? Он остановился на четвертом, быстро пробежал коридор… Здесь царило мертвое спокойствие и тишина… Карлос дошел до конца – около номера 417 открытые туфельки на высоких каблуках стояли в танцевальной позиции. Карлос прислушался – нет, ничего… Он медленно вернулся к лестнице, снова прислушался. Нет, ни вверху, ни внизу – ничего… Везде тишина.

– Что с тобой случилось? – Фернандо уже вытер стол и достал кофейные чашки. – Ты так долго не возвращался, что кофе закипел, досадно…

– Ты не слышал крика?

– Крика? Да что с тобой случилось, Карлос?

– Только не со мной… Кричала какая-то женщина…

– Так пойдем посмотрим!

– Нет, я думаю, что это нас не касается. Если в какой-нибудь комнате окажется труп – дело не мое, я не отвечаю за нравственность жильцов. Но я хотел убедиться, не из комнаты ли мадам Ольги раздался этот крик. Она ведь одна там…

– Смотри-ка, она тебя заинтересовала!

– У нее удивительный взгляд…

– Ты чудак, – заключил Фернандо.

Они молча выпили кофе; стояла та тишина, от которой гудит в ушах. Карлос налил сливовой водки в еще теплые чашки.

– Послушай-ка, старина, мы устраиваем фиесту у одного товарища, испанца, конечно… Будет рис по-валенсийски и гитара. Хочешь, пойдем со мной!

Уже давно Фернандо пытался затащить Карлоса к своим друзьям… Карлос уклонился: фиеста? Нет, ведь, кроме работы и сна, ему хватало времени только на научные занятия, они и были его фиестой. Фернандо смотрел на него с уважением: парню едва исполнилось двадцать лет, а он больше всего на свете любит науку… Карлос внушал ему уважение, но Фернандо, который был политическим комиссаром во время войны в Испании, не мог понять, как такой человек может стоять в стороне от событий. И не то чтобы ему не хватало жизненного опыта, наоборот, чего только этот ангел не видал на своем веку! Фернандо чувствовал себя старым дураком рядом с этим парнишкой, которому жизненный опыт придавал даже некоторое величие. Для этого юноши мир был судном, которое качает и бросает из стороны в сторону, и он уже научился сохранять равновесие, как моряк, и глаз у него, как у моряка, – острый, проницательный; он умеет быть всегда настороже – ведь существуют ветры, волны, туман, мины и рифы… Карлос научился плавать, не выходя на поверхность, исчезать, завидев начальство, и снова появляться в удобный момент… Он знал, что такое война и хитросплетение законов и что значит находить себе пропитание. Карлос, такой большой, сильный и красивый, не досадовал на то, что жизнь его проходила в ночных катакомбах старого парижского отеля. Казалось, будто не он охраняет эти невидимые занумерованные существа за одинаковыми дверями, а, наоборот, это его держат здесь в заточении, это его стережет стоглавая гидра… Может быть, он был слишком хорош, слишком драгоценен, чтобы его показывать среди бела дня с открытым лицом? Фернандо был мечтателем, и если когда-нибудь одному из них пришлось бы стать писателем, – а когда человек без конца занимается не своим ремеслом, это может с ним случиться, – то, вероятно, писателем стал бы Фернандо, а не Карлос…

Фернандо снова принялся агитировать за свою фиесту:

– Ты, значит, не хочешь знаться с нами, Карлос! Ведь мы твои товарищи, истинные товарищи… Нужно же все-таки, чтобы ты понял, жертвой чего и кого ты являешься.

– Фернандо, мне некогда.

– Тебе некогда познакомиться со своей родиной или по крайней мере со своими соотечественниками!

Карлос громко расхохотался; смеясь, он раскрывал рот так широко, что видны были не только белые без изъяна зубы, но даже глотка.

– Моя родина? По-твоему, если меня зовут Карлос. я обязан быть испанцем, и не знать истории испанской войны – это все равно, что не знать отца и матери… Но ведь их-то к и не знаю, чудак ты эдакий! Как ты не можешь понять: я их не знаю. Позади меня только черная бездна! И бывает, что это полное неведение того, что во мне сидит, бесит меня…

– Ты образцовый результат войны… – начал Фернандо.

– Да, – теперь Карлос разговорился, – меня бы на выставку… И наклеить этикетку: «Ребенок, потерянный во время войны в Испании; был помещен в приют, вторично потерян во время бегства из Испании в 1939 году, подобран французскими крестьянами, которые были убиты во время французского бегства 1940 года; еще раз подобран семьей англичан на дороге, около исковерканных трупов своих приемных родителей; отвезен в Англию, где английская семья бесследно исчезла во время бомбардировки; нашел приют в многодетной семье итальянцев, бежавших от Муссолини; затем был передан супружеской паре французов, которые отправлялись в Португалию, а оттуда в Мексику… Взят под опеку американским филантропом, оставшимся для него неведомым… Был отдан в интернат… „блестящие успехи“… Филадельфийский университет, наука. Опять-таки „блестящие успехи“. Мне выдали настоящие, добротные американские документы… дали имя. Я мог бы стать вполне правдоподобным американским гражданином… Если бы одна проклятая девчонка не заставила меня наделать глупостей, чертовских глупостей. После этого мне оставалось только пойти добровольцем: меня отправили в Корею… Но есть щели даже в бумажных стенах… И вот я дезертировал! Так я очутился здесь, а ты требуешь, чтобы у меня была родина! Ты меня просто смешишь!

