Ничего особенного (сборник)
Шрифт:
– И трубача из Верхних Ямок надо взять.
– Из Верхних Ямок нельзя, – запретил Козлов. – Он не наш.
– Владимир Николаевич, это летчик, который нас опыляет. Вместе хлеб сеем. Можно сказать, член бригады.
– Ну, если вместе, значит, наш. Бери.
– Тогда пусть мне Малашкина на бланке официальное письмо отстукает: так, мол, и так… А я представитель общественности.
Николай Канарейкин сидел в аудитории машиностроительного техникума напротив очкастого парня и, беззвучно шевеля губами,
Очкастый полистал зачетную книжку Николая, потом спросил, нарушив тягостную тишину:
– Николай Егорович, сколько вам лет?
– Сорок пять, – ответил Николай.
– Понятно… А зачем вы учитесь?
– Мещеряков заставляет.
Мещеряков действительно хотел, чтобы у него в колхозе были дипломированные кадры.
Очкастый протянул Николаю зачетку, вежливо пригласил:
– Приходите на будущий год.
Николай взял зачетку и пошел к двери, и в это время из его правой штанины выпала шпаргалка гармошкой.
Студенты-заочники, каждый из которых годился ему в сыновья, дружно и беззлобно засмеялись.
Николай шагнул через шпаргалку. Вышел из кабинета в коридор. Из коридора на улицу. Залез в газик, снял свои ботинки, переобулся в резиновые сапоги, заляпанные подсохшей светлой грязью.
В это время к газику подошел сержант Ефимов.
– Привет, Коля, – поздоровался Ефимов. – А я дочку твою вчера видел. Просто красавица вымахала…
– Где ты ее видел? – хмуро удивился Николай.
Танька сидела на почте, сортировала письма и думала о своем. Не о письмах же ей думать. И представилась ей такая картина.
…Громов вынес на летное поле небольшой столик. Фрося поставила стул.
– Спасибо большое, – поблагодарила Танька.
– Ручка с чернилами нужна? – спросила Фрося.
– Нет. У меня шариковая, – отказалась Танька и вежливо кивнула летчику. – Приступайте…
Летчик встал перед Танькой и вскинул трубу к губам. Заиграл мелодию зарубежного автора из фильма «История любви». А Танька запела – негромко, вкрадчиво и с вариациями. Получилось просто потрясающе.
Фрося и Громов не выдержали красоты мелодии и, взявшись за руки, лирически затанцевали за спиной у летчика.
– Секундочку… – Танька остановила летчика и обратилась к танцующим: – Простите, я не могу вас взять. Вы не из нашего района.
Те вздохнули и скромно сели на траву.
– А вы играйте, – сказала Танька летчику.
Тот не играл. Широко раскрытыми глазами смотрел на Таньку, будто в первый раз ее видел.
– Какая вы… – с восхищением проговорил летчик. – Мы уедем с вами в Саратов, потом в Москву, потом в Варну. Мы завоюем весь мир, как Армстронг и Элла Фицджеральд.
– Играйте, играйте, не отвлекайтесь, – скромно, но с достоинством ответила Танька…
…В этот момент распахнулась дверь, и в помещение почты вошел летчик Валерий Иванович Журавлев – не в видении, а на самом деле. Рядом с ним был маленький лысый мужик, который не присутствовал в Танькиных мечтах и поэтому как бы подтверждал реальность происходящего.
Летчик подошел к
соседнему окошку и сдал почтовичке Клаве корреспонденцию в бумажном мешке. Потом расписался в ведомости и, ни слова не говоря, направился к двери.– Товарищ летчик! – окликнула Танька и поднялась со своего стула. – Вам письмо!
Танька достала из сумки письмо – то самое, которое отстукала секретарь Мещерякова Валя Малашкина на официальном бланке.
– От кого? – холодно спросил летчик.
– От меня, – растерянно ответила Танька.
Летчик молчал, смотрел на Таньку со странным выражением.
Танька вышла из-за перегородки.
– Не подходи! – неожиданно приказал летчик.
– Да вы не бойтесь, – успокоила Танька. – Я к вам по делу.
Танька протянула письмо. Летчик взял это письмо, разорвал его на две части, потом на четыре, потом разодрал в клочья. Бросил в пластмассовое ведро для мусора и сказал лысому мужику:
– Вы свидетель!
– Что вы делаете? Ну что вы делаете? – возмутилась Танька. – Это ж документ.
Летчик повернулся к Таньке спиной. Вышел и хлопнул дверью. Сошли с крыльца.
Летчик вдруг остановился, снял с себя ботинки и пошел босиком.
– Заземляюсь, – объяснил он свои действия. – Чтобы электричество вышло.
– Простите, эта девушка ваша знакомая? – поинтересовался лысый человек.
– Нет. Она меня преследует.
– А… любовь… – мечтательно проговорил человек и поднял лицо к небу. В небе висело одно-единственное кучевое облако.
Летчик тоже посмотрел в небо и тоже увидел это облако.
– Хорошо быть молодым, – сказал вдруг лысый человек.
– Все говорят: хорошо, хорошо… А я пока от своей молодости ничего хорошего не вижу. Живу не там. Делаю не то.
– Это неправильно. Надо жить Там. И делать То.
– Я от себя не завишу. Я завишу от обстоятельств.
– И я от себя не завишу. Я завишу от случая. Как золотоискатель.
– И до каких пор зависеть? – спросил летчик.
– Пока кому-нибудь не надоест: вам или случаю.
Подошли к правлению колхоза.
– Спасибо, что подбросили, – поблагодарил «золотоискатель». – Но если и здесь вокально-инструментальный ансамбль, то я просто повешусь.
Возле леса стоял вертолет «МК 44–92», а возле вертолета – сестры Канарейкины. Танька и Вероника. Танька забивала в сопло огромную кормовую тыкву, а Вероника стояла рядом и руководила.
– Еще щелочка осталась, – показала Вероника. – Тут самое главное – герметичность. До конца забивай.
Танька стала забивать до конца.
– Думаешь, не взлетит? – усомнилась она.
– Никуда не денется, – убежденно сказала Вероника. – Вон Вадим Мишке в прошлом году выхлопную трубу картошкой забил, так он три дня свою мотоциклетку завести не мог. Идет! – ахнула Вероника.
К вертолету босиком, держа ботинки в руке, шел летчик.
– Товарищ летчик! – окликнула Танька.
Летчик не отозвался. Залез в свой вертолет и стал там надевать ботинки. Это было очень унизительно.