Ничего интересного

Не говоря больше ни слова, он направился обратно в дом, и я подождала, пока он не окажется в нескольких метрах от меня, прежде чем войти следом. Я смотрела на сенатора, на его чуть сутулую спину. По его виду казалось, что он понятия не имеет, как его жизнь стала такой, какая она есть. И я его понимала. Со мной было так же.

Три

Мы мчали по автотрассе на рокочущем белом микроавтобусе на пятнадцать человек, последний ряд сидений в котором снесли, а взамен положили надувной матрас. Чтобы было посимпатичнее, матрас застелили постельным бельем с Чарли Брауном^[8], а на него уложили двух одинаковых плюшевых терьеров. В микроавтобусе ехали только мы с Карлом, самая несчастная парочка в мировой истории, — забирать детей, Роланда и Бесси.

Не знаю почему, но я думала, что дети просто однажды материализуются в поместье; может, их доставят почтой в огромном ящике, для надежности засыпанном пенопластовыми шариками?.. Я думала, что заключу их в объятия, а затем отведу в наше новое жилище, как куколок в кукольный домик. Но нет, нам пришлось отправиться в путешествие — длительностью в шесть долбаных часов, прошу заметить, — и, по описанию Карла, нам предстояло чуть ли не связать их, вытряхнуть из убежища в разбомбленном здании под дикие вопли; по сути, похитить.

— Эти дети не привыкли к переменам, — сказал Карл. — Они уже пережили смерть матери. Насколько я понял со слов родителей Джейн, они сейчас… на взводе.

— Ну, может, тогда пусть полиция их заберет, — предложила я. Ужасно, конечно, что я все время пыталась увильнуть от тяжелой работы, но, господи, тяжелая работа — отстой. Последние несколько дней я спала на пуховой перине и пила ромашковый чай. Я была морально не готова к похищению каких-то диких детей.

— Никакой полиции, — ответил Карл. — Сейчас нам этого не надо. Все должно пройти тихо, посемейному. Мы должны избежать социальной службы, больниц, полиции. Только мы с тобой. Ничего сложного.

— Так сказала Мэдисон? — спросила я, надеясь услышать что-нибудь ободряющее.

— Тебе за это платят, — раздраженно сказал мой спутник. — Ты будешь заботиться об этих детях, вот и едешь со мной за ними. Когда мы их заберем, сможешь делать все, что сочтешь нужным, чтобы они были целы, здоровы и счастливы.

— Что мне надеть? — спросила я, когда, облаченная в пижаму, пила кофе и читала «Нью-Йорк таймс», пока Мэри жарила мне яичницу. Уже было пол-одиннадцатого. Казалось, логичнее выехать на следующий день рано утром.

— То же, что обычно, — сказал Карл.

Я была рада, что он больше не пытался скрыть свое раздражение: это давало мне повод перестать скрывать свое.

— Ладно, ладно, остынь, — вздохнула я. — Съем яичницу, и поедем.

— У меня с собой батончики мюсли и термос с кофе. Пора выезжать. Я и так дал тебе выспаться.

— Мэри уже готовит яичницу. Нельзя, чтобы еда пропадала.

Карл сел рядом на скамейку, наклонился ко мне и низким голосом, почти шепотом сказал:

— Думаешь, Мэри не все равно, съешь ты эти яйца или нет? Думаешь, это заденет ее чувства?

— Не так близко, — сказала я, и до него, видимо, дошло, что он угрожающе навис надо мной, что из-за моих выкрутасов он перегнул палку. Карл весь напрягся и, пристыженный, встал.

— Я буду ждать в машине, — сказал он. — Даю тебе десять минут.

— Часы не будем сверять? — спросила я, но он, кажется, не услышал, потому что уже был в коридоре.

Я подошла к кухонной стойке. Мэри, не говоря ни слова, поставила передо мной тарелку с яичницей, которую я проглотила так быстро, что казалось, ее и в помине не было.

— Спасибо, Мэри, — поблагодарила я, и она кивнула:

— Счастливого пути! — Мэри допустила в свой обычно такой монотонный голос легкую нотку музыкальности. Я просто обожала ее за такую исключительную, профессиональную стервозность; мне хотелось у нее годик поучиться этому искусству.

Мы уже почти подъехали к дачному дому, где родители Джейн держали детей, тише воды ниже травы. Как рассказал Карл, семья Каннингем долго считалась очень влиятельной в политической жизни Западного Теннесси, но вскоре после свадьбы дочери отец Джейн оказался замешан в какой-то сложной финансовой пирамиде и, по сути, потерял все состояние за время судебного процесса. Джаспер помог ему избежать тюрьмы, но Каннингемы были разорены. Непоколебимый Ричард Каннингем начал ходить по домам и продавать сине-зеленые водоросли, какую-то суперпупер-еду, которая, как мне кажется, была очередной финансовой пирамидой. Но у Каннингемов остался дачный дом возле «Смоки-Маунтинс», куда они и забрали детей. Со слов Карла, их присмотр заключался в том, что, пока дети плескались в бассейне часами напролет, бабушка с дедушкой сидели в шезлонгах и иногда загоняли их в дом поесть наггетсов. Я так поняла, что за молчание Джаспер посулил им кругленькую сумму. Вокруг этих детей образовалась целая индустрия.

Пока Карл пытался сориентироваться среди не отмеченных на картах проселочных дорог, я начала дергаться.

— Ты служил в армии, Карл? — спросила я его.

Он повернул голову. Из его темных очков на меня смотрело мое отражение. Карл остановился на пустом перекрестке и подождал пять секунд, прежде чем ехать дальше. Ему было где-то под пятьдесят. Поджарый, но не то чтобы красивый: слишком большой нос, редеющие волосы. Еще он был низковат, но от него исходила какая-то сила, энергия, которая это компенсировала. Он принимал свою непритязательную внешность за некую добродетель.

— Нет, — наконец ответил Карл. — Я не служил.

— Был копом?

— Нет.

— Ну а чем ты занимался, пока не начал работать на Джаспера Робертса? — Я не собиралась сдаваться, пока хоть немного не разберусь, что он за тип.

— Много чем, — сказал Карл. — Помощником репортера в газете, а потом страховым агентом, а потом получил лицензию частного детектива. Я хорошо работал, не трепался о клиентах, и постепенно ко мне стали обращаться политики. Я выполнил несколько поручений для Джаспера, проследил для него за парой человек и, видимо, справился. Он нанял меня на постоянной основе.

— Тебе нравится на него работать? — спросила я.

— Больше, чем гоняться за горе-папашами, которые не платят алиментов, — пожал он плечами. — Я вырос в трущобах, но уже почти об этом забыл — наверное, все-таки что-то в жизни я сделал правильно.

— Я тоже выросла в трущобах, — сказала я, почувствовав к Карлу какую-то странную нежность, ошарашенная тем, что он мне доверился. Я знала, что мы совершенно разные. Он был слишком зажат, слишком боялся облажаться. Уверена, Карл считал меня бомбой замедленного действия, которая доставит ему кучу проблем. Но на секунду я увидела его во всей красе: он хорошо делал свою работу, даже если она полный отстой, он со всем разбирался, на него можно было положиться.

— Да, я все про тебя знаю, — сказал Карл и снова превратился перца в отутюженном костюме и с тяжелой челюстью.

Ага, понятно, задушевными друзьями нам не быть. Ну и ладно.

— Да где этот чертов дом? — озираясь, он быстро развернулся.

Наконец мы остановились у треугольного домика с какими-то странными окнами. Входная дверь нараспашку. Карл снял темные очки и страдальчески потер переносицу:

— Боже ты мой.

— Мне остаться тут? — спросила я, подумав: «Пожалуйста, скажи, что можно».