Никита Хрущев. Пенсионер союзного значения

Так что, видишь, мои злоключения в очень незначительной степени связаны с твоим отцом. Он сам оказался жертвой хорошо продуманной провокации и в конце концов пострадал больше, чем я. В Манеже одним ударом и с нами свели счеты, и его лишили союзников. Я хочу сделать памятник, отражающий значительность, противоречивость и трагизм личности Хрущева, - сказал Эрнст Иосифович.

К сожалению, "Мёбиусы" ("Древо жизни") постигла та же участь. Монумент так и не сооружен до сих пор ни у нас, ни за рубежом. Есть у меня фотоколлаж макет "Мёбиусов", величественно парящий над панорамой некоего города.

Неизвестный продолжал работу над надгробием. Задача вписать портрет оказалась непростой. Отбрасывались вариант за вариантом. Сначала поставили бюст на стеле перед камнем. Получился разрыв в композиции. Убрали стелу, бюст как бы повис без опоры. Все эти варианты Эрнст Иосифович проверял на гипсовых макетах.

Наконец решение нашлось: бронзовая голова цвета старого золота стоит в нише на белом мраморе на фоне черного гранита.

О цвете головы у нас было много споров. Я уговаривал Неизвестного затонировать ее темнее, он не соглашался. Наконец решили сделать под старое золото, тем более что бронза от времени неизбежно потемнеет.

Так в хлопотах прошло более полугода. Наступало лето 1972 года. Идея надгробия окончательно выкристаллизовалась. Мы решили устроить семейное утверждение проекта. В мастерскую приехали мама с Радой. Лена была уже смертельно больна.

Эрнст Иосифович подробно рассказал о своих идеях. В большой комнате на вращающейся подставке стоял затонированный макет надгробия. Поговорили, задали вопросы, выслушали ответы и согласились с мастером.

До начала осуществления проекта требовалось еще многое завершить: во-первых, надо было в деталях разработать конструкцию самого монумента, а главное - утвердить его на художественных советах Художественного фонда РСФСР и Главного архитектурно-планировочного управления (ГлавАПУ) Моссовета. Без их печатей на чертежах памятник не возьмется делать завод и его не позволят установить на Новодевичьем кладбище.

Эрнст Иосифович откровенно боялся совета. Он накопил богатый и весьма печальный опыт. Однако, на удивление, все прошло гладко. После получасового обсуждения члены совета Художественного фонда поздравили Неизвестного с большой творческой удачей. Нашей радости не было границ.

На совете произошел курьезный случай. Пока Эрнст Иосифович готовился к выступлению, я развил бурную деятельность - таскал с места на место макет, отвечал на вопросы, требовал у секретаря проект протокола.

Когда все закончилось, секретарь совета обратился к Неизвестному:

– А как фамилия вашего соавтора?

Эрнст Иосифович сначала не понял, встрепенулся и ощетинился:

– Я работаю один!
– Но тут же улыбнулся: - Это не соавтор, а заказчик. Познакомьтесь - Сергей Никитич Хрущев.

Мы весело рассмеялись.

Начались чисто производственные хлопоты. Чтобы сделать надгробие, предстояло решить вопрос, где взять материалы. Бронза относилась к стратегическим материалам, поэтому для ее получения требовалось специальное разрешение Совета Министров СССР. Здесь нам помог управляющий делами Совмина М.С.Смиртюков. Он без волокиты откликнулся на мою просьбу, и буквально на следующий день появилось решение о выделении бронзы. Одновременно управлению нерудных материалов Моссовета было поручено помочь с камнем. В управлении нам очень хотели помочь, его начальник начинал свою карьеру еще при отце, в начале пятидесятых, и сохранил о нем самые теплые воспоминания. Но при всем желании камня нужного размера - высотой почти в два с половиной метра - у них не было и быть не могло. В стандартах такие размеры отсутствовали.

