Ницше за 90 минут

Концепт Ницше воля к власти явился превосходным инструментом для анализа человеческих побуждений. Действия, которые до этого расценивались как благородные или бескорыстные, рассматриваются теперь как декадентские или неадекватные.

Но Ницше не смог ответить на два главных возражения. Если воля к власти является единственным мерилом, то как действия, возникшие не по его непосредственному предписанию, могут не быть дегенерирующими или извращенными?

Возьмем, к примеру, жизнь святого или философа- аскета, такого как Спиноза (которым Ницше восхищался). Сказать, что святой или философ-аскет использовал свою волю к власти по отношению к себе — значило бы представлять себе это понятие столь же гибким, сколь бессмысленным.

Во-вторых, понятие Ницше воля к власти содержит круг: если наше стремление понять мир исходит из воли к власти, то, безусловно, понятие воля к власти возникло в результате стремления Ницше понять мир. Но последнее слово в этой проницательной и рискованной концепции все же остается за Ницше: «Формы, в которых выражалось стремление к мощи, менялись с веками, но ее источником остается все тот же вулкан…

Что когда-то выражалось в «стремлении к богу», сейчас выражается в стремлении к деньгам… Это то, что в данный момент создает непревзойденное чувство могущества» («Утренняя заря», 204).

Вечное возвращение

Согласно Ницше, мы должны жить так, как если бы наша жизнь повторялась вновь и вновь.

Каждый момент мы должны прожить так, чтобы нам хотелось прожить его снова и снова, то есть переживать его вечно.

Это, по существу, метафизический моральный миф. Но Ницше настаивает на том, что в него нужно верить. Он провозглашает этот тезис в качестве своей «формулы величия человеческого бытия».

Это возвышенное и невероятно романтическое акцентирование внимания на важности каждого момента выступает в качестве призыва прожить наши жизни полнокровно. Как и любая другая поэтическая идея, она имеет свои сильные стороны. Но как философская или моральная идея она, по сути своей, неглубока. Она просто-напросто не побуждает к дальнейшим размышлениям. Клише «Проживи жизнь полно» означает, по меньшей мере, нечто туманное.

Идеявечного возвращения на поверку оказывается бессмысленной. Помним ли мы каждую из этих возвращающихся жизней? Если да, мы, безусловно, можем что-то в ней изменить. Если же нет, они просто неуместны. Даже захватывающий поэтический образ должен быть более реален, если он претендует стать чем-то большим, чем поэтическим образом.

Он просто слишком неясен для того, чтобы стать жизненным принципом, как того желал Ницше.

Сверхчеловек Сверхчеловек Ницше не имеет ничего общего с тем суперменом, облаченным в плащ, который летает по небу в комиксах. Хотя, наверное, было бы неплохо, если бы герой Ницше обладал некоторыми качествами своего комического тезки.

Кларк Кент был, по крайней мере, наивен в той этике, которую он пытался привить сотворенному наспех миру хороших и плохих парней. Сверхчеловек Ницше не стеснен подобного рода моралью.

Его единственной моралью является воля к власти. Однако удивляет то, что описанный Ницше сверхчеловек предполагает настолько наивный мир, что он не уступает ни одной комедии.

Прототипом ницшеанского сверхчеловека выступает Заратустра — невероятно горячий парень, в чьем поведении обнаруживаются опасные психические расстройства. Принято считать, что повесть о Заратустре задумывалась как притча. Но притча о чем? Притча о поведении. Притчи о том, как Христос поучал в своей проповеди на холме, на первый взгляд могут показаться почти по-детски простыми, — но если в них вдуматься, то они не покажутся уже ни детскими, ни простыми. Они проникновенны. Сказание о Заратустре также подетски просто, но даже если хорошенько в него вдуматься, оно таким и останется. Но вопреки этому его учение очень глубоко. Ницше стремил ся не меньше, чем опровергнуть христианские ценности: каждый должен нести абсолютную ответственность за действия, совершенные им в этом мире. Каждый, будучи абсолютно свободным, должен сам создавать себе ценности. Никаких санкций, ни божественных, ни каких-либо еще, для его поступков быть не должно. Ницше предвидел воплощение этой идеи в XX веке. К несчастью, он создал также и руководство к действию в подобных условиях. Те, кто будут следовать этим предписаниям (этим утомительным капризам Заратустры), станут сверхлюдьми.

