Ни слова правды

– Ты чего, Горян, дырку на мне протрешь! Смотришь, будто в первый раз увидел! – не выдержал я.

– Не то чтобы в первый, но присмотрелся впервые. Ох, и непростой ты человек, Велесси! Если даже плавильщики тебя выручают, то ты вроде слона в тавлеях, не меньше. Понять бы только, чья это игра и за кого ты играешь: за черных или за белых.

– Для меня вариантов нет – я играю за тех, чья цель правильная, а значит, за белых! – возмутился я. – И кстати, довелось и за тебя!

– Не кипи, Велесси, то, что ты для нас сделал, никогда не забудется, и весь лесной народ за тебя – горой! Странно просто: ты – и адовы кузнецы. А… ладно, не хочешь рассказывать – не надо. Так когда отправляешься?

– Да вот хоть сейчас, – все еще негодуя, ответил я.

Хотел уйти, сопя в две дырки, но не хотелось так расставаться, да и любопытство взяло верх. Остался один вопросик:

– Слушай, а монжа, она ведь небольшая была, даже у Дигона в жопе поместилась. А дед ваш – вон здоровый бугай какой, как же это вышло?

– Да так, история старая – когда ушастые прибыли в лес, вели себя тихо и прилично. Дигон к Монже пришел, кусочек землицы просил, для Колючего Шара место. Дед Монжа еще тогда разговаривал, теперь только шипит да плюется, Дигону встать лагерем разрешил, но Земля-Небо трогать запретил, никаких фокусов, сказал, над жителями лесов не допустим. Дигон согласился, а куда ему тогда деваться было. Время прошло, Дигон к деду зачастил: дары таскал, вино заморское. Вот в один черный день и опоил нашу надежу и опору уменьшительным зельем, а потом еще и в нездешнюю воду заключил и в задницу спрятал. Следом все ушастые пожаловали, наших побили без счету. Да это полбеды, потом они нас с исконных земель погнали, как зайцев травили, хорошо – собак у них нет. Попрятались у мохнатых братишек – волков, барсуков да лис, только так и выжили. А фомор прилетел – и вовсе головы подняли. Дальше ты знаешь – теперь мы снова хозяева. Про тебя и друзей твоих век не забудем – всегда в гости приходи. С бедой, с радостью – любого примем! Если задержишься – пир в вашу честь закатим! – ответил Горян.

– Нет, прости, не до пиров сейчас, но, может, позже? – Я пожал протянутую руку Горяна с удовольствием, ощущая его сухую ладошку.

Глава 21 В лесу не дома, а дома не лучше

Через час наш отряд выдвинулся в Славен, лешие показали нам прямую дорогу. Леху сделали волокушу, Сивый Трегуза легко тащил ее и своего могучего седока, радостно фыркая, – застоялся.

К Косматке решили не заезжать, потом гонца пошлем. Так рядком без особых приключений подъехали к Степным воротам.

Ворота стояли открытыми настежь, нас встречал конный караул во главе с Петром и Сивухой.

Все нам улыбались, но никто не кричал, все были сдержанны. В этот момент я понял, что пока меня не было, что-то произошло. И я не ошибся, после того как Сивуха и Петр пожали нам руки, Сивуха жестом отозвал меня в сторону и сказал, что я должен прибыть к Осетру как можно скорее. Увидев, как я было наладил коня в сторону воеводских палат, остановил:

– Да ты в уме ли, Тримайло, ты на себя посмотри – нечесан, не прибран и перед командиром стоять собрался! Езжай домой, там тебя встретят. Переоденься, и тогда уж – милости просим.

Я, конечно, себя видеть не мог, но по глазам Сивухи понял, что далек от совершенства, поэтому, слушая совет, поехал в Боярскую слободу.

Дом изменился, из труб валил дым, во дворе суетился служивый люд. Поле распахали, разгородили, в загонах блеяли овцы, мычали коровы, мямлили козы. Все так изменилось, я чуть мимо не проехал. Когда Ассам ступил на деревянную мостовую перед воротами, запел рожок, одна створка распахнулась, открывая небольшую делегацию, среди незнакомых лиц сияло новой копейкой лицо Беляны, которая несла на прямых руках каравай белого хлеба с солью и чарку водки.

– Здравствуй, господин наш дорогой, заждались! – зарумянившись, приветствовала меня Беляна.

