Нихт капитулирен!

– Наверное, зря я сообщил домой, что приезжаю завтра утром, – Йоган поежился.

– Наверное, – согласился Карл. – А, кстати, зачем?

– Да дурь в голову ударила, – невесело усмехнулся Арндт. – Решил продемонстрировать какой я взрослый и самостоятельный, а то надоела эта опека.

Он скривился, и тонким голоском произнес:

– Мигелито, одень шарф, на улице холодно. И не гуляй долго, я волнуюсь.

– Обо мне бы кто так заботился, – пробурчал Геббельс, придерживая левой рукой поднятый воротник.

– Да уж, – вздохнул его приятель. – А могли бы на машине добраться. Дурак я, дурак…

– Погляди на это с другой стороны. Сделаешь родне приятный сюрприз.

– Тоже верно, – вздохнул Йоган. – Ну что, пошли?

Автобусы, к счастью, ходили невзирая на погоду, так что где-то через час парни уже были на месте. Увидав крупный двухэтажный особняк в центральной части Шарлотенбурга, Карл покосился на приятеля и мрачно спросил:

– А твой отец, он вообще – кто? Лучше подумай, прежде чем отвечать, потому что если он окажется каким-нибудь генералом, и я буду вынужден все время отпуска стоять по стойке «смирно» и маршировать строевым шагом, то в жизни тебе этого не прощу.

– Военные в друзьях у него водятся, и в немалых чинах, – хитро прищурился Йоган, но глядя на стремительно мрачнеющего Геббельса вздохнул, и серьезным тоном добавил. – Ладно, не кисни, а то у всех соседей молоко свернется. Инженер он. Один из ведущих инженеров Фердинанда Порше. Танки зубилом клепает.

– Зубилом? – изумился Карл. – Это как?

Арндт расхохотался.

– Пойдем, – подтолкнул он товарища. – Папа сам тебе все расскажет, зуб даю.

– Вот ты в кого такой словоохотливый, – пробормотал Геббельс, двигаясь к двери.

На стук дверь открыла пожилая горничная, смуглая, с иссиня-черными волосами. Увидав Йогана она просто-таки просияла:

– Молодой синьор приехал! – воскликнула женщина. – Мадонна, да проходите же быстрее, такая погода на улице! Не хватало еще, чтоб вы простыли.

– Здравствуй, Мануэла, – Йоган улыбнулся и обнял горничную. – Я тоже по тебе соскучился.

– Пойду, доложу синьоре, она обрадуется! – женщина явно смутилась столь вольным поведением хозяина.

– Ага, – ответил Арндт. – Карл, ты так и будешь стоять столбом на пороге? Давай, скидывай шинель, а то она сохраняет под собой только уличный мороз. Вешалка слева от тебя.

Покуда парни снимали верхнюю одежду и обметали с сапог снег (сухой – не сухой, а налипло его на ноги прилично), Мануэла успела сгонять к хозяйке дома, и та появилась на лестнице, ведущей на второй этаж, именно в тот момент, когда молодые люди взялись за свои дорожные чемоданчики.

Матушка Йогана оказалась женщиной достаточно высокой и статной, с горделиво посаженной головой, и теми хищными, но в то же время мягкими и чисто женскими чертами лица, которые характерны для женщин из благородных семейств Кастилии. Как и у большинства испанцев, многовековое владычество мавров на Пиренеях сказалось на цвете ее кожи, а вот три беременности (Йоган упоминал, что у него есть сестра и брат) на ее фигуре никак не отразились. «Алая роза в летнем саду ночью», пришло в голову Карла поэтическое сравнение. Было в этой женщине что-то жаркое, неистовое даже, прикрытое внешней красотой, как лицо маской на венецианском карнавале.

– Мигелито, я с ума сойду с тобой! – воскликнула она, стремительно спускаясь к кадетам. – Ну почему ты не сказал, что приезжаешь сегодня? Отец бы вас встретил, а так – эта ужасная погода! Как вы добирались?

Оказавшись рядом с сыном, женщина заключила его в объятья.

– Пустое, мама. Нормально мы добирались, на автобусе, – Йоган чмокнул мать в щеку и аккуратно освободился из объятий. – Познакомься с моим другом, Карлом Геббельсом. Карл, это моя мать, фрау Анна Арндт, в девичестве Сильва-и-Тахо, хотя она предпочитает обращение «донья Анна».

– Ах, Карлито, я так рада что ты приехал! – на сей раз настал черед Геббельса оказаться в объятьях. Он даже не успел вымолвить ни одной приличествующей случаю фразы. Йоган ухмыльнулся, как бы демонстрируя невысказанное: «А я говорил». – Я так рада, что Мигель подружился со столь достойным юношей, как ты.

– Мама… – страдальчески вздохнул Йоган и закатил глаза.

– А что такого? – удивилась донья Анна. – Я действительно рада.

И, повернувшись к Карлу, добавила:

– Мигелито много писал о тебе и твоих приключениях. Знаешь, у него никогда не было настоящих друзей…

– Мама! – Йоган повысил голос.

– Все, все, умолкаю, – улыбнулась донья Анна. – Мальчики, время – почти четверть второго. Быстрее переодевайтесь к обеду.

– О, шайзе! Как я мог забыть? – простонал ее сын.

– Что за выражения, молодой человек? – нахмурилась фрау Арндт. – Йоган-Мигель-Альбано Арндт, если вы позволите себе такое в приличном обществе, то опозорите и себя, и вашего отца, и свою форму.

– Прости, мама! – смутился Йоган.

– Все, время. Время, молодые люди. Гости начнут собираться через полчаса. Мануэла, покажи нашему гостю его комнату.

– Мам, я сам покажу, – поморщился, как от зубной боли, Йоган.

– Ну вот, – печально вздохнула донья Анна. – Дети вырастают, и родительской заботе в их жизни места не остается. Идите, молодые люди. Время поджимает. Карлито, мой сын покажет тебе твою комнату.

– Что за обед такой? – вполголоса поинтересовался Карл, когда молодые люди двинулись по лестнице.

– Склероз мой – враг мой! – прорычал Йоган. – Отец каждый год, тридцатого декабря, собирает своих друзей на торжественный обед. Чиновники, военные в звании от штабс-капитана, ученые. Все с женами и детьми.

Юноша поморщился.

– Готовься, будет очередная ярмарка невест. И, извини, надо быть в парадной форме и ходить по стойке «смирно». – Йоган виновато посмотрел на приятеля. – Погляди на это с другой стороны. Заведешь кучу полезных знакомств.

– И надолго это?

– На весь вечер.

– Спасибо тебе, – с чувством произнес Карл. – Век тебе это помнить буду… Мигелито.

Йоган зарычал.

– Не называй меня так.

– Как скажешь, Ми… Милый друг! – с невинным выражением лица произнес Геббельс.

– Вот скотина какая… – улыбнулся Йоган. – Входи, это твоя комната.

Он толкнул одну из дверей.

– Ванная в конце коридора, туалет – в противоположном конце. Давай, переодевайся. Нас ждут, – Йоган страдальчески возвел очи горе, – почтенные матери семейств, дочери почтенных матерей и их совместные матримониальные планы.