Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Затем вмешалась третья служба. У телеметристов возникли некие сомнения, мы теперь никогда не узнаем какие. Они потребовали дополнительной проверки, а для этого надо было запустить программу с нуля. Вот тут-то и обнаружилось, что программный токораспределитель не в том положении, в котором ему надлежит быть. Никто в неразберихе не вспомнил о двигателях, их обслуживает иная служба.

Один из немногих оставшихся в живых очевидцев рассказывал мне в те годы, как, направляясь в курилку, он услышал: «Так я гоню программный токораспределитель (на жаргоне просто — ПТР) в нуль?» — и неизвестно чей ответ: «Гони».

Этот момент решил все. Обреченные услышали где-то наверху хлопок пиропатронов и увидели ослепительную вспышку вырвавшегося из сопел двигателя второй ступени пламени. Большего узнать им не пришлось.

Огненная струя мгновенно прожгла баки первой ступени, вниз на головы ничего не успевших понять людей хлынули потоки горючего и окислителя, вместе более ста пятидесяти тонн. Там, где они соприкасались, вспыхивало пламя. Первая ступень развалилась на куски. Сверху, довершая разрушение, обрушилась вторая ступень.

Те, кто находились рядом с Неделиным, непосредственно под ракетой, погибли мгновенно. Те, кто держались в стороне, попытались спастись, рванулись к правому старту в укрытие. Оказалось, этот путь вел к мучительной смерти. К приезду высокого начальства пространство между двумя позициями заровняли гудроном. Он расплавился, люди застревали в нем, как мухи в липкой бумаге. Через несколько мгновений гудрон вспыхнул. От беглецов остались только очертания человеческих фигур на земле.

Те, кто работал на верхних этажах башни обслуживания, рухнули с многометровой высоты в бушующее пламя, но не достигли его. Они вспыхивали в воздухе, ведь температура костра превышала три тысячи градусов.

Бежавших влево от старта остановил высокий забор из колючей проволоки, отделявший сверхсекретный старт от менее секретного ангара, где подготавливали ракету к пуску. В отчаянии люди бросались на колючую проволоку, пытались взобраться по ней и повисали, зажаренные заживо.

Главному конструктору повезло. За несколько минут до катастрофы Янгель отошел в курилку. Единственное, что еще не дозволялось в тот день — это курить под заправленной ракетой.

Янгель только успел прикурить, как вслед за ослепительной вспышкой раздался не взрыв, а оглушительный рокот, со стороны старта пахнуло жаром. В легкие ворвался удушающий, разрывающий их кашлем смрад. В воздухе танцевали коричневые струйки паров кислоты. Михаил Кузьмич застыл, глядя на картину, напоминающую конец света. Так продолжалось несколько секунд. Затем он рванулся к старту.

— Там люди. Я должен… — почти бессвязно выкрикивал он.

Его пытались удержать, схватили за руки. Янгель вырывался. Он почти потерял рассудок. Там остались, корчились, горели в тысячеградусном пламени его друзья, его сотрудники, его заместители Берлин и Концевой. Янгель стремился к ним, туда, в огонь. Не ясно, надеялся ли он спасти гибнущих людей или хотел разделить их участь.

Всего в тот день погибло 57 военных и 17 гражданских.

Совершенно секретное эхо совершенно секретного взрыва прокатилось по всем московским кабинетам, до самых верхов. Для выяснения причин катастрофы назначили государственную комиссию. Напутствуя эмиссаров перед отправкой на полигон, отец предостерегал их от излишнего рвения в поиске виновных, он не жаждал ненужной крови, склонялся к тому, что произошло несчастье и зачем понапрасну искать злой умысел. Он знал: только дай волю — найдут виновных, добьются признаний.

Сколько таких признаний слышал он в 1930-е годы, в войну и после нее. Особенно запомнилось отцу следствие по поводу «вредительского отравления» лошадей на Украине. Случилось это перед самой войной. В западных областях республики начался массовый падеж лошадей. То в одном хозяйстве, то в другом. На лошадей тогда смотрели как на стратегический резерв. Сталин дал указание: «Разобраться». НКВД сработал оперативно, за неделю нашли преступников, профессоров-ветеринаров, которые «подсыпали» в корм скоту яд собственного изготовления. Обвиняемые немедленно признались, но лошади продолжали дохнуть. Отец, не поверив следствию, занялся дознанием сам. Он приказал изготовить порцию яда по формуле и технологии, выбитым из ученых на допросах. Скормили «яд» лошадям, те даже ухом не повели. Тогда он вызвал обвиняемых к себе. Долго расспрашивал об обстоятельствах дела, но «преступники» стояли на своем: «Травили, просто теперь при изготовлении яда допустили ошибку».

