НИИ особого назначения

— Надо заметить, что связь образования этой флуктуационной зоны и эксперимента — вопрос еще не доказанный... — задумчиво проговорил Роман. — Потому что к «Границе тридцать два» отнесли не только пространственные аномалии, которые случились после того... эээ... злосчастного эксперимента. Дело в том, что эта область, примерно в этих же границах, и раньше привлекала к себе повышенное внимание...

— Эх, Рома, — философски протянула Настя, приобняв кучерявого за плечи. — Меня так возбуждает твой высоконаучный гундеж... В общем, эти места для жизни стали совершенно непригодными, хотя ходят слухи, что где-то там за ленточкой сохранились аборигены, только пока контакты точно не зафиксированы и не записаны, а значит это все еще проходит под грифом «байки».

— А почему для жизни не пригодны? — спросил я. — Радиация?

— Как ни странно, нет, — покачала головой Настя. — Ну, то есть, кое-где там радиационный фон изрядно повышен, но дело не в радиации вовсе. Так просто и не опишешь, наверное. Я сама внутри была только до второй вешки. Впечатляет. И ни на что не похоже. Кстати, Рома, как-то не было возможности сказать, но трансляция в реальность Клима была приблизительно схожа по ощущениям. Так что, скорее всего твоя гипотеза, что это явления одного порядка, недалека от истины.

— Вот это я и пытался доказать ученому совету! — горячо воскликнул Роман. — Но мне все зарубили...

— Мы отвлеклись, — безжалостно отрезала Настя. — Таким образом, теперь мы имеем под боком аномалию неясной природы. И, как ученые, обязаны ее исследовать. Для этого даже выделили специальное подразделение. Которому за три года название так и не придумали, так что называется оно «Отдел тридцать два». Принимают туда только добровольцев. И желательно с боевым опытом, потому что приходится... эээ... сталкиваться с некоторой агрессивностью среды. Смекаешь, к чему я веду, Клим?

— Типа я кандидат как раз в этот вот отряд смертничков? — хмыкнул я.

— Ну почему сразу смертников? — возмутился Роман. И сразу стал похожим на воробья, встопорщившего перья. — Мы прилагаем все усилия, чтобы создать адекватное защитное снаряжение. Можно сказать, последние три года весь институт работает только над исследованием этого феномена...

— Работа опасная, да, — серьезно кивнула Настя. — Поэтому я и обрадовалась, когда полиграф показал картинки из твоих воспоминаний. Значит шансов добраться до настоящих секретов у тебя сильно больше, чем у наших ребят.

«Гуманизм... тыкался, как бездомный котенок...» — вспомнил я слова Романа. Поморщился мысленно, но говорить ничего не стал. «Вот тебе, дружочек, выбор между котлом и сковородкой...» Но при этом меня больше уже не тянуло вставать в позу, кричать, чтобы меня вернули, откуда взяли, ставить условия и обещать, что настучу на их дикое какое-то самоуправство в соответствующие органы.

Меня зацепила вся эта история. Стало интересно до одури и любопытно до тошноты. Даже в какой-то момент моргнул в голове страх, что если я сейчас упру руки в бока и заявлю, что вся эта бодяга — это нарушение моих прав, и что я буду жаловаться в ООН, суд по правам человека и еще в «Спортлото» напишу, то эта задорная парочка стушуется, извинится, стукнет меня чем-нибудь по голове незаметно. А потом я очнусь в больнице на окраине Петрозаводска. Израненным стариком, которого больше по состоянию здоровья на войну не возьмут, а ничего другого я не умею.

Впрочем, моего согласия тут, кажется, никто и не ждал. И не спрашивал.

За меня все решили. С одной стороны, это сидело этакой болезненной занозой в голове, но с другой... Сопротивляться чисто из принципа? Размахивая флагом свободы выбора?

— ...в жилой корпус провести пока не можем, — закончила свою мысль Настя, и я понял, что прослушал начало, когда погрузился в свои мысли.

— А гостиницы в Соловце разве нет? — спросил я, быстро сообразив, что речь идет о месте моего временного пребывания до завтрашнего утра.

— Неа, — помотал головой Роман. — По идее, тебе пока вообще здесь не положено находиться, это же закрытый город. И нам надо тебя отвезти в Петрозаводск, там гостиница есть, но...

— Но это лишние хлопоты, — вместо него закончила Настя и посмотрела на меня очень внимательно. Ну да. А еще, если отвезти меня в Петрозаводск без подготовки, то я могу совершенно случайно накосорезить так, что им потом проблемы придется лопатой разгребать. Да и мне, возможно, тоже. Я пока довольно мало знаю про эту версию Советского Союза, чтобы просто так разгуливать.

— Я понял, — криво ухмыльнулся я. — И какие предлоежния? Палатку поставим на берегу Онеги? Погодка так себе, но в нормальном спальнике можно и поспать...

— Нет-нет, мы уже все придумали, — быстро возразила Настя. Они с Романом переглянулись. И Роман постучал по одному из толстенных бревен того самого дома с крохотными окнами, рядом с которым мы стояли. На вид это, кстати, жилым помещением не выглядело. Скорее уж какой-то амбар или склад. Причем из построенных еще до революции.

— Казарма, — подсказала Настя. — Когда-то была. Сейчас здесь в каком-то смысле дом престарелых.

Удивляться я не стал. Как и подозрительно зыркать. Да понятно уже все, что каждая нота в этом представлении была продумана заранее. Что эти двое вовсе не лопоухие гуманисты, решившие чисто по доброте душевной и в пику безжалостному резюме ученого совета, извлечь обреченного на безвестную смерть меня. Все у них было продумано. И черномазый доктор, вкативший мне коктейль этого, как его там... Антитела, ингибиторы теломеразы и наноботы. Ночной кошмар антипрививочника. И еще наверняка много кто в курсе. Вот и сейчас мы у этой бревенчатой халабуды явно не случайно оказались.

Тоже мне, открытие.

Так что я не удивился, а просто шагнул следом за Настей в распахнувшуюся со скрипом калитку в заборе. Пригнулся, чтобы башкой не треснуться.

Просторный двор вообще был не похож на сельское подворье. Скорее напоминал декорацию к историческим фильмам, где обучали гладиаторов или еще каких мечемашцев. У дальней стены стояли три крестообразных «болвана». У одного вместо головы — глиняная крынка. А у остальных двух — деревянные, из чурбаков.

Никаких хозяйственных построек, типа сортира или, там, бани было не видать. Впрочем, это не значит, что их нет. Просто они, наверное, во внутреннем дворе. А здесь, кроме болванов, имелась еще потемневшая от времени доска размером с газетный разворот. А чтобы никто не перепутал, для чего это предназначено, сверху были закреплены аккуратно вырезанные из дерева буквы «ПРАВДА». Но газеты на стенде не было. Вместо нее висел тетрадный листок, на котором корявыми печатными буквами было написано «СОБАКУ НЕ КОРМИТЬ!».

Саму собаку было не видно. А вот будка была, и довольно внушительная. Лезть внутрь, чтобы узнать, какой породы собака там прячется, я не стал.

Еще во дворе имелось некое транспортное средство размером примерно с «буханку». Но машину под брезентовым чехлом было не видно.

— Дом престарелых? — хмыкнул я, оглядываясь.

— В каком-то смысле, — уточнила Настя. — Просто этих ветеранов не всякое заведение выдержит, вот и отдали им в бессрочное пользование этот памятник деревянного зодчества.