Эрнст Иосифович стал настаивать на спецзаказе. Нам не возражали, но предупредили: нестандартный камень добывают взрывами. Они вызывают коварные микротрещины, которые обнаруживаются только в последний момент, после окончательной полировки готового изделия. Камни же стандартных размеров, 900 ? 600, выпиливаются специальными машинами. В них трещин не бывает. Это было заманчиво. В противном случае, кто оплатит брак и на сколько месяцев или лет может растянуться работа? Последнее слово было за автором. Требовалось так переделать проект, чтобы не нарушить замысел.

Мы рядились несколько дней. Наконец Неизвестный решился. В новом варианте каждая половина - белая и черная - составлялись из трех камней стандартных размеров.

– Получилось даже лучше, - удовлетворенно заметил он, - скульптура стала более динамичной.

Теперь можно было делать следующий шаг - искать изготовителя. В управлении нам порекомендовали обратиться на завод в Водниках. Мы заручились письмом из управления делами Совета Министров и поехали туда. Однако нас ждало разочарование. Шел 1972 год, и фамилия Хрущева упоминалась только в сочетании с "волюнтаризмом" и "субъективизмом" и чуть реже в контексте "исторических" решений октябрьского Пленума 1964 года.

На заводе мы появились летом. Директор был в отпуске. Нас принял главный инженер - напыщенный и самодовольный человек. Фамилию я его забыл. Он небрежно кивнул:

– Садитесь. Какие вопросы?
– Его прямо-таки распирало от ощущения собственной значимости.

Неизвестный начал объяснять, я протянул письмо из управления. Все это не произвело никакого эффекта. Хозяин кабинета остался холоден.

– Эту работу мы принимать не будем, - заявил он.
– Наше предприятие загружено важнейшим заданием. По поручению Девятого управления КГБ (эти слова он произнес с особым вкусом) завод ремонтирует Мавзолей. Из-за вас мы не можем рисковать срывом сроков.

После этих слов он еще больше напыжился.

– Я думаю, вам камни вообще ни к чему. Хрущев все носился с железобетоном, даже наш завод хотел закрыть. Вот вы бы и сделали ему памятник из железобетона. Эдакую финтифлюшку гнутую. Я недавно был за границей, там много такого наставлено, - не удержался и похвастался он.

Было ясно, что тут нам делать нечего. Неизвестный напрягся, покраснел. От такого хамства усы его вытянулись тонкой линией, глаза впились в лицо обидчика. Казалось, он сейчас поговорит с ним по-десантски. Обид Эрнст Иосифович не спускал никому. Я с большим трудом удержал его. Мы ушли, чтобы больше сюда не возвращаться.

Художественный фонд имел свой завод в Мытищах, но мы поначалу не стали обращаться туда, зная, что у них всегда большая очередь. Теперь у нас не оставалось другой возможности. Директор завода Павел Иванович Новоселов встретил нас любезно, но ответ его был несколько обескураживающим. До начала работ требовалось утвердить проект в ГлавАПУ. Неизвестный боялся этой инстанции еще больше, чем совета Художественного фонда. Он хотел схитрить прийти к ним с готовым надгробием. В этих хлопотах незаметно наступила осень, а мы так и не успели даже обратиться в ГлавАПУ.

Слухи и разговоры о проекте надгробия распространились к тому времени довольно широко. У многих проект вызывал живой интерес. Мои друзья и доброжелатели отца интересовались, что же будет установлено на могиле? Как идут дела? Когда будет открыт памятник? Вопросам не было конца. Я решился показать проект наиболее близким людям. Ни мама, ни Неизвестный не возражали.

В один из сентябрьских дней мои друзья поехали со мной в мастерскую. Там нас ожидала моя племянница Юля. Когда мы зашли в мастерскую, Юля оживленно что-то обсуждала с Неизвестным. Рядом с ней стоял ее друг, утопающий в бороде, - известный кинодраматург Игорь Ицков. Она нас не предупредила о его появлении, и оно вызвало смутную тревогу. Все мы хорошо знали, что работу в кино он совмещает с сотрудничеством в совсем другой организации. Я засомневался, но ничего не сказал - не выгонять же его.