Никита Хрущев

В первые месяцы никто, кроме родных, не навещал Хрущева. Его падение было встречено в стране с удивительным спокойствием, во многих случаях даже с облегчением. Однако на Западе и в некоторых коммунистических партиях Хрущев оставался популярной фигурой, и отдельные государственные деятели и лидеры партий, приезжая в Москву, выражали желание встретиться с Никитой Сергеевичем. Им обычно говорили, что Хрущев болен, но это нельзя было повторять бесконечно. Надо было как-то решать вопрос о постоянном статусе отставного премьера. Имелись разные проекты, но Хрущев отклонял их, отказываясь встречаться с кем-либо из членов Политбюро. В первые дни и недели Хрущев разговаривал по телефону только с Микояном, но затем и эта связь прервалась.

В начале 1965 года семье Хрущева предложили освободить бывшую дачу Молотова. Недалеко от поселка Петрово-Дальнее (москвичи приезжают в этот район автобусом от станции метро «Сокол») Хрущеву отвели более скромную дачу, которую построил когда-то для своей семьи И. Акулов, видный деятель партии, друг М. И. Калинина, долгое время занимавший пост Генерального прокурора СССР. В годы сталинских репрессий Акулова расстреляли, и его дача с тех пор сменила многих хозяев. Конечно, она намного уступала всем прежним резиденциям Хрущева. Но у нее было важное для Никиты Сергеевича преимущество – большой земельный участок.

Весь дачный поселок в Петрово-Дальнем был окружен высоким забором. Но на проходной дежурили пожилые вахтерши, миновать которых не стоило большого труда. Каждая дача, однако, имела и свой забор. Поэтому при входе на участок Хрущева появилась еще одна проходная. Для охраны экс-премьера было выделено небольшое подразделение войск МВД – КГБ. Несколько человек постоянно дежурили у дома Хрущева, охрана сопровождала его и во время прогулок по окрестным местам и в лесу, где он собирал грибы. Хрущев вел с молодыми работниками охраны долгие разговоры, нередко теперь лишь эти люди составляли круг его собеседников.

Поздней осенью 1964 года состоялась и последняя встреча Н. С. Хрущева с Л. И. Брежневым. «Внезапно уединение отца нарушило переданное… приглашение приехать в ЦК. С ним хотел говорить Брежнев. Отец был еще очень подавлен. Для дискуссии сил у него просто не было. При встрече Брежнев сообщил, что принято решение об установлении отцу персональной пенсии в размере 500 рублей в месяц, до этого он получал свою зарплату Председателя Совета министров. Решение определяло и место жительства Хрущева… Сообщив все это, Леонид Ильич поднялся, давая понять, что аудиенция окончена. Отец кратко поблагодарил, и они сухо попрощались» [180] .

За Хрущевым сохранялось право пользоваться медицинскими услугами Кремлевской больницы и специальным пайком. В его распоряжении имелась машина – просторный старый «ЗИЛ», но почему-то с частным номером. Кроме дачи у семьи Хрущева оставалась большая квартира в Староконюшенном переулке на Арбате, в которой когда-то жил Шолохов. Но Хрущев не любил этой квартиры. Он иногда приезжал по делам в Москву, но за несколько лет ни одного раза не ночевал в ней.

Хрущев быстро перестал думать о возвращении к руководству и со временем все меньше сожалел об утраченной власти. Но он сожалел о некоторых своих действиях или, скорее, о бездействии во многих ситуациях. Он сожалел о том, что не довел до конца дело партийных реабилитаций и не отменил приговоры по процессам 1936–1938 годов, а отправил в архив выводы специальных комиссий. Очень сожалел Хрущев о громких идеологических кампаниях 1962–1963 годов против абстракционистов, обвинял Ильичева. «Ему (Ильичеву) нужен был пропуск в Политбюро», – говорил Хрущев. Вместе с родными на дачу приезжали иногда и художники, в том числе и те, кого Хрущев когда-то распекал в Манеже. Теперь Хрущев подолгу и спокойно разговаривал с ними. Он был очень тронут, когда Эрнст Неизвестный прислал ему в подарок книгу Достоевского «Преступление и наказание» со своими оригинальными иллюстрациями.

Первые два года жизни на пенсии были для Хрущева наиболее трудными. Но позднее он привык к своему положению и становился все более общительным. Он чаще ездил в Москву и прогуливался по улицам в сопровождении жены и охраны. Хрущев посещал концерты и театральные постановки. Так, с интересом посмотрел пьесу М. Шатрова «Большевики» в театре «Современник». Она понравилась Хрущеву, и он выразил желание побеседовать с ее автором и с режиссером театра О. Ефремовым. Встреча состоялась в кабинете режиссера. У Хрущева имелось лишь одно замечание – заседание Совнаркома в Кремле проходит без участия таких лиц, как Каменев и Бухарин. «Мы хотели их реабилитировать, – сказал он, – да вот Торез помешал».