Карлос снова расхохотался, его смех переливался руладами. Глаза маленького Фернандо обычно были прикрыты короткими жесткими черными ресницами, но, когда он их поднимал, в них сверкал серный пламень Испании…

– Это зависит от тебя… – сказал он. – Биография за биографию. Я ведь тоже «результат войны». Но у меня есть родина. Я знаю, что я испанец. Я знаю, кто мои отец и мать. Знаю, где я родился. И я знаю, что я республиканец, разбитый, несчастный… Я был молод, когда началась война, и единственное, чему я успел научиться, – это воевать! И все же я богаче тебя: у меня прошлое – общее с другими людьми. Я воевал, как и ты, но не в Корее, я воевал на моей испанской земле за свою родину, в окопах и засадах со мной рядом были друзья… Если бы ты знал тяжесть ответственности политического комиссара, тяжесть ночей… шерстяного одеяла [10] на плечах… В своих собственных рядах приходилось воевать против головотяпства, анархии, мародерства; против усталости и отчаянья… И все это перед лицом врага… Можешь ли ты понять, что люди, которые собираются здесь на фиесту, неразрывно спаяны, даже если они и раздирают друг друга на части… Нужно быть с кем-нибудь заодно, Карлос, нехорошо, противоестественно жить оторванно от всех.

10

У испанцев в народе принято носить на плечах шерстяное одеяло, заменяющее плащ.

Каждая ночь, проведенная с Фернандо, открывала Карлосу что-нибудь новое о том, как движется мир. Они каждый вечер собирались сыграть в белот, но никогда не играли. Фернандо передавал Карлосу все свои знания. Разговор шел о войне в Испании, о ней он рассказывал во всех подробностях, она служила примером – тол каплей воды, которая может дать представление об океане. Этот худой, живой, неутомимый, весь собранный человек, чья жизненная сила угадывалась в глазах, этих окнах внутреннего мира, и сейчас продолжал свою работу политического комиссара. В эту ночь он рассказывал о тех, кого одевали, вооружали и вели за собой враги его родины и кто был доволен таким положением вещей. Блокада, оружие, задержанное на французской границе… бомбы над домами, над дорогами и над беззащитными людьми… Голова, разрывающаяся от напряжения, и голые руки…

Глядя на Фернандо и слушая его, Карлос думал, что время не действует как болеутоляющее средство, что ничто со временем не принимает желаемый вид – ни страсти, ни горе… ни «право на жительство иностранца». Вот Фернандо со своими документами эмигранта волей-неволей соглашается на любую работу, жить ведь как-то надо, а профессии у него нет. Карлос тоже докатился до должности ночного дежурного, несмотря на «блестящие успехи» в Филадельфийском университете и знание нескольких языков. Он оказался без документов, с одной только «квитанцией» да апломбом вместо паспорта. У Карлоса не было никакой охоты ходить по коридорам Полицейской префектуры за «удостоверением о праве на жительство» или в Министерство труда за трудовой книжкой. Тем более что он был несовершеннолетним, хотя тщательным образом это скрывал: ему едва исполнилось двадцать лет. Взаимоотношения Карлоса с военной службой были таковы, что он уже больше года жил на неопределенном положении… На что может рассчитывать Фернандо, который говорит по-французски с водевильным акцентом, не владеет никаким ремеслом, не отличается физической силой… Вот оба они и держались за этот отель, где им недоплачивали, но не спрашивали с них других документов, кроме тех, которыми они располагали. Тем не менее у Фернандо вечно были неприятности, он ведь коммунист и партийный работник. Хорошо еще, что его не изгоняют из Франции… Карлос очень любил Фернандо, и ему было больно думать, что у друга опять могут возникнуть неприятности. Как раз об этом и шла речь…

– Уладились твои дела, Фернандо?

– Надеюсь… По правде говоря, мне бы не хотелось угодить ни в «обязательное местожительство» [11] , ни в тюрьму, ни просто в лагерь. У меня не такое уж крепкое здоровье, а я еще хочу увидеть Свободную Испанию! Я столько лет провел в тюрьмах да лагерях, что начинаю уставать… Посчитай-ка, сколько я отсидел во Франции, в Испании, в Германии…

– Нам следует быть сильнее их… – сказал Карлос.

Фернандо громко расхохотался в ответ, хотя глаза его не изменили своего обычного страдальческого выражения.

11

Удостоверение об «обязательном местожительстве» предписывает жить безвыездно в определенном месте.

– Браво, – закричал он, – браво! Вот как человек становится революционером: нам следует быть сильнее их! Пойдем на фиесту, Карлос! Пойдем с нами. Научись понимать слово «мы»!… Пойми, что значит «родина».

– Ш-ш, – произнес Карлос. – Не шуми так и не говори мне о родине… Это глупо по отношению ко мне. У меня нет родины… В мире и так довольно вещей, которые можно любить, чтобы не заботиться о том, по какой земле ходишь. Что мне земля? Я люблю звезды, небо, неведомые миры, физику. Я люблю философское превосходство математики, ее неоспоримую истину. Стоит соврать, допустить малейшее отклонение от истины – и сшибка скажется тысячу раз… Как если бы ты случайно принял не то лекарство: организм тотчас же запротестует. Вот что я люблю… Если бы я только мог работать в лаборатории, в обсерватории, если бы у меня было то, что мне необходимо, если бы все не оставалось только отвлеченными выкладками на бумаге, ни опровергнутыми, ни подтвержденными…

Когда Карлос говорил о невозможности продолжать свои научные занятия, Фернандо глубоко страдал. Величие Фернандо было в этой его способности страдать за других. Он хотел помочь Карлосу так страстно и отчаянно, с такой силой, с какой можно желать избавить от боли своего ребенка, прогнать смерть от изголовья любимого… Фернандо приводила в восторг необычайная воля Карлоса, его способность продолжать занятия наукой с таким упорством, но это же разрывало ему сердце: что ждет Карлоса в будущем? Время учебы уходит, годы идут…