Увы, сверхчеловек Ницше стал чем-то большим, чем комической фигурой, которой ему и следовало быть. В книге «Так говорил Заратустра» Ницше (посредством своего героя) провозглашает:

«Что такое обезьяна в отношении человека?

Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором». («Так говорил Заратустра», Часть первая, предисловие Заратустры, 3). В другом месте он заявляет:

«Цель человечества должна быть не в его гибели, а в его лучших представителях» («К генеало гии морали», Рассмотрение второе, 9). В этом смысле он совершенно свободно и необоснованно связывает понятие сверхчеловека с такими понятиями, как «благородство» и «родство». Но он говорил не на аристократическом расистском языке. Он имеет в виду нечто вполне определенное:

«Альманах Готов: предел наказания» {«Воля к власти», 942 — исправленное издание 1906 или 1911 года; в издании Хертла этот отрывок был пропущен без указания на этот пропуск) и по другому поводу говорит следующее: «Когда я говорю о Платоне, Паскале, Спинозе и Гете, я чувствую, что их кровь течет во мне» (Издание Мусариона (1921–1929), полное собрание сочинений, том 21, 98). С точки зрения Ницше, кровь сверхчеловека содержит в себе кровь всех своих предков — и грека, и француза, и португальского еврея, и немца.

Из произведений Ницше

Афоризмы и изречения

Бог умер.

Жить опасно.

Каково лучшее лекарство? Победа.

Утренняя заря, 571

Нет вовсе моральных феноменов, есть только моральное истолкование феноменов…

По ту сторону добра и зла, 108

Лучшее лекарство от любви — это все же освященное веками средство: любовь возвращается.

Утренняя заря, Книга 4, 415

Убеждения суть более опасные враги истины, чем ложь.

Человеческое, слишком человеческое, отдел 9, 483

Лица, которые воспринимают какую-либо вещь до последней ее глубины, редко остаются ей верными. Они ведь вынесли глубину на свет; и тогда в ней всегда обнаруживается много худого.

Человеческое, слишком человеческое, 489

И самый мужественный из нас лишь редко обладает мужеством на то, что он собственно знает.

Сумерки идолов, изречения и стрелы, 2

Здесь Ницше настолько бесстрашен, что даже показывает, что он не боится попасть в собственную ловушку:

Общественное мнение — частная праздность.

Философствование

Для того чтобы продемонстрировать высочайшее качество своих длительных размышлений, Ницше разбирает здесь наше представление об истине и его смысл (используя при этом безупречно «истинный» аргумент). Он приходит к ряду глубочайших открытий, которые особенно своевременны с учетом того, что мы уже сделали или собираемся сделать для самих себя или для мира во имя науки. Зна чение этих аргументов так же актуально сейчас, как и тогда.

Эта безусловная воля к истине: что она такое?..

Что знаете вы загодя о характере бытия, чтобы быть в состоянии решать, где больше выгоды: в безусловно ли недоверчивом или в безусловно доверчивом? А в случае, если необходимо и то и другое, — большое доверие и большое недоверие, — откуда могла бы наука почерпнуть свою безусловную веру, свое убеждение, на котором она покоится, что истина важнее всякой другой вещи, даже всякого другого убеждения? Этого-то убеждения и не могло возникнуть там, где истина и неистина постоянно обнаруживают свою полезность, как это и имеет место в данном случае. Стало быть, вера в науку, предстающая нынче неоспоримой, не могла произойти из такой калькуляции вы год — скорее, вопреки ей, поскольку вере этой постоянно сопутствовали бесполезность и опасность «воли к истине», «истине любой ценой». …Следовательно, «воля к истине» означает: не «я не хочу давать себя обманывать», а — безальтернативно — «я не хочу обманывать даже самого себя»: и вот мы оказываемся тем самым на почве морали. Ибо пусть только спросят себя со всей основательностью: «Почему ты не хочешь обманывать?», в особенности если видимость такова — а видимость такова! — что жизнь основана на видимости, я разумею — на заблуждении, обмане, притворстве, ослеплении, самоослеплении, и что, с другой стороны, фактически большой канон жизни всегда по большому счету обнаруживался на стороне хитроумцев (плутов). Такое намерение, пожалуй, могло бы быть, мягко говоря, неким донкихотством, маленьким мечтательным сумасбродством; но оно могло бы быть и чем-то более скверным, именно враждебным жизни, разрушительным принципом.