Никогда без любви

— Вот твой двести третий, — говорит он, еще издали увидев автобус. — Садись!

— Пока! — кричу я и машу ему рукой.

Едва успеваю убрать руку, как дверь автобуса с треском захлопывается. Костя остается стоять на снегу с поднятой рукой. Я, пошатываясь на колеблющемся полу автобуса, иду вперед. Наверно, люди думают, что я пьян. Вовсе я не пьян. В голове ясно, даже яснее, чем всегда. Просто меня охватывает непонятная грусть. Я сижу и вспоминаю Костю. Он стоит перед глазами с поднятой рукой, и две большие тени лежат позади него. Хороший он парень, Костя... И далекими-далекими кажутся мне дни, когда мы ссорились с ним и он обзывал меня трахомой.

— Товарищи, кто не имеет билетов? — откуда-то издалека доходит до меня голос.

Я сразу узнаю его. Так говорит кондукторша с пышными, с рыжинкой волосами. Только она. Кажется, что слова, которые она произносит, немножко задерживаются на кончике ее языка, а потом слетают, такие кругленькие, аккуратненькие. Я оглядываюсь: да, это она. Сегодня она не в малиновом берете, а в шерстяном сером платке. Волосы буйно лезут из-под него, а лицо кажется еще нежнее. Я не свожу с нее глаз. Она быстро и весело делает свое дело. Маленькие озябшие руки ловко, одним движением отрывают билеты. Пассажиры охотно с ней заговаривают. Она отвечает быстро и весело, сама о чем-то спрашивает, улыбается. Кажется, все эти люди давно ей знакомы. Она здорово отличается от многих кондукторов нашего двести третьего маршрута, раздражительных и грубых. Я-то их уж знаю!

Девушка глядит на меня, и я вспоминаю, что не платил за проезд. Я шарю по карманам, но там не находится даже завалявшегося пятака. Я вспоминаю, что выгреб всю мелочь, когда мы с Костей покупали подарок Ивану. Внутри у меня холодеет, и если оставалась в голове еще хотя бы капелька хмеля, то сейчас и она улетучивается.

Кто не знает, как это можно сгореть от стыда, так я расскажу. Я именно сгораю от стыда. Не могу поднять глаз и чувствую себя так, будто меня опустили в горячую воду. Только пальцам ног зябко. Я никогда не ощущал раньше, что у меня на ногах есть пальцы. Сейчас же я чувствую, что они, холодея, как бы отделяются друг от друга. Такое противное состояние, какого я, кажется, еще не испытывал!

Подойти и сказать, что у меня нет денег?.. Стыдно признаться в этом. Выйти из автобуса и отправиться домой пешком? Пройду часа два, сестренка умрет от страха за меня. И я сижу, не в силах сдвинуться с места. Сижу на самом виду, как на скамье подсудимых.

Хорошо, что в кинотеатре «Ударник» только что окончился сеанс и в автобус набивается много народу.

V

Ее зовут Лилей.

Я узнаю об этом у кондуктора автобуса, в котором еду на работу.

— Зачем она тебе? — спрашивает кондуктор, пожилая женщина, добрая характером и еще не раздраженная работой. Иначе вряд ли она ответила бы на мой вопрос.

— Да так... Я должен ей.

И краснею.

— Постой... Ее машина, кажется, сорок девять восемнадцать. Ее зовут...

Фамилию ее я и раньше знал — Буданова.

Я повторяю ее имя, точно боюсь забыть. Но я уже знаю, что никогда его не забуду.

Каждый день ищу автобус сорок девять восемнадцать. Мерзну на остановках, встречая и провожая глазами автобусы, все как один яйцеобразные, окрашенные в красное и желтое, с побелевшими от густого инея стеклами. Стекла кое-где темнеют пятнами: это пассажиры растапливают своим дыханием иней и лед, чтобы увидеть нужную остановку. Я, когда был маленьким, тоже увлекался этим.

Однажды утром я раньше обычного ухожу из дому. Сажусь в автобус, но через остановку выхожу. Мне почему-то кажется, что следующий будет Лилин. Но в следующем еду тоже только одну остановку, потому что Лили нет. Третьего нет так долго, что я начинаю волноваться: опоздаю! Наконец автобус подходит. На месте кондуктора сидит та женщина, у которой я спрашивал о Лиле. Она узнает меня, кивает, будто давнишнему знакомому.

— Не нашел?

— Не нашел.

— Ищи. Долг полагается отдавать.

— Ясно, полагается. Да где ее найдешь? Автобусы у вас все одинаковые.

— Лиля новый получает. Такой красивый!

На работу я опаздываю. Правда, Костя Мармеладов только что закрепил заготовку и еще не включил мотор. Но глядит он на меня волком.

— Опять автобус?

— Автобус.

— Непонятный ты человек, Витя. Вроде парень ничего, а серьезности никакой.

— Это верно, серьезности никакой.

— Иди ты к черту! — ревет он.

И зачем обижается? Я вовсе не дразню его. Мне просто нечего сказать, разве только повторить его же слова.

Подходит мастер Семен Иосифович, стоит возле нас с плотно прижатой к боку культей. Исчезает, ничего не сказав.

Я включаю станок. Он гудит ровно и мягко. Мне нравится, когда гудит мой станок. Если я выключу его, то шум цеха сделается куда менее наполненным. Про себя я горжусь этим.

О многом я думаю в эту смену. Я думаю о том, как встречусь с Лилей, что скажу ей. Все получается очень просто. Она сразу узнает меня, и я говорю, что знаю, как ее звать, и покупаю два билета. «Почему два?» — спрашивает она. «Я в прошлый раз без билета прокатился. Помнишь?» «Нет, не помню», — ответит она, а я по глазам увижу, что она помнит. «Пойдем сегодня в цирк?» «Да что ты, я ведь работаю!». «А завтра?» «Завтра пойдем»... И я жду завтрашнего дня. Мы встречаемся. Идем не в цирк, а на танцы в наш заводской клуб. Меня спрашивают, кто это. Я отвечаю гордо: «Знакомая». Ребята мне завидуют.

«Ах, черт, нужно купить костюм! Лиля засмеет меня за пеструю кофту и голубые брюки-макаронины, — думаю я. — Займу деньги у Ивана Чарушина. Заработаю — отдам».

Через несколько дней Иван дает мне денег, и мы втроем — он, я и Костя Мармеладов — идем в магазин, чтобы выбрать костюм. Долго спорим, какой цвет лучше. Мне нравится цвет какао, Косте — серый. Иван Чарушин молча глядит на нас, роняет скупо:

— Непрактично...

Я молчу, поникший: на приемы, что ли, мне в черном-то ходить?

— А ну его! Пусть носит, что ему нравится, — говорит Костя, видя, как я скис от одного вида черного, скучного костюма. — Только твои лошади так его обслюнявят, что не узнаешь в первый же день.

Чудак этот Костя: да разве я пойду в цирк в таком костюме? Меня там и в кофте хорошо встречают.

Сестренка приходит в ужас, увидев мою покупку.

— Где ты взял деньги? — спрашивает она строго.

— Занял.

— Смотри! Ты начнешь еще воровать...

— Ну, Надя, зачем ты так говоришь? Неужели не веришь своему единственному, горячо любимому брату?

Она смотрит на меня, и в глазах ее я не вижу больше ужаса.

— Ты всегда такой, — говорит она, все еще немножко сердясь. — Не посоветуешься.

— Это так неожиданно случилось. Зашли — купили.

— Столько, наверно, стоит!..

— И вовсе недорого. До весны рассчитаюсь. И тебе платье куплю.

— И не выдумывай!

— Куплю! Все равно куплю!

— Ладно. Только имей в виду — нужно на размер больше. Я к тому времени вырасту.

— Учту.

С этого дня сестренка относится ко мне с еще большей заботливостью. Каждый день она докучает вопросами: не болен ли я, почему окучен, почему подолгу не сплю?