Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Никита Хрущев. Реформатор
Шрифт:

Вскоре выяснилось, что награжденные Ленинской премией однажды совершили еще нечто достойное вторичного награждения. Талантливые люди обычно не останавливаются на достигнутом: конструкторы создают новые машины, художники — новые полотна, композиторы — новые оперы и симфонии. Однако отец пересматривать Положение о премиях отказался, и тут вспомнили о Сталинских премиях. Их тоже никто не отменял, но новые Сталинские премии не присуждались, а после XX съезда, несмотря на призыв отца «Носить заслуженно полученные награды с гордостью…», медали с ликом Сталина люди надевать стеснялись.

В 1961 году Сталинские премии переименовали в Государственные и возобновили их присуждение, и не однократное, а без ограничений, в том числе и ленинским лауреатам.

День за днем

1 сентября на дневных отделениях высших учебных заведений СССР приступили к занятиям 222 тысячи 400 первокурсников.

6 сентября в Ленинграде и 8 сентября в Москве выступает Бостонский симфонический оркестр из США. В программе Бетховен и Гайдн, а так же абсолютно неизвестные нам американские композиторы Пистон и Крестон. Дирижируют оркестром попеременно Чарльз Мюнш и Пьер Монте.

Вслед за Бостонским оркестром в Москву приезжает американский певец Жан Пирс.

Одновременно в заграничные турне отправляются советские музыканты: пианист Эмиль Гилельс, скрипач Давид Ойстрах, виолончелист Мстислав Ростропович.

8 сентября решили повысить минимальную зарплату до 300–500 рублей в месяц в зависимости от отрасли

промышленности и одновременно увеличили, необлагаемый налогами минимальный доход с 250 до 370 рублей в месяц. Все это крохи, но больше не получалось. Тем же постановлением отменили и налог на малоимущих холостяков. Сталин ввел его 21 ноября 1941 года с целью стимулировать рождаемость. Он считал, что неженатые мужчины, бездетные женщины детородного возраста, семьи, где мало детей, как бы уклоняются от исполнения своих «производительных» обязанностей перед обществом и должны за это расплачиваться. Я сам, будучи студентом, платил «холостяцкий» налог со своей стипендии.

Повышение зарплаты, отмена налогов сокращали поступление в бюджет. Министерство финансов роптало. Отец понимал их проблемы, дело финансистов сводить расходы с доходами, радея за увеличение последних. Но и о людях не следует забывать, помнить, что бюджет — для людей, а не люди для бюджета. Вот и приходилось постоянно балансировать, скрупулезно выверять соотношение расходов и доходов. Не дай бог, если денежные выплаты «пустыми» необеспеченными рублями превысят объем выпуска потребительских товаров — того, что лежит на магазинных полках. «Лишние» деньги в одночасье опустошат прилавки, придется вводить карточки, как уже не раз случалось в прошлом. Отец делал все, чтобы прошлое не повторилось.

13 сентября 1956 года в Москве, в помещении Малого театра, пьесой Мольера «Дон Жуан» открываются гастроли Парижского Национального народного театра.

В сентябрьском номере журнала «Юность» напечатали первую повесть любимого мною писателя Анатолия Тихоновича Гладилина «Хроника времен Виктора Подгурского».

22 сентября в Московском Большом зале консерватории свой первый концерт дает Лондонский симфонический оркестр.

15 октября в Москве, а с 18 октября и в Ленинграде открывается фестиваль итальянского кино.

27 октября 1956 года в «Правде» появилось сообщение ТАСС: «В залах Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина открылась выставка произведений художника Пабло Пикассо, посвященная его 75-летию со дня рождения. На открытие ее собрались деятели культуры и искусства столицы…» Далее перечислялось, кто пришел, кто выступал.

По тем временам выставка Пикассо — событие неординарное. Еще в 1936 году Сталин приказал «изъять из экспозиций Третьяковской галереи и Русского музея (а значит, и всех остальных музеев), произведения формалистического и грубо натуралистического характера». В число нехороших художников попал даже Врубель, не говоря уже об импрессионистах и кубистах. Их картины на долгие годы сослали в запасники. После войны, в 1948 году, по предложению Ворошилова и с согласия Суслова, в рамках кампании борьбы с космополитизмом закрыли Государственный музей нового западного искусства «как вредный и ненужный рассадник формалистических взглядов и низкопоклонства перед упаднической буржуазной культурой». Гонениям подверглось не только современное, но и за некоторым исключением вообще западное искусство.