Располагая досугом, Хрущев стал много читать. У него имелась громадная личная библиотека, он мог получать в прошлом любые из выходивших в стране книг. Иногда Никита Сергеевич смотрел телевизор. Неожиданно для родных он стал слушать иностранные радиопередачи на русском языке. Часто по вечерам слушал «Голос Америки», Би-би-си, «Немецкую волну», которые не глушили по его же инициативе. Из этих передач он узнавал о многих событиях в нашей стране и за границей и комментировал их. Искреннее негодование вызывали у него попытки реабилитировать Сталина, которые так настойчиво предпринимались во второй половине 60-х годов. Хрущев неодобрительно отзывался о процессе Синявского и Даниэля и, напротив, с интересом следил за первыми проявлениями движения диссидентов, которое шло в русле протеста против частичной реабилитации Сталина. Об академике Сахарове Хрущев говорил с симпатией, вспоминал свои встречи с ним и сожалел о резком конфликте 1964 года, связанном с вопросом о Лысенко. К разоблачению и падению этого лжеученого Хрущев отнесся спокойно и не пытался его защищать. Сложным оказалось отношение Хрущева к Солженицыну, о котором так много говорили в 60-е годы. Только теперь он прочитал роман «В круге первом». Роман не понравился Хрущеву, и он сказал, что никогда не позволил бы его напечатать. Здесь была граница, за которую он не способен был перейти. Хрущев стал более терпимым, но не превратился в сторонника плюрализма в культурной и политической жизни. Однако он не жалел, что помог несколько лет назад публикации повести «Один день Ивана Денисовича»: «Может быть, я ненормальный, может быть, все мы ненормальные. Но ведь Твардовский не был ненормальным, а он не раз говорил, что эта повесть великое произведение, что Солженицын большой писатель». Хрущев часто и с большим уважением отзывался о Твардовском, просматривал все номера «Нового мира», читал там повести и романы Ф. Абрамова, В. Тендрякова, Ч. Айтматова, Б. Можаева. Он любил поэзию Твардовского – она была ему понятна. Но Пастернака он принять и понять не мог, хотя и жалел об ожесточенной кампании против него, поднятой в 1959–1960 годах. Часто перелистывая стихи поэта, Хрущев скоро бросал чтение: такая поэзия была ему чужда.

Узнав от родных о бегстве на Запад дочери Сталина Светланы, Хрущев не поверил этому. Он давно знал Светлану Аллилуеву, встречался с ней. Для Хрущева казалось очень важным, что Светлана, в отличие от сына Сталина Василия, публично поддержала решения XX и XXII съездов и выступила по этому поводу на одном из партийных собраний. «Она не могла бежать из СССР. Вы не знаете, насколько она была предана коммунизму. Здесь какая-то провокация». Но, услышав по «Голосу Америки» о подробностях бегства, Хрущев был уязвлен и потрясен. Он долго не хотел ни с кем говорить об Аллилуевой.

Неодобрительно отзывался Хрущев об интервенции советских войск в Чехословакию. «Можно было сделать как-то иначе, – говорил он. – Это большая ошибка». Рассуждая при этом о событиях в Венгрии, Хрущев доказывал, что в Венгрии все происходило по-другому. Венгрия была в годы войны противником СССР, там уже находились советские войска, и там действительно стала побеждать контрреволюция и начинали убивать коммунистов. А в Чехословакии коммунисты прочно держали власть в своих руках. Хрущев часто хвалил Яноша Кадара, напоминая о том, что именно он, Хрущев, одобрил выбор этой кандидатуры. Надо сказать, что Янош Кадар, единственный из руководителей социалистических стран, регулярно присылал Хрущеву поздравления в дни советских праздников.

С большим беспокойством следил Хрущев за перипетиями «культурной революции» в Китае и военными столкновениями на советско-китайской границе. Он не доверял китайским лидерам и с неприязнью говорил о них. Но он одобрял первые шаги к разрядке с Западом, начатые в 1969–1970 годах.

Со временем Хрущева стала обуревать жажда деятельности. Его старый интерес к фотографии неожиданно перерос в серьезное увлечение. Многолетний знакомый Хрущева, автор книг по вопросам фототехники и фотограф-профессионал П. М. Кримерман, часто обрабатывавший пленки Никиты Сергеевича, писал потом, что некоторые снимки, сделанные Хрущевым, соответствовали самым высоким требованиям фотоискусства. Фотообъекты, как правило, были незамысловаты: любимый пес Хрущева по кличке Арбат, цветы, которые он сам выращивал, нечастые гости, деревья в лесу и на дачном участке. Однажды Хрущев даже сказал Кримерману: «Знаешь, Петр Михайлович, я думаю, что если бы ввести в школах преподавание предмета “фотографическое искусство”, то фотография привлекла бы к себе молодежь, дала им замечательную профессию».

Однако главным увлечением Хрущева по-прежнему оставалось возделывание земли – его сад и огород. С ранней весны и до поздней осени большую часть времени он проводил в заботах о своем небольшом хозяйстве. Он выписывал и доставал множество семян различных культур, в том числе и из южных районов. Конечно, были у него на участке и разные виды кукурузы. Гордостью Никиты Сергеевича стали помидоры. В 1967 году он сумел вырастить около 200 кустов помидоров особого сорта с плодами до килограмма весом. Хрущев не ленился вставать еще до восхода солнца – в 4 часа утра, чтобы полить эти чудо-помидоры. Большую часть их он не успел убрать, неожиданные ранние заморозки погубили урожай. Хрущев тяжело переживал это бедствие. Он не мог жить без экспериментов. Так, например, он увлекся гидропоникой, т. е. выращиванием овощей не на грядках, без земли. Заказав трубы нужного диаметра, Хрущев, в прошлом опытный слесарь, несмотря на «преклонный возраст» и «состояние здоровья», сам гнул эти трубы и высверливал в них отверстия. Старательно приготовляя необходимые растворы, Хрущев пытался, часто не без успеха, получить урожай из посаженной в отверстия трубы рассады. Он с уверенностью говорил родным, что гидропоника – это завтрашний день сельского хозяйства. Однако вскоре он убедился, что каждый огурец или помидор, выращенный таким способом, обходится слишком дорого. Следующей весной родные не увидели в огороде знакомых труб. Простые грядки оказались все же привычнее и лучше.