Ничего святого (Сборник)
Шрифт:
Он бежал, широко расставляя ноги и трагикомично оскальзываясь.
Он даже не обернулся в сторону Пеллагамена – пусть рассказывает волнам свои «соображения»!
Ему хотелось позвать кого-нибудь на помощь. Посигналить матросам, мечущимся по пританцовывающему кораблю. Подать им какой-нибудь знак, которого, впрочем, все равно не различить за мыльными дюнами кипящих гребней. Да и какая тут может быть помощь!
Он несся, не чуя под собой ног, закрыв глаза, чтобы не замечать ничего вокруг.
– Куда же вы?! Постойте! – проорал Пеллагамен в спину удаляющемуся Хаулапсилу.
Это был тот единственный раз в
Но Хаулапсил не успел добежать до тропинки. Налетевшая волна на мгновение соорудила над ним и Пеллагаменом гладкую, очень гладкую арку, сверкнувшую на солнце в месте своего наивысшего скругления. Несколько секунд спустя эта арка – причуда жестоковыйного архитектора – грузно рухнула вниз, сползла, рассредоточилась и убралась восвояси, в море, увлекая за собой базальтовые плиты, которыми была отделана пристань, случайный мусор прибоя, сломанные весла и осиротевшие уключины, занозистые обломки досок, выцветшие тряпки отслуживших парусов, перевернутый, с проломленным дном челн, ощетинившиеся изогнутыми гвоздями балки, оградительные чугунные цепи и все остальное.
От автора
Перед вами короткая история о привязанности придворного лекаря к небывалому, фантастическому зверю – сергамене, опекать которого лекарю поручает его господин. Действие рассказа происходит при дворе монарха-самодура, чье процветающее государство можно легко найти на карте Сармонтазары. При дворе, как водится, интригуют, а лекарь, одержимый страстью к научному познанию природы, сам не замечает, как его исследования перерастают в слепую нежность и преданность невиданному животному. В 2004 году рассказ «О, сергамена!» увидел свет в сборнике «Человек человеку – кот». Таким образом, составители законодательно закрепили принадлежность фантастического зверя сергамены к семейству кошачьих.
О, сергамена!
Если бы я говорил себе: «Я боюсь сергамены», я, пожалуй, и вовсе не спал бы. Глядишь, и помер бы – от нервного истощения.
И каждый раз, когда он хищно скребся в мою дверь – впрочем, попробуй постучись когтистой лапой так, чтобы получалось вежливо, по-вегетариански, – я бы сбрасывал с плеч долгожданную дремоту, пробкой выскакивал из бутыли тихих будней и прислушивался, прислушивался. Замирал бы от напряжения и, чего доброго, стискивал бы в гнусно потеющей ладони охранительный амулет. Есть такие амулеты – «супротив зверей чащобы дикой», пришлось бы и себе такой прикупить.
И, между прочим, это еще вопрос, способен ли брусок пористой деревяшки, пусть на совесть заколдованный, совладать с сергаменой? Вряд ли.
Сдается мне, любые охранительные чары рассыпались бы в прах перед сергаменой, пред его роковым урчанием, пред его величественной ленивой поступью и уж тем более – пред его намерением посягнуть на человеческую жизнь.
Моя лишенная пафоса старость говорила мне: амулеты от гнева сергамены не сохранят. Но, главное, страха перед этим зверем, Зверем
Зверей, у меня не было.Наверное, полюбопытствуете вы, потому я и согласился караулить сергамену, ухаживать за ним, вычесывать его шерсть, лечить его недуги (как часто ему бывало дурно!), ублажать и ласкать его, что я такой храбрый?
Если бы! Мне приказали, я исполнял. Ведь лекарь – это не только призвание, это еще и должность…
Месяц назад сергамену привезли в подарок господину наместнику.
С подарком прибыл некто Радзамтал, высокомерный бородач, отрекомендовавшийся племянником наместника Рина (чем, видимо, и объяснялось высокомерие).
Оказывается, этот сумасшедший любитель механики, я имею в виду – наместник Рина, был связан с нашим господином узами гостеприимства. Вот и решил порадовать наш двор диковинкой. Радзамтал развернул свиток и зачитал приличествующую случаю чушь про то, что дружбе крепнуть, а добрососедству – упрочаться. И своей рукой сдернул льняное покрывало с внушительной посеребренной клетки.
– Ну ни фига себе! – сказал незаконнорожденный сын господина наместника, недоросль и долдон.
– Типа как на кота похож… – отозвался казначей.
– Ну и туша! – всплеснул руками господин наместник. – Это ж сколько мяса…
– Неужто такие водятся в ваших краях? – спросил я.
– В наших краях водится все! – победительно улыбнулся Радзамтал.
Сергамена, измученный дорожной тряской, лежал на полу клетки, подоткнув под живот лапы и подобрав к туловищу свой дивный, гладкий серый хвост.
Зверь едва слышно скулил. Да так жалобно, что у меня, человека несентиментального, да чего там – видевшего не одну войну, у меня, проведшего все три голодных года в осажденной столице, когда люди пожирали друг друга, слезы навернулись на глаза!
– Ути-путичка, какой важный! Недовольный! Скулит, понимаешь! – Увлеченно сюсюкая, господин наместник просунул церемониальную трость между прутьями клетки и начал крутить ее богато декорированным набалдашником у самой морды несчастного зверя.
Сергамена примолк, затаился, но потом вдруг отодвинул лапой трость и искоса посмотрел на господина наместника со смесью снисхождения и презрения во взоре. Так сам наместник смотрел временами на своего сынулю, когда тот озорничал особенно тупо и непотребно.
Впервые я видел, чтобы так смотрели животные.
– Ишь ленивый какой! Играться даже не хочет! – Господин наместник убрал свою трость и, кряхтя, выпрямился.
– Да ему просто не нравится, что дамы не обращают на него внимания. А вообще ужасно славный милашка! – увлеченно воскликнула Амела, молодая жена господина наместника, и бросилась к клетке. Она встала на корточки и просунула между прутьев половинку фруктового пирожного. – Киса-киса-киса! Киса… Ну что же ты? Да ты попробуй, оно же сладенькое!
Сергамена неприязненно отвернулся. Заметив, что девушка не прекращает домогательств, он положил голову на пол клетки и закрыл глаза лапами…
– Ну, не хочешь – как хочешь, – изрекла Амела, разочарованно надув губки. – Или, может, киска намекает мне, что пора рассчитать нашего повара? – добавила она, поворачиваясь в нашу сторону.
Мы все – я, казначей и недоросль – энергично заулыбались, одобрительно похлопывая себя по бедрам. Радзамтал и господин наместник тоже вежливо ощерились.