Никита Хрущев. Пенсионер союзного значения

Я расстроился. Если все это чепуха, то зачем об этом говорить? Ну а если нет, то как же можно выпускать нить событий из рук? Если же поручать расследование Микояну, то как можно было делать это на ходу, в присутствии Подгорного, о котором шла речь как об участнике готовящихся событий? Все получалось на редкость несерьезно и глупо. В любом случае я оказывался в самом нелепом положении. Однако дело было сделано, и переживать было поздно. На ход событий я повлиять уже не мог.

– Может, тебе задержаться и самому поговорить с этим человеком?
– робко предложил я.

Отец поморщился:

– Нет, Микоян - человек опытный. Он все сделает. Я устал, хочу отдохнуть. И вообще.... давай прекратим этот разговор.

– Можно я тоже прилечу на Пицунду? В этом году я в отпуске не был. Поживу там с тобой, - переменил я тему разговора. В конце концов ему виднее, как поступать в подобной ситуации.

– Конечно! Мне будет веселее, - обрадовался он.
– Сведешь этого чекиста с Микояном, бери отпуск и приезжай.

Подгорный в тот же день рассказал Брежневу о разговоре с отцом. Тот запаниковал.

– Может быть, отложим все это?
– запричитал он.

– Хочешь погибать, - погибай, но предавать товарищей не смей, - отрезал Подгорный.

Брежнев сник. Порешили предупредить, кого удастся, особенно Мжаванадзе, чтобы в случае разговора с Микояном они все отрицали.*

В последние сентябрьские дни отец отдавался делам, будто не существовало никакого предупреждения. Перед тем как покинуть Москву, 30 сентября, он встретился с Президентом Индонезии Сукарно, прибывшим в нашу страну с официальным визитом.

На следующий день он приземлился в Симферополе. Отец выбрал кружной путь, по дороге решил осмотреть новые птицефабрики, закупленные за рубежом. Его очень беспокоило, почему в наших условиях они быстро теряют свою эффективность. Количество кормов, затрачиваемых на килограмм привеса возрастало вдвое, а то и втрое. В чем дело? Поиск ответа на этот вопрос и тогда, в критический момент, представлялся отцу чрезвычайно важным.

В Крыму отца встречал Петр Ефимович Шелест, другие руководители Украины. Шелест все знал, первый разговор с ним Брежнев провел еще в марте. Посетили птицеводческий совхоз "Южный", затем бройлерную фабрику совхоза "Красный". Отец вел себя как обычно, вникал в суть, интересовался, как содержат птиц, как кормят. Шелест ожидал разноса, но его не последовало.

Через много лет в своих воспоминаниях Шелест отмечал, что отец показался ему как бы подавленным, менее уверенным, чем обычно. Он пожаловался на Брежнева, назвал его "пустым человеком". О Подгорном сказал, что пока большой отдачи от него не видит, ожидал большего.

Посетовал, что Президиум ЦК - это общество стариков, в его составе много людей, которые любят поговорить, но работать нет...*

В Крыму отец задерживаться не стал. Пожаловался Шелесту, что там угрюмо, холодно, и уехал в Пицунду. Отдых начался приемом 3 октября группы японских парламентариев во главе с господином Айитира Фудзияма. На следующий день отец встретился с парламентариями Пакистана.

Я оставался в Москве, решив не проявлять больше инициативы.

Несколько дней прошли в обычных служебных хлопотах. Никто не звонил. Иногда на меня накатывало какое-то предчувствие опасности, но я гнал его прочь - нечего впадать в панику. Свой долг я выполнил - остальное не мое дело.

И вдруг как-то в один из этих предотъездных дней у меня на столе зазвонил телефон. Я снял трубку.

– Хрущева мне, - раздался требовательный голос.

Обращение было по меньшей мере необычным, и я несколько опешил.

– Я вас слушаю.

– Микоян говорит, - продолжил мой собеседник.
– Ты там говорил Никите Сергеевичу о беседе с каким-то человеком. Можешь его привезти ко мне?

– Конечно, Анастас Иванович. Назовите время, я созвонюсь и привезу его, куда вы скажете, - отозвался я.

– На работу ко мне не привози. Приезжайте на квартиру сегодня в семь вечера. Привези его сам, и поменьше обращайте на себя внимание, - то ли попросил, то ли приказал Анастас Иванович.

– Не знаю, удастся ли его сразу разыскать. Ведь у меня только домашний телефон, его может не быть дома, - засомневался я.

– Если не найдешь сегодня, привезешь завтра. Только предупреди меня, закончил Анастас Иванович.

Я тут же набрал телефон Галюкова. На мое счастье, он оказался дома и сам снял трубку.

– Василий Иванович, с вами говорит Сергей Никитич, - начал я, умышленно не называя фамилии.
– С вами хочет поговорить Анастас Иванович. У него надо быть в семь часов вечера, я за вами заеду без двадцати семь.

В тоне Галюкова было мало радости по поводу моего звонка, а когда я сказал о Микояне, он просто испугался:

– Я бы не хотел, чтобы меня узнали. Меня хорошо знает Захаров*, могут быть неприятности, - пробормотал он.

– Не беспокойтесь. Мы поедем прямо на квартиру в моей машине, я сам буду за рулем. В семь часов уже темно. Охрана меня хорошо знает в лицо, я часто у них бываю, дружу с сыном Микояна Серго. Они не будут выяснять, кто сидит со мной в машине, - успокоил я его.

Не знаю, подействовали ли на Василия Ивановича мои разъяснения или он понял, что другого выхода у него нет, но больше он не возражал.

Без пяти минут семь мы были у ворот особняка Микояна. Как я и ожидал, выглянувший в калитку охранник узнал меня и, ничего не спрашивая, открыл ворота. Мы подъехали ко входу и быстро прошли в незапертую дверь. Аллея перед домом делала поворот, и от въезда нас не было видно. Прихожая была пуста. Меня это не смутило, я хорошо знал расположение комнат в доме. Раздевшись, мы поднялись на второй этаж и постучали в дверь кабинета.

– Войдите, - раздался голос Анастаса Ивановича.

Микоян встретил нас посреди комнаты, сухо поздоровался. Одет он был в строгий темный костюм, только на ногах были домашние туфли.

Я представил ему Галюкова.

Обычно Анастас Иванович встречал меня приветливо, осведомлялся о делах, подшучивал. На этот раз он был холодно-официален и всем своим видом подчеркивал, насколько ему неприятен наш визит. Такой прием меня окончательно расстроил - вот первый результат моего вмешательства не в свое дело. А что будет дальше?

Все особняки на Ленинских горах были похожи друг на друга как близнецы. Даже мебель в комнатах была одинаковой. Так же, как и в нашем доме, стены кабинета Микояна были обиты деревянными панелями под орех. Одну стену целиком занимал большой книжный шкаф, заставленный сочинениями Ленина, Маркса, Энгельса, материалами партийных съездов. В углу у окна стоял большой письменный стол красного дерева с двумя обтянутыми коричневой кожей креслами перед ним. На столе сгрудились четыре телефона: массивный белый "ВЧ", обтекаемый, с только что появившимся витым шнуром "вертушка", попроще - черный городской и без наборного диска - для связи с дежурным офицером охраны. Чуть в стороне на отдельном столике - большая фотография лихого казачьего унтер-офицера в дореволюционной форме, с закрученными черными усами и четырьмя "Георгиями" на груди - подарок Семена Михайловича Буденного.