Никколо Макиавелли

Никогда еще полномочия Никколо Макиавелли — он сам себе отдает приказы — не были так велики. Это раздражает Аламанно Сальвиати, назначенного в конце зимы военным комиссаром отчасти для того, чтобы облегчить бремя забот Макиавелли, а отчасти в угоду противникам Содерини. «Вы здесь не для того, чтобы приказывать солдатам», — возмущается комиссар. Бьяджо взывает к мудрости Никколо: «Самые могущественные должны быть всегда правыми. Надо оказывать им должное уважение. И ублажать их. Будь немного умнее!» Пусть Никколо напишет комиссару несколько писем, пусть не оставляет без внимания Комиссию девяти: «Все любят, чтобы им курили фимиам и уважали их; это ваша служебная обязанность, а сказать пару добрых слов и разок-другой спросить совета — значит доставить людям удовольствие и получить выгоду». Содерини через Бьяджо тоже призывает Макиавелли к терпению «из дружбы к нему».

Может быть, именно стараниям Аламанно Сальвиати Никколо обязан тому, что через месяц Совет десяти решает отправить его в Кашину к комиссару Никколо Каппони, в обязанности которого входило снабжение армии оружием и продовольствием. «Я знаю, что пребывание там будет менее опасным и трудным, но если бы я хотел избежать опасностей и тягот, то не покидал бы Флоренции. Итак, я прошу у Ваших Светлостей оставить меня в лагере, где я занят тем, что вместе с комиссарами решаю текущие дела, и где я могу пригодиться; там же я буду не нужен и умру от отчаяния». Эта мольба произвела впечатление: больше и речи не было о том, чтобы отправить Макиавелли в тыл, далеко от армии, «его детища». И от театра военных действий, которыми он руководил, тем более что цель — победа над Пизой — была уже почти достигнута.

Но капитуляция пизанцев, которые четырнадцать лет успешно противостояли Флоренции, произошла не столько вследствие эффективности блокады, сколько из-за изменений в международном положении.

В декабре 1508 года Юлию II, дабы вырвать у венецианцев города и земли Романьи, по-прежнему находившиеся в их руках, удалось объединить против Светлейшей Францию, Испанию, Австрию и государства Северной Италии. Эта лига, провозглашенная в городе Камбре (откуда и происходит ее название), объявила своей целью «погасить… ненасытный аппетит венецианцев и их жажду владычества». Помимо папских городов Светлейшая удерживала земли империи: Фриуль, Верону, Виченцу и Падую, недавно захватила города и замки, принадлежавшие ранее Милану: Бергамо, Брешию и Кремону; на побережье Адриатики она владела портами королевства Неаполитанского. Против Венеции пришла в движение потрясающая своей мощью военная машина. Флоренция, призванная присоединить к ней свои силы, сослалась на войну с Пизой, чтобы сохранить нейтралитет.

И это послужило к ее выгоде. Пизанцы больше не могли рассчитывать на помощь Венеции, как, впрочем, и на помощь кого-либо еще в Италии. В час, когда могущественные державы, а также те, кто, подобно маркизу Мантуанскому, маркизу Монферрата, герцогам Феррары и Савойи, рассчитывал поживиться крошками с общего стола и рвал на кусочки Светлейшую, никому не было никакого дела до независимости Пизы. Более того, Людовику XII и Фердинанду Католику требовалось много денег, чтобы осуществить цель, стоявшую перед лигой, и они готовы были превратить в них свою «незаинтересованность» проблемами Пизы. Никколо лишь издали наблюдал за гнусным торгом, в результате которого Флоренция должна была, как напишет он во второй поэме «Деченнали», «наполнить их пасти и раскрытые глотки»; но в конце концов сто тысяч дукатов — это не такая высокая плата за то, чтобы убрать с дороги все препятствия.

Начиная с марта 1509 года пизанцы, предвидя возможное развитие событий, делают первый шаг навстречу. Мирные переговоры начинаются в мае, спустя неделю после поражения венецианцев в битве при Аньяделло, где армия Людовика XII разбила войско, которым командовал злейший враг Флоренции Бартоломео д’Альвиано. «В один день, — скажет Макиавелли, — венецианцы потеряли все, что с таким трудом собирали восемьсот лет». Он в который раз показал себя хорошим пророком, когда говорил ранее о взятии Фаэнцы: «Или она станет дверью, которая откроет им всю Италию, или она станет их погибелью».