Оставив вопросы на потом, я хлопнул чарку, преломил хлеб. Добрый кусок тут же скормил Ассаму, сам отвел его в конюшню при доме. Беляна проводила меня до светлицы, кивнула на холщовые рубаху и штаны. На столе дымились щи и жареное мясо. Я с удовольствием набросился на еду. Беляна внимательно следила за мной. Подливала щи, подставляла ковш с квасом, пока я, изможденный, не отвалился от стола. Ешь – потей, работай – мерзни. Не успел я поблагодарить хозяюшку, как в светлицу втащили огромную кадушку, налили в нее горячей воды.

После купания снова переодели меня в штаны и рубаху, теперь из тонкого полотна. Беляна проводила меня к огромной кровати, готовой к употреблению: подушки взбиты, пуховое одеяло соблазнительно откинуто углом.

– Погоди, Беляна, мне к Осетру явиться надо, не до сна сейчас, – воспротивился я.

– О, светлый господин, о том не беспокойся! Осетр гонца прислал, занят сейчас, ждет тебя ко второй страже: и поспать, и в баньке попариться успеешь, – успокоила меня Беляна.

Меня два раза уговаривать не надо, завалился в красивую постель и вырубился. Голос слышался мне как сквозь вату: ничего не разобрать, Кондратий привиделся, однако и с ним разговора не вышло: мелькнул и пропал.

Разбудил меня полковник, размахивая перед носом ватным тампоном с отвратительным запахом.

– Прошу меня простить за временное неудобство, доставленное в связи с переходом к протоколу «Чистый лист», – торопливо заговорил Аркадий Михайлович, внимательно вглядываясь в мои глаза. Результатами осмотра, похоже, остался доволен и пробормотал себе под нос:

– Вот и ладненько.

Снова его лицо покинуло напряжение, и вновь промелькнуло лицо деревенского интеллигента. Я лежал на кушетке в салатовом зале с мягкими стенами. Настя и Витька лежали безжизненными грудами неподалеку, прямо на полу. Полковник колдовал над открытым чемоданчиком, в его руках показался шприц, заправленный зеленой жидкостью, которым он запустил фонтанчик вверх.

– Эй, полковник, что там делаешь?! – с подозрением поинтересовался я, хотел вскочить и задать этому хлыщу пару вопросов, но не смог и пошевелиться, руки только бессильно всплеснули, совершенно мне не повинуясь. Я как младенец способен был только дульки крутить. Да и голос мне повиновался не в полной мере, фразы выходили на чистом английском: с кашей во рту.

Но Аркадий Михайлович вполне все понял и, не прерывая процедуры укола Насте, объяснил:

– Не волнуйтесь, Владимир Петрович, я не причиню вашим спутникам вреда, они в полной безопасности, их нужно привести в чувство.

Здесь стоило бы заорать что-нибудь в стиле сериалов на НТВ: «Чо ты гонишь, полкоша! Мне-то ты укола не делал!»

Но толку от этого будет мало: силы нужно поберечь. Я снова попробовал пошевелиться, но несбалансированные движения рук привели только к тому, что я грохнулся на пол, ударился головой и громко охнул. Боль в голове сразу же прошла, так сильно мой «ох» отдался в ухо, ларинги по-прежнему были на мне. Головой дернул и полковник, который уже собирался приняться за Витьку. Непослушными руками я выдернул берушу из своего уха и заорал что было мочи.

Полковник подскочил как ужаленный, выронил шприц, схватился за голову, судорожно пытаясь избавиться от своего ушного микрофона. Я заорал еще сильнее, встал на четвереньки и побежал на полковника, смешно закидывая задницу, здорово самому себе напоминая котенка на паркете. Но котята не весят сто десять килограммов, поэтому я сшиб летчика с ног, и мы покатились по полу, сгребая за собой и чемоданчик Генриха [105] .

Полковник легко подмял меня под себя и придушил, но я снова истошно заорал, да так, что у самого уши заложило. Вояка посинел лицом и рухнул на меня, так и застыл с пальцем в ухе, слабо постанывая и пытаясь второй рукой сорвать с меня ларинги. Но шалишь, отравитель. Руку я его отпихнул и снова заорал, чтобы уже наверняка. Полковник схватился обеими руками за голову и признаков жизни уже не подавал, вряд ли его прикончил мой концерт, но, похоже, он отрубился от болевого шока.

105

Чемоданчик Генриха – аптечный чемоданчик Генриха Григорьевича Ягоды (имя при рождении – Енох Гершенович Иегуда (7 [20] ноября 1891 года, г. Рыбинск Ярославской губ. – 15 марта 1938 года, Москва) – советский государственный и политический деятель, один из главных руководителей советских органов госбезопасности (ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД), нарком внутренних дел СССР (1934–1936), генеральный комиссар государственной безопасности. Был известен своими знаниями в области фармакологии и химии, никогда не расставался с аптечкой и реактивами.