Никогда не было, но вот опять. Попал

— Иди уж, балабол. — Отмахнулась женщина.

Я засмеялся, но почти уже на пороге, спросил:

— Савватеевна! Отец твой чем торгует?

— Тебе это зачем?

— Мыслишка одна пришла в голову. Склады у него в Тюмени есть? Такие, чтобы зерно можно было засыпать и придержать некоторое время?

— Склады есть и не маленькие.

— Так это здорово! Ты не против если я твою родню к торговле зерном привлеку? Какую никакую денежку помогу им заработать. И денежку немалую.

— Тебе в том, какой прок?

— Не скажи Савватеевна! Одно дело если приедет никому неизвестный мужик из глухого села и совсем другое, когда зерном торговать начнет местный купец, которого все деловые люди вашего города знают. И потом цена на хлеб подскочет в этом году лишь ближе к зиме, а Жабин зимы ждать не будет, распродаст зерно по дешевке. Это в следующем году хлеб в Тюмени начнут расхватывать как горячие пирожки на базаре. Но и тогда лучше с местным купцом в паре работать.

— Ну так и ждал бы до следующего года.

— Нельзя ждать. Дело для Жабина новое, нужно освоиться, опыт получить. Хочу дядьку Кузьму с Митькой в ученики к Жабину пристроить, чтобы на будущий год как можно больше зерна закупить и перевезти.

— Хорошо! Отпишу братьям, узнаю как и что, потом тебе расскажу.

— Отлично! Договорились! — Оставил я за собой последнее слово и выскочил из хаты.

Глава четырнадцатая

Я смотрю в спину едущего впереди Архипки. Полчаса назад закончился небольшой дождь, от которого мы не стали прятаться, поэтому немного вымокли. Но сейчас тучи рассеялись и солнце ощутимо пригревало. Намокшая было одежда быстро сохла и мне казалось что от Архипки и его лошади идет пар. Дед ехал впереди на крупном темно рыжем жеребце, с белой гривой и такого же цвета хвостом, которого называл Игренькой. За дедом на веревке привязанной к седлу плелась, нагруженная мешками, одноглазая кобыла. Мы с Архипкой ехали на двух небольших лошадках неопределенной масти и кличек не имеющих. Впрочем своего конька я обозвал чисто еврейским именем Сруль. Поскольку эта скотина, когда я затягивал подпругу, надувалась и некрепко привязанное седло норовило сползти набок вместе со мной. Но в прошлой жизни я уже сталкивался с подобным хитрецом, когда однажды решил поработать ковбоем в Бийской конторе «Скотоимпорт».

С двумя такими же молодыми придурками почти полтора месяца гнал из Монголии стадо сарлыков в количестве двухсот десяти голов по Чуйскому тракту. Вот там-то мне и попался старый, толстый и хитрющий конек, с подобными замашками. Первое время я никак не мог понять, почему седло сползает. Но однажды затягивая подпругу, я в сердцах легонько пнул по толстому пузу и, о чудо, пузо опало и мне удалось застегнуть подпруги чуть ли не на последнюю дырочку. Словом, к концу пути жокеем я, конечно, не стал, но управлялся с конем вполне уверенно. Так и тут, седлая своего Сруля, я также слегка подпинывал его под пузо и подпруги затягивал крепко.

В дороге мы уже третий день, а проехали всего километров восемьдесят. Кони — транспорт не быстрый, да еще изрядно нагруженный. Везем с собой много чего, только круп и сухарей килограммов тридцать, по местному два пуда, а еще овес для лошадей, инструменты: лопаты на всех, два топора и пила. Оружия нахватали; по револьверу каждому, винчестер в специальной кобуре у меня к седлу приторочен, патронов, правда, маловато, ну да ладно. Арбалеты прихватили да болтов наделали. Дед ружье покупать не стал, захватил свой монструозный самострел, с которым обращался весьма ловко. Вобщем кони наши загружены были основательно, и тридцать-сорок километров за день это очень хорошо.

Наверное, можно и больше проехать, но дед не торопится. Останавливаемся на ночевку возле ручьев с чистой и холодной водой. Расседлываем, поим и кормим коней, дед разжигает костер и кашеварит, Архипка с Кабаем идут охотиться, а я ставлю палатку и рублю лапник. Палатку кроил и шил я сам вечерами, когда готовился к походу. Дед палатку счел сначала баловством, но я помнил совет опытного гонщика скота. Он говорил: «Как бы вы не устали за день, но палатку ставьте обязательно, иначе вы не будете как следует высыпаться, разленитесь и, в конце концов, растеряете скот». И как оказалось, он был полностью прав. Наши соседи, гнавшие вчетвером стадо овец, расслабились и недосчитались больше десятка голов, за которых с них вычли из зарплаты.

Ночью не дежурим, у нас есть надежный охранник Кабай. Сегодня или завтра доберемся до Спасска, а там до Аптазы останется два неспешных перехода. А пока мы едем по вполне нормальной дороге, которую, правда, немного развезло после дождя, но не критично. К вечеру под солнцем и ветерком высохнет. Дорога изгибается то влево, то вправо, то ныряет в низины, то взбирается на холм и кажется если поехать по прямой, то путь будет намного короче. Но это не так. Как бы дорога не петляла она и есть самый кратчайший путь из пункта «А» в пункт «Б», поскольку проложена по самому оптимальному для имеющихся транспортных средств, маршруту. По молодости, не раз пытался пройти или проехать по прямой и всегда тратил на это больше времени и сил, чем по извилистой дороге.

Я не управляю своим коньком. Он и без всякого управления бодро топает следом за Архипкиной лошадкой. А поскольку заняться мне нечем, то я любуюсь природой и вспоминаю прошедшие два месяца.

С управлением «ларцом Парацельса» у меня случился полный облом. Мы с Бабой Ходорой попытались еще раз испытать на себе действие этого аппарата, но никакого эффекта не получили. Даже не понятно включался аппаратик или нет. Последствие первого воздействия «ларца» пока не ощутил, или не заметил, расту ведь еще и прошедшие изменения в организме можно этим объяснить. Вроде сильнее стал, ну так тренируемся же. Вон и Архипка пожалуй от меня нисколько не отстает, да и Антоха с Платошкой вполне на уровне. Эх, как им хотелось с нами поехать, но увы. Чтобы как-то подсластить эту горькую пилюлю, выдал им по двадцать рублей на такую же одежку как у нас с Архипкой. Сказал, что когда вернемся, то договорюсь с их родителями и мы поедем учиться в город, а пока наказал следить за домом знахарки и в случае чего бежать или к старосте или к отцу Серафиму, ну Ивану Щербаченку сообщить если он дома будет.

Кстати о знахарке. При последнем разговоре с ней мне показалось, что на лице у нее разгладилось парочка морщин, и вроде как поправилась она немного. Может и правда аппаратик помог. И самое важное! Вполне случайно узнал, что это не мой мир. Как узнал? Да обыденно все. Разговорились с Савватеевной о литературе. Пушкина она очень любит, а я под эту тему ляпнул:

— Вот же не справедливость: какой-то содомит французский великого поэта шлепнул, а сам прожил чуть ли не восемьдесят лет.

— Какие восемьдесят лет? Ведь Пушкин застрелил Дантеса. — Возмутилась знахарка.

— Не понял! Как застрелил? И что