Отец снова не поверил, но дальше упорствовать и для него становилось опасным. Он решил заручиться поддержкой Сталина. С высочайшего согласия создали новые комиссии. Им отец поставил задачу по-иному: найти не виновных, а причину падежа. Нашли. Оказалось: лошади гибнут от грибка, заводившегося в прелом сене, которое им скармливали. Перешли на доброкачественный корм, и во «врагах» надобность отпала.

Комиссию по расследованию причин аварии Р-16 возглавил Брежнев. В нее вошли представители наиглавнейших ведомств: от ЦК КПСС — заведующий отделом оборонной промышленности Иван Дмитриевич Сербин, от Министерства обороны — первый заместитель министра Андрей Антонович Гречко, председатель Государственного комитета по оборонной технике министр Константин Николаевич Руднев.

В Тюра-Там они прилетели, если не ошибаюсь, утром 26 октября. На аэродроме московских эмиссаров встречал заместитель начальника полигона, сам Герчик лежал в госпитале. Он остался жив, но чудовищно обгорел, потерял зрение. Брежнев отказался от отдыха, сразу же направились на площадку. Походили, посмотрели, картина производила удручающее впечатление даже на немало повидавших в войну Гречко и Брежнева. Тут же, не сходя с места, приступили к расследованию. Разбирались тщательно, вызывали военных и гражданских, расспрашивали, кто что видел, листали документы, вчитывались в формуляры, глубокомысленно разглядывали собранные на старте остатки ракеты. Дефектов конструкции, послуживших причиной катастрофы, не обнаружили, не нашли и непосредственного виновника. Правда, Янгель настаивал на признании его вины, но, помня полученные в Москве наставления, Брежнев не спешил с выводами.

По возвращении в Москву Брежнев доложил отцу: случилось непреднамеренное несчастье из-за трагического стечения обстоятельств. [68]

Погибших похоронили. Одних в братской могиле на полигоне, останки других отправили родным в различные города Советского Союза. Какие там останки, горсти пепла, перемешанные с горелой землей.

На встрече с отцом, происшедшей вскоре после трагедии, Янгель требовал себе наказания, он считал себя единственным виновным. Отец пытался его успокоить, но тщетно. Михаил Кузьмич знал лучше кого бы то ни было: что он не сделал, что разрешил, а что вовремя не запретил.

68

В 1995 году заключение комиссии опубликовали. Прочитав его, я с удовлетворением убедился, что ее выводы один в один совпадают с приведенным выше рассказом, основывавшемся на показаниях выживших свидетелей катастрофы.

Чувство вины, чувство ответственности не определяется ни приговором суда, ни постановлением правительства. Оно рождается и умирает вместе с человеком. Эта неразделимая ни с кем боль от непоправимости несчастья, которое он мог не допустить, если бы… и толкало Янгеля в огонь.

Чувство вины не покидало его все оставшиеся годы. Михаил Кузьмич прожил еще немало лет, сделал немало ракет. Умер он в день своего 60-летия прямо на чествовании, в кабинете министра Сергея Александровича Афанасьева. Главные торжества намечались на вечер, в большом зале, а пока собрались свои, самые близкие, поздравить без помпы, накоротке. Янгель расчувствовался, вдруг пожаловался: что-то тянет сердце. Министр предложил прилечь на диване в комнате отдыха, примыкающей к кабинету. Приняв таблетку, Михаил Кузьмич притворил за собой дверь. Больше он ее не открыл. Янгеля нашли на диване мертвым. Сердце не выдержало…

О происшедшем на полигоне решили не сообщать. И не только потому, что до подобной гласности еще не доросли. Отец беспокоился, что взрыв развеет миф о нашем ракетном превосходстве. Спутники, шум на весь мир и вдруг такое…

Но все упиралось в гибель Неделина, остальные могли кануть в Лету безгласно, а вот куда делся маршал, главнокомандующий ракетными войсками, пришлось объяснять. Но безвыходных положений не бывает. Придумали…

В газетах в траурной рамке ЦК КПСС, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР с глубоким прискорбием сообщили о гибели в результате авиационной катастрофы 24 октября главного маршала артиллерии Митрофана Ивановича Неделина.