Незваный гость

Змеевичский вокзал меня не поразил, может, оттого что мысли другим были заняты. Еще и до места не добралась, а ниточку ухватила. Может, купец Бобруйский касательства к смерти пристава не имеет, однако заинтересован в ней был. Интересно, в каких числах грудня он в вояж свой из Крыжовеня отправился? А помощники его, Чиков с Хрущом, все это время где обретались? Актеров, пожалуй, со счетов спишем, явно мокошьградские шарлатаны.

Протиснувшись через столпотворение к кассе почтамта, я приобрела дополнительную марку с магической меткой и, тщательно ее наклеив, опустила конверт в почтовый ящик. Надеюсь, дойдет быстро и упрежденная матушка не встревожится, если в корреспонденции перерыв случится.

У выхода на перрон дрались. Худощавый господин, по виду коммивояжер, в узком пальто и котелке, охаживал тростью детину в овчинном тулупе. Мужик махал кулаками, и тоже не без успеха. Зеваки столпились вокруг, вытягивали шеи, подбадривали то одного, то другого, не замечая целой шайки карманников, занятой своим злым обычным делом.

— Нехорошо, — протиснулась я к постовому, со вниманием разглядывающему мозаичное полотно, коим украшена была стена вокзала. — Беспорядки не пресекаете.

— Шли бы вы, барышня… — Куда именно мне предложили проследовать, я предпочла не расслышать.

— Куда-куда? К начальству твоему? К его превосходительству ябедничать? Драка, воровство, непотребства всякие. Или ты, служивый, со щипачами в доле?

Превосходительство я приплела наобум, но угадала, впрочем, как и про долю. Постовой дернул нагрудную цепочку, подул в свисток и, проорав «разойтись!», бросился в эпицентр событий. Эхом с разных сторон раздались свистки подмога. Карманники немедленно приняли самый беспорочный вид и рассредоточились, растворяясь в толпе. Коммивояжер продолжал размахивать тростью, теперь уже на служителя порядка, его соперник отряхивал тулуп и что-то бубнил. «Жужи» при мне не было, поэтому именно «что-то». Тросточка наконец опустилась, постовой со значением повел рукой в мою сторону, коммивояжер немедленно обернулся. Нехороший взгляд, цепкий, я предпочла его не встретить, придержала полы шубки и пошла себе в вагон.

Каково же было мое удивление, когда за обедом обнаружила среди пассажиров первого класса давешнего драчуна, правда без тросточки и пальто, занявшего столик на одного через проход от меня. Глаза у него были карими и злыми, а неслышное бормотание, коим он сопроводил свой взгляд, полезная «жужа» определила как «рыжая идиотка».

Я отвернулась. От идиота слышу! К сожалению, прощальный банкет прошел для меня впустую. Компания Бобруйского веселилась напропалую, то есть пьянствовала и вела сальные разговоры. Купец сулил веселой Дуське ангажемент, мужу ее снисходительному — должность директора театра, Чикову — чиновничьи выгоды, неклюду-музыканту — табун арлейских рысаков. Когда начались танцы, Хрущ вразвалочку подошел к соседнему столику.

— Господин Волков, — протянул он достаточно громко. — Какие люди! К нам в Крыжовень по служебной надобности, Григорий Ильич?

Коммивояжер ответил вопросом:

— А вы, сударь, хозяина дождались?

Прозвучало довольно презрительно, но Хрущ не обиделся.

— Хотите, представлю? Вдруг Гаврила Степанович карьере поспособствует?

— Хочу! — сказал Волков весело. — Уж будьте любезны.

И, поднявшись, отправился к купеческому столу. Я посмотрела ему в спину — сюртук шит у хорошего портного, на ворот сзади спадают каштановые кудри. Кареглазый шатен — мечта уездной барышни.

Как представляли Волкова, я не слышала, «жужа» пробасила слова Бобруйского:

— Из молодых да ранний… Люблю…

Новый знакомец уселся подле хозяина, не чинясь, выпил, закусил, отвесил комплимент пьяненькой Дульсинее. В проходе между столами плясал Хрущ с официанткой. Я решила, что с меня довольно, и ушла в купе.

В снежный занос мы не попали. Сенька заглянул за полчаса до прибытия, я вернула ему библиотечные книги, приложив поверх романчика рублевую ассигнацию:

— В Мокошь-град возвратишься, черкни на имя господина Зорина в чародейский приказ, что-де барышня Попович в Крыжовень добралась без приключений.

— Будет исполнено, — обещал парень, скорчив мину крайней таинственности.

Станция была конечной, поезд после отправлялся в депо и через ночь возвращался на обратный маршрут. Поэтому выходить я не спешила, дождалась, пока схлынет толпа, кликнула с перрона носильщика, попрощалась с Сеней.

— До свидания, Евангелина Романовна, — поклонился он чуть не до земли, — обратно поедете, всенепременно в мой вагон билет возьмите.

— Ох, не скоро это будет, — улыбнулась я, — а понравится здесь житье у тетушки под боком, так и жить останусь.

— Передавайте тетушке наше нижайшее почтение. — Парень мне подмигнул.

Вокзал Крыжовеня был раза в четыре меньше, чем в Змеевичах, уездной столице. Был он добротно-кирпичным, но состоял лишь из одной просторной шатровой залы, насквозь продуваемой ветрами. От арочного входа, украшенного белоснежными колоннами, спускались к площади мраморные ступеньки. Перфектно! Они бы еще ледяной каток в этом месте залили. Мрамор хищно блестел в фонарном свете, суля ушибы с переломами каждому, кто рискнет на него ступить. Извозчиков на площади не наблюдалось, то есть во множественном числе. Сани были одни, и за них сейчас шла форменная баталия.

— Кузьма сызнова театру себе разыгрывает, — сплюнул на ступени носильщик, слюна моментально замерзла. — Давайте-ка, барышня, с того вон боку выйдем.

С «того вон боку» от лестничной площадки отходили дощатые мостки, оказавшиеся вовсе не скользкими, а площадь заканчивалась глухой кирпичной стеной. На расчищенном от снега пятачке под фонарем обильно чернели лошадиные кучи. Я положила руку на рукоять револьвера, спрятанного в муфте. Выхватить не успею, стрелять, если что, придется сквозь мех.

— В лучшем виде все устроим, барышня, — пообещал носильщик, как мне показалось, зловеще, и поставил сундук прямо на льдисто хрустнувший навоз.

Донесся звон колокольцев и визгливый лай, из-за угла показалась тройка, запряженная в сани, заложила вираж и скрылась, за ней маневр повторила еще одна и еще. Я разглядела купца Бобруйского, его клевретов, каких-то закутанных в меха дам. Семейство Гаврилы Степаныча воспользовалось личным транспортом. Четвертые сани были однолошадными, тоже с перезвоном, но, кроме возницы, в них никого не было.

— Ну вот, барышня, — носильщик, протянув руку, поклонился, — все в лучшем виде.

Я выпустила револьвер и достала из муфты денежку за услугу, подумала и прибавила полтинничек сверху.

— Благодарствую.

И мужик испарился, передавая заботу о моем багаже в другие руки.

— Губешкина? — переспросил бородатый извозчик, подтаскивая сундук к багажной полке. — Гадалка которая? Конечно, знаю. Это вам на Архиерейскую улицу надобно.

— Архиерей у вас обитает?

Ответа я не получила, по мосткам гулко затопотали и к саням ринулся господин Волков, размахивая тростью, в другой руке болтался саквояж.