Никодимово озеро

– Зачем же при девке? — заметил Сергей.

– Девка не видела, девка на берегу осталась! Так он мне: «Появись, — говорит, — в Южном!» Я думал — сгоряча. А меня подловили двое: один братан этой — знаю, другой фифа такая — не видел раньше. Во — ряху размолотили! — Мишаня показал. — «Леху, — говорят, — не трожь!» Понял? Как это? Если бы с тобой так — что бы ты?

Сергей куснул губы.

– Если все так — подло. Но на меня ты зря крысишься, я ваших дел не знал.

Мишаня смягчился.

– К тебе я ничего, ты сам по себе. Антошка вон за тебя... Надолго?

– Что? — переспросил Сергей. — А! Нет. Есть тут одно дело... Потом, наверно, уеду.

– Я тебя еще, как приехал, видел. На пожарище. С этим, с милицейским. Знакомый, что ли?

Сергей пропустил было его реплику мимо ушей. С охватился:

– Где? С каким милицейским?

– На пожарище! — повторил Мишаня. — Девки были: твоя, Лешкина и этот с каким-то. Ну, фуражка такая моднячая у него, с козырьком!

Сергей ошарашенно поморгал на него.

– Ты что-то путаешь, Мишаня...

– Да нет же! Глаз у меня — на всю жизнь! — обиделся Мишаня. Я в то утро из Сосновска ехал первым автобусам. Они откуда-то отсюда — навстречу. Дождичек брызнул, дорожка там — не разъехаться. А они на своей красной вместо того, чтобы вправо свернуть из-под фар, влево съехали в кювет. А я возле водителя стоял. Тот еще матюкнулся на них... Этот, в фуражке, сидел. Машинка у них что надо! А минутка — и мы бы жулькнули ее!

– Когда это, говоришь, было? — переспросил Сергей.

– Ну, не вчера, когда я вас видел, а за сутки! Утром, когда пожар здесь!.. — Мишаня распрощался и, медлительный, неуклюжий, уплыл своей дорогой. А Сергей остался на том же месте и не заметил, как подошла к нему с веслами Алена.

– Ты чего, Сережа?

– Позавчера утром Мишаня видел Павла в милицейской машине... Он ехал со стороны Южного...

Алена закусила указательный палец.

– Как же мы теперь...

– Надо торопиться, Алена! — ответил Сергей. И не так убедительно повторил еще раз: — Надо торопиться...

Алена обошла его, чтобы разговаривать лицом к лицу. Сергей упредил ее вопрос:

– Никто не знает, что золото у меня. Поняла? Ты тоже не знаешь!

– Я знаю... — сказала Алена.

– Ничего ты не знаешь! — обозлился Сергей. — Мы оба ничего не знаем: ни ты, ни я! — Успокоил ее:— Считай хотя бы, что ты не видела Мишаню, — вот и все, Алена. Мог же он не попасться нам? Черт его дернул... Не видела, да и только. Все остается по-старому.

Алена неуверенно кивнула.

– У тебя есть какие-нибудь планы? Ты что-нибудь понял?

– В том-то и дело, Алена, что ни-че-го! — удивив своей неожиданной веселостью, заверил ее Сергей. — Совсем ничего. Но это даже в тысячу раз лучше: если б не золото... Идем, бросим через забор весла.

...На проселок, где шли вчера с Галиной и Николаем, повернули в молчании. Вынужденный теперь действовать со всей возможной энергией, Сергей утратил недавнюю веселость и, уже не замечая коршуна, плывущего над ними в синеве, как накануне, думал, что Алена озабочена тем же. И вздрогнул, когда она, тронув его за локоть, тревожно позвала:

– Сережка!..

Он круто повернулся к ней.

Алена задержала его на изгибе проселка, в клубках безлистого шиповника по сторонам. За спиной у нее, как опора, возвышался кедровый ствол. А солнце брызжущими огоньками падало сквозь хвою в лицо Сергею.

И когда Сергей увидел, как исподволь опять завлажнели глаза Алены, его охватило какое-то нехорошее чувство разочарования, обиды, тоски. Будто и не ходили они к старушке Федоровне, не пробирались едва приметной тропинкой через тайгу, не сидели рядом с обитателями заимки у костра: будто время Алены и мысли ее остановились в то недоброе мгновение утра в летнике, когда он спросил ее про Лешку, — остановились, чтобы продолжиться лишь теперь.

А она тревожно и яростно, потому что тихо, спросила:

– А разве ты меня, Сережка, не любишь?..

Кажется, он побледнел, настолько неожиданно и нечестно было это с ее стороны.

– Почему ты не отвечаешь?! — еще тише и яростнее потребовала она.

Сергей шагнул прочь от нее. Сорвавшимся голосом ответил через плечо:

– Какое это имеет значение?!

Она прокричала вдогонку после паузы:

– А может быть, мне это важно, Сережка!.. — И повторила, не двигаясь: — Любишь, а?!

Он остановился в обманчивой уверенности, что овладел собой. И ответил негромко, но страшно глупо, совсем не то:

– Алена, я тебе этого никогда не прощу...

Сделал еще несколько быстрых шагов, потом пошел медленней...

Через минуту она догнала его, взяла под руку. Виноватым голосом сказала:

– Дурной, Сережка...

Он осторожно высвободил руку, не глянул на нее.

И только еще минуту спустя, глухо проговорил в землю:

– Я чепуху сказал, Алена... Не обращай внимания...

Она опять легонько дотронулась до его локтя и, шмурыгнув носом, ответила:

– Я не сержусь на тебя, Сережка... Только ты, пожалуйста, тоже на меня не сердись. Ладно?.. — Потом добавила: — Ведь я не хотела тебя обидеть... Просто какая-то невезучая я, Сережка...

Он не ответил.

В молчании стало слышно, как вскрикивают, перелетая через дорогу, тонкоголосые пичуги, время от времени то там, то здесь потрескивают кедры, а где-то в глубине бора — то словно бы впереди, то за спиной у них — равнодушно вещает кукушка.

А когда подошли к повороту на Южный, посмотрели друг на друга... и стали ждать попутную машину, как будто ничего не случилось между ними на старом-старом проселке. Потому что так было надо.

* *

*

В Южном недалеко от больницы, встретили Галину.

– От Валентины Макаровны? — осторожно спросила Алена.

– Да, на минутку зашла. Она же не ест ничего. Думала угостить завтраком! — заботливо проговорила Галина. Сегодня она была похожа на Золушку, каких демонстрируют в театре: белая нейлоновая блузка, скромные туфельки, мини-сарафанчик. Маникюр розовый, почти бесцветный, а губы и без помады хорошо смотрелись на загорелом лице. — И вам не до отдыха? — посочувствовала она.