8 июня ликующие колокола Флоренции наполнили своим звоном всю округу. На площадях взметнулись к небу праздничные костры. Все плачут от радости, смеются, поют. Всеобщее ликование граничит с безумием. Никколо — в Пизе, куда он вошел вместе с сотней бойцов «своей» милиции, после того как завершились переговоры, прошедшие при его активном участии. Если бы он был в этот день во Флоренции, друзья с триумфом пронесли бы его на руках по праздничному городу! Теперь же они довольствовались тем, что письменно прославили его до небес как автора «этого прекрасного дела», «главную пружину» этой капитуляции; одни хотят посвятить ему речь, достойную Цицерона, другие не колеблясь называют его «самым великим пророком, когда-либо существовавшим у иудеев или у других наций».

Однако такая преувеличенная признательность не находит отклика в официальных кругах. Доклад от 6 июня, ставящий Синьорию в известность о благополучном завершении переговоров, подписан на латыни тремя генеральными комиссарами: Антонием де Филикайя, Аламанно Сальвиати и Никколо Каппони. Те же три подписи будут стоять и под договором. Имя Никколо Макиавелли не будет выбито и на мраморе рядом с именами комиссаров в память об этой победе. Секретарь — он и есть всего лишь секретарь. Не дай Бог, если успех вскружит голову обыкновенному человеку или он вообразит себя спасителем отечества потому только, что добился торжества «военного устройства, которое отвечает нашему стремлению „ради чести и спасения Родины“», как писал ему два года назад кардинал Содерини. Ведь тогда ему может прийти в голову потребовать, например, включить свое имя в списки на следующих выборах или, хуже того, прибавки к жалованью!

ТАЙНЫЙ АГЕНТ

Можно сказать, что император Максимилиан вовремя подоспел на помощь тем, кто по той или иной причине желал удалить Никколо Макиавелли от дворца Синьории. Они хотели бы послать его к черту, но отправили всего лишь в Мантую и Верону, которым вновь угрожали отряды венецианцев.

Взамен на присоединение к Камбрейской лиге Максимилиану были обещаны Падуя, Виченца и Верона, не считая Фриуля и других земель, которые он потерял, когда с войной вступил в Италию, чтобы короноваться в Риме, а Венеция преградила ему путь. Обещания были выполнены: после Аньяделло Людовик XII вручил ему ключи от всех тех городов, которые венецианцы оставили при своем отступлении к заливу. Максимилиан довольствовался тем, что направил туда своих чиновников в сопровождении небольших отрядов, дабы те вступили от его имени во владение ими. Максимилиан так вяло готовился к своему наступлению, что, устав ждать, Людовик XII вернулся во Францию вместе с большей частью своей армии, оставив в Венето только несколько отрядов.

В июле 1509 года венецианцы возвратились в Падую, восставшую против императорского владычества. Остальные города тоже были готовы броситься в объятия Светлейшей. Император, который мог дорого заплатить за свое опоздание, в августе наконец прибыл в Италию во главе тридцати тысяч человек.

Поскольку императорская армия уже находилась на итальянской земле, Флоренция не могла больше уклоняться от выполнения взятых на себя обязательств. Первая часть денег в счет сорока тысяч дукатов, выторгованных императором — результат переговоров, которые после отъезда Никколо из Тренто вели флорентийские послы, — была выплачена в октябре. В ноябре Макиавелли было поручено доставить в Мантую десять тысяч золотых флоринов — сумму, которая была оговорена в качестве второго платежа. Другое задание, которому первое служило своего рода прикрытием, заключалось в том, чтобы наблюдать за тем, что происходит в Вероне, где после неудачной попытки вырвать Падую из рук венецианцев обосновался штаб императорской армии. Пусть Никколо отправляется в Верону «или куда сочтет нужным, чтобы получить самые достоверные сведения, какие возможно».

* * *

…И вот Никколо в Мантуе, утонувшей в тумане, который поднимался от воды, окружавшей этот маленький город. Он остановился у некоего Джованни Борромеи, как ему и приказали, потому что именно туда должен был явиться посланец императора. Может быть, это будет тот же самый, что в октябре приходил за первой частью платежа и которого ему описали как человека в возрасте тридцати — тридцати двух лет, невысокого роста и упитанного, кучерявого, рыжеволосого и рыжебородого. Никколо следует опасаться всяких проходимцев, и потому он должен потребовать от порученца, кем бы тот ни был, удостоверить свою личность.

Первая часть операции прошла гладко. Правда, агент императора не был рыжим, но он предъявил письмо, написанное рукой его господина, в котором ему поручалось принять деньги, и выдал расписку. Однако Никколо не может сразу же отправиться в Верону, потому что ему надо дождаться еще одного посланца, которому он должен передать еще тысячу дукатов. Ситуация в Вероне развивается не лучшим образом и там вполне может разразиться такая же буря, как и в Виченце, которая, как стало известно Макиавелли уже в Мантуе, изгнала из своих пределов гарнизон императора.