В 1950 году Пушкинский музей превратили в постоянно действующую выставку подарков Сталину.

Возрождение началось с восстановления весной 1953 года нормальной экспозиции в Пушкинском музее, а во второй половине года в залах Академии художеств открылась первая за многие годы зарубежная экспозиция: «Выставка финского изобразительного искусства», за ней последовало «Искусство Индии». Через пять лет на них никто бы и внимания не обратил, а тогда люди выстраивались в очереди, чтобы глянуть на заграничные картины и скульптуры. Во избежание столпотворения посетителей пускали строго дозированными порциями.

Однако по-настоящему широко ворота перед западным, традиционным и авангардным искусством открылись в 1955 году. Вслед за демонстрацией сокровищ Дрезденской галереи 5 мая 1955 года прошла выставка французского искусства XV–XX веков из собраний музеев СССР. На ней представили работы импрессионистов и постимпрессионистов из фондов закрытого Ворошиловым музея Западного искусства.

В 1956 году, кроме выставки работ Пикассо, прошли: 26 марта — 8 мая «Выставка английского искусства» из 513 экспонатов, с 26 мая по 25 июля «Выставка произведений Рембрандта» (430 картин), 18 августа — 4 октября — «Французская живопись XIX века», 16 октября — 12 ноября — «Японское искусство», 24 октября — 12 ноября — «От Менье до Пермеке», выставка «Бельгийского искусства конца XIX–XX веков, в ноябре — «Офорты Фрэнка Бренгивина», в декабре «Западно-европейская гравюра XVI–XX веков», 10 декабря в Третьяковской галерее впервые за долгие годы открылась выставка картин Врубеля, приуроченная к столетию со дня его рождения.

Выставка Пикассо проработала в Москве до 12 ноября. Затем она переехала в Ленинградский Эрмитаж. Сам художник в СССР так и не приехал, хотя его и очень звали, но и без него необычное и непривычное искусство автора, известного в СССР только своей «Голубкой мира», произвело фурор. Одни искренне восхищались, другие — столь же искренне возмущались, третьи — восхищались но только для вида, чтобы не казаться ретроградами, четвертые недоумевали.

Для примера приведу две записи из книги отзывов Эрмитажа. «После осмотра подобной выставки, ощущаешь себя туземцем, попавшим с необитаемого острова на материк…» — записал «аноним».

«Что можно здесь сказать? / Картины я смотрел, / Затем в изнеможении присел, / Почувствовал, что так опикассел, / Что и сейчас мне верится с трудом, / Что это Эрмитаж — не сумасшедший дом». И подпись: «Зритель».

Мнения разные, но главное — люди увидели своими глазами то, что хотели увидеть, то, что им до сего времени не показывали.

С 18 ноября в СССР проходит неделя финского кино.

27 ноября 1956 года газеты опубликовали некролог Александру Петровичу Довженко, великому кинорежиссеру.

15 декабря 1956 года в Москве открылась декада литературы и искусства Эстонской ССР.

Декады придумали еще до войны: разные республики как бы ездили в гости друг к другу, похвалялись, чем могли, даже если хвалиться было и особенно нечем. У меня от декад сохранилось двойственное воспоминание. Когда приезжали представители близких по духу культур, в первую очередь украинцы, я рвался на их концерты и театральные представления, декада пролетала в миг. Если же объявлялась декада культуры далекой и непонятной, то ничего, кроме досады она у зрителей не вызывала. Под концерты и представления отводились лучшие залы, артисты лезли из кожи, только вот зрителей оказывалось — раз-два и обчелся.

В год Эстонской декады я учился в институте и волей судеб стал членом правления клуба МЭИ с отменным зрительным залом. Как-то в разгар зачетной лихорадки, в клубе назначили концерт Эстонского народного хора. Напомню, пели они на эстонском языке. Правление клуба отвечало за явку зрителей. И в середине семестра, в пору спокойную, загнать студентов на такой концерт — задачка не из простых, а перед экзаменами… В зале не набиралось и дюжины зрителей, и те из актива клуба, пришедшие лишь из сострадания к его правлению. Выручила армия, военные строители, работавшие на дооборудовании лабораторного корпуса. Один звонок командиру батальона, и через полчаса зал быстро заполнился, в воздухе повис запах щедро смазанных дегтем сапог. Артисты исполнили все, что требовалось, но без особого огонька, зал реагировал в соответствии с командами старшин, правильно реагировал. По окончании концерта артисты на автобусе отправились в гостиницу, зрителей повели строем домой, в казарму, а мы записали в клубном журнале: «Мероприятие прошло

успешно, при полном зале». Во время декад солдаты становились настоящей палочкой-выручалочкой.

