Ничего не обещай
Шрифт:
– И поэтому тоже, – весело согласилась Танди.
– В общем, когда мы приедем к матери, ни слова о Брайане и моем разводе. Идет?
– Гм… Я, конечно, не сахар, но ябедой никогда не была. Разве я стала звонить вашей маме, когда вы едва не спалили дом?
– Подождите минутку, – слабым голосом вмешался Марк. – Рокси, ты подожгла свой дом?
Рокси вновь злобно взглянула на Танди.
– Это произошло случайно. Я сложила клюшки для гольфа Брайана во дворе перед домом и подожгла их. Огонь каким-то образом перекинулся на дом.
– Аж парадная дверь загорелась! – Танди заерзала на сиденье. –
– Господи! – едва слышно простонал Марк.
– Да уж. На ставнях первого этажа вся краска облезла. Пожарная бригада два часа огонь тушила. Президент ассоциации домовладельцев грозился подать на миз Рокси в суд, но она сказала ему, чтобы он лопнул. – Танди просияла. – Никогда в жизни я так никем не гордилась.
– Он сам напросился, – запальчиво заявила Рокси. – Никакого особого урона пожар никому не нанес. Я наняла рабочих, и они заново покрасили ставни. Во дворе заново раскатали газон, и сейчас и дом, и двор выглядят как новенькие. – Марк то ли зарычал, то ли застонал. – Но это было раньше, когда я злилась.
– Это было в субботу, – сказала Танди. – В прошлую субботу.
Марк положил руку Рокси на плечо:
– Почему бы тебе не рассказать мне, что происходит? Ты была со мной, поддерживала меня, когда ушла Арни. Если бы ты мне позволила, я бы тоже смог быть с тобой рядом.
Настал ужасный миг, когда слезы слишком близко подступили к глазам, но она справилась с ними и благодарно пожала руку брата. Хватит слез. Слезы для хлюпиков и маменькиных дочек.
– Спасибо, но ты все равно ничего не мог бы сделать. – Она снова положила руку на руль. – Мне сейчас хорошо. Лучше, чем когда-либо.
Танди фыркнула.
«Мустанг» Рокси повернул на длинную, обсаженную цветами подъездную дорогу, которая огибала холм перед похожим на свадебный торт особняком в викторианском стиле.
– Черт возьми! – Танди высунулась в окно. – Это дом из «Унесенных ветром»?
Марк фыркнул:
– Скорее из «Невесты Франкенштейна».
Рокси припарковала машину и, выйдя из нее, опасливо посмотрела на окно материнской спальни с белыми кружевными шторами в сборку. По спине побежали мурашки, и она непроизвольно одернула топ, прикрывая верхний край татуировки с раскинутыми орлиными крыльями.
Из открытого окна доносилось пение. Рокси задрала голову.
– Не может быть, чтобы ей было совсем плохо, раз она слушает музыку.
– Это проигрыш перед шоу, – презрительно заметил Марк. – «Скрипач на крыше» – это не музыка.
Танди наклонилась, чтобы взять свои сумки.
– «Скрипач на крыше»? Я смотрела.
– Это любимый фильм мамы.
Танди уставилась на Рокси, открыв рот:
– Ой, я не знала, что ваша мама еврейка!
Рокси покачала головой:
– Маме нравится фильм, но…
– К тому же, – Танди цепко ухватилась за тему, – мистер Тремейн назвал ее невестой Франкенштейна. Каждый знает, что все фамилии, заканчивающиеся на «штейн», – еврейские.
– Мама не…
– Жаль, я не знала, что ваша мама кушает
кошерную пищу. – Танди собрала свои сумки. – Я, пожалуй, оставлю свои шкварки здесь.– Тебе ни к чему…
Но было уже слишком поздно. Танди вышла из машины и направилась к парадной двери.
Рокси задумчиво посмотрела вслед своей домработнице, а затем повернулась к брату:
– Марк Тремейн, ты создаешь проблемы.
Он ответил ей искренней улыбкой:
– Всегда к вашим услугам, сударыня.
Рокси вздохнула. Она никогда не умела воспринимать мать с непосредственной непринужденностью брата. Конечно, Марк любил мать, а мать любила Марка, но это не мешало им скрещивать копья по любому поводу, а мирить их приходилось Рокси.
– Надо было бы купить маме цветов.
– Да, – сказал Марк, открыв багажник и выгружая пузатые пакеты Танди, набитые, похоже, сплошь велюровыми спортивными штанами, и один особенно длинный, напоминающий зеленую толстую кишку. – Ибо того, что мы побросали все свои дела и примчались сюда, чтобы она нами помыкала как хотела, явно недостаточно.
– Мама будет ждать большего.
– Рокси, она всегда будет ждать большего. – Марк протянул ей два чемодана. – Нашей маме невозможно угодить.
Рокси взяла чемоданы и пошла к дому. Брат был прав, мать никогда не бывает довольна. Рокси остановилась у подножия лестницы и огляделась. Трудно поверить в то, что она вернулась домой. В груди теснило. Она чувствовала это тиснение всякий раз, как приезжала в Глори.
Марк обогнал Рокси.
– Хватит тянуть время. Мама наверняка, слышала нашу машину.
В холле их встретил спустившийся со второго этажа доктор Уилсон.
Доктор, которому сейчас уже было за шестьдесят, выглядел таким же высоким, худым и сутулым, как и пятнадцать лет назад. И глаза его были все те же – голубые и ироничные, и взгляд оставался твердым и пристальным. Вот только волосы его, некогда русые, совсем поседели.
Доктор поставил на столик черный саквояж.
– Марк Тремейн! Гадал, когда вы приедете.
Марк улыбнулся:
– Как поживаете, док?
– Спасибо, не жалуюсь, – Уилсон скользнул взглядом по Танди, – Я как раз заходил проведать… – Глаза его стали квадратными. Он уставился на Рокси.
– Привет, док. Как мама?
Доктор с трудом придал лицу серьезное и даже суровое выражение.
– Даже если бы ваша матушка очень постаралась, хуже уже просто некуда. – Рокси едва не вскрикнула, но Уилсон лишь махнул рукой. – Нет! Самочувствие у нее как раз хорошее. Очень хорошее, я бы сказал. А вот расположение духа – куда хуже.
Рокси болезненно поморщилась:
– Мама может быть требовательной.
– Юная леди, вы выразились настолько мягко, что это уже скорее ложь, чем правда. Ваша мама трижды звонила мне этим утром, заявляя, что смертельно больна. Я примчался на вызов и что увидел? Ваша матушка, сидя в постели, доедала мороженое, что я категорически запретил ей делать.
Марк вздохнул:
– Она нуждается в опеке.
– У нее была бы сиделка, будь она чуть сдержаннее в своих притязаниях. Она успела восстановить против себя всех медсестер. Четырех сестер она уже отвадила, и они, знаете ли, не молчат. Теперь я бессилен – медсестры отказываются ее обслуживать.