Несмотря на все накладки и глупости, я бы отнес декады к явлениям положительным, пусть из-под палки, но люди хоть как-то узнавали друг друга.

17 декабря 1956 года на гастроли в Москву приехал французский шансонье Ив Монтан. Он и его жена, актриса Симона Синьоре, стали сенсацией, концертные залы ломились от публики, симпатичного Монтана и красавицу Синьоре наперебой приглашали в гости. Режиссеру Московского театра кукол Сергею Образцову, завоевавшему право повсюду сопровождать гостей, люто завидовали, а писатель Владимир Поляков, основатель Московского театра миниатюр, даже сочинил по этому случаю поэму. Ею зачитывались, ее цитировали. Мне до сих пор помнится из нее пара строк: «И вместо он мерси боку (merci beaucoup) промолвил вдруг мерси, Тбилиси». Поясню: Образцов, якобы, запоминал «боку — (beaucoup) по созвучию с Баку, а потом перепутал его с Тбилиси.

Не устоял против всеобщей лихорадки и отец. 26 декабря они вместе с Микояном и Булганиным слушали французского шансонье в зале Чайковского, а затем Ива Монтана с супругой пригласили в Кремль на Новогодний прием, где он затмил самого Хрущева.

Монтану внимание публики льстило, на то он и артист, но далеко не все ему в Москве нравилось, а кое-что просто удивляло, в частности, дамское нижнее белье — сиреневые байковые подштанники, массивные белые полотняные бюстгальтеры. Он скупал в московских магазинах все эти диковины, а по возвращении в Париж устроил показ московской интимной моды, чем оскорбил своих российских почитателей снизу доверху. Они его так… а он их…

Советская власть Ива Монтана через несколько лет простила, а вот титул «кумира московской публики» он утратил навсегда, особенно у женщин. С бюстгальтерами не шутят.

Как обычно, год завершался рапортами о сдаче в эксплуатацию новых объектов. Мне запомнилось сообщение от 24 ноября о вводе в строй Красноярского алюминиевого комбината. 24 декабря строители доложили о завершении сооружения газопровода из Ставрополя Куйбышевской области до Москвы.

Кто кого «закопает»?

С именем отца связано множество анекдотов. Никогда не лезший за словом в карман, живо реагировавший на происходившие вокруг него события, отец порой неловкой обмолвкой, а иногда и умышленно, вызывал водопад слухов, домыслов, спекуляции, а порой и провокаций. В холодной войне обе стороны стремились истолковать любую двусмысленность в свою пользу. На то она и война, хотя и холодная. Так что «кукуруза за полярным кругом», хотя она и преследовала отца всю оставшуюся жизнь и даже после смерти, по счету холодной войны — невинное зубоскальство.

Другое же приписываемое отцу выражение «Мы вас похороним» или, в иной интерпретации, «Мы вас закопаем» стало в этой войне серьезным психологическим оружием.

Кукурузную историю проследить не трудно, стоит только почитать выступления отца. А вот корни «похоронной» эпопеи долгое время оставались для меня загадкой. Ни в одном из опубликованных выступлений отца ничего подобного я не обнаружил, то есть он не раз обещал похоронить капитализм, империализм, колониализм, но к ним никак не подходят персонифицированные «мы» и «вас». С другой стороны, что-то такое явно имело место.

О том, что отец собирается похоронить американцев, и вообще Америку, я впервые услышал во время его визита в США в сентябре 1959 года. Я сопровождал отца и по протоколу не мог проигнорировать ни одной пресс-конференции, ни одного официального обмена приветствиями. Раз за разом, стоя в самых задних рядах, я выслушивал похожие как близнецы речи, ответы на повторяющиеся из раза в раз вопросы журналистов. Однажды я увильнул, отправился поглазеть на окрестные улицы. Мое отсутствие тут же отметили, газеты объяснили мое отсутствие возможным несогласием с тем, что говорил отец. Он мне выговорил за самовольство. Больше я порядка не нарушал. Так вот, на первой же пресс-конференции по приезде в США отца спросили, почему и когда он собирается хоронить Америку?

— Никакую Америку я хоронить не намеревался, не намереваюсь и не собираюсь намереваться впредь, — без раздражения, как-то по-лекторски объяснял отец. — Живите себе на здоровье. Капитализм же действительно раньше или позже, скорее всего раньше, отдаст Богу душу, и мы все его с удовольствием похороним. Не смердеть же трупу, отравляя воздух на Земле. Американцы поймут нашу правоту, выберут коммуниста своим президентом, присоединятся к социалистическому лагерю в строительстве коммунизма. А не захотят присоединиться — их дело. Пусть топчутся на месте, мы же устремимся вперед и на прощание помашем им ручкой «Гуд бай».

«Гуд бай» всем понравился, раздались одобрительные смешки и даже аплодисменты. Пресс-конференция покатилась дальше, спрашивали о Германии, о разоружении, о других серьезных, на мой взгляд, вещах.

Газеты опубликовали ответы отца со всеми подробностями, включая «Гуд бай», тем самым, по его мнению, закрыли «похоронную» тему. Но не тут-то было. На очередной пресс-конференции ему снова задали тот же вопрос. Он ответил без раздражения, теми же, что и в предыдущий раз, словами. Никакого эффекта. На следующей пресс-конференции его ожидал все тот же вопрос. Он ответил, но уже короче и раздраженно. На десятый или пятнадцатый раз, в Лос-Анджелесе, он взорвался.

— Который раз вы задаете мне один и тот же вопрос? — сердился отец. — Мне остается предположить, что вы или не читаете собственных газет или провоцируете меня. Не выйдет! Не собираюсь я вас хоронить, у нас своих дел достаточно, сами помрете, сами себя и похороните.

С окончанием визита, казалось бы, умерла и похоронная тема. В Москве аккредитованные там иностранные корреспонденты, дорожа своей репутацией, подобных вопросов не задавали. В Америке же эту страшилку: отец, закапывающий в землю миллионы американцев, «черные» пропагандисты времен холодной войны раскрутили вовсю.

Один из моих американских приятелей рассказывал, как десятилетиями, изо дня в день, местное радио будило его фразой, произносимой хрипло-грубым голосом: «Мы вас похороним». Следует признаться, что в пропагандистском арсенале холодной войны эта находка оказалась чрезвычайно эффектной. Отец невольно помог своим противникам. И как помог! Прекрасный урок — как дорого в дипломатии обходится всего лишь оговорка.

С окончанием холодной войны, придуманный на Западе, образ пустил корни в России. Фраза «Мы вас похороним» стала расхожей и у нас. Вот только откуда она взялась, не помнит никто. Даже дотошные историки не могли разыскать, где и когда отец произнес эти крамольные слова. И говорил ли он их вообще? Журналисты наобум привязывали «похороны» то к визиту отца в США в 1959-м, не к конкретному выступлению, а вообще к визиту, то абсолютно «конкретно» к выступлению отца на Генеральной Ассамблее ООН по вопросу о деколонизации в 1960 году. Кое-кто договорился до полного абсурда, якобы, выступая в ООН, отец в раже снял с ноги ботинок и, колотя им по трибуне, кричал: «Мы вас похороним». Абсурд, но этому абсурду верят до сих пор.

Наконец неопределенность мне надоела, и я решил докопаться до истины.

Ни о визите в США в 1959 году, ни об ООН в 1960-м речи не велось. Что-то произошло, если вообще произошло, то до 1959 года. Я писал, что в 1959 году, во время визита в США, отца об этом уже спрашивали. В ООН фиксируется каждое слово, не только глав правительств, но и любых делегатов. В ее архивах ничего подобного не зафиксировано. Отец тогда пригрозил, что «народы скоро похоронят колониальную систему», но притянуть эту фразу к американцам, даже за уши, не удавалось.

Один мой знакомый американский советолог припоминал, что отец что-то подобное говорил в Москве, в польском посольстве, но что и когда, он не помнил.

Ответ пришел нежданно. В 2001 году американский радиожурналист Даниэл Шорр опубликовал воспоминания «Остаюсь настроенным на волну». И сразу все встало на свои места. Мой друг советолог оказался прав. Памятное событие произошло в конце 1956 года, в ноябре, во время визита в Москву польской правительственной делегации во главе с Гомулкой.

Поделиться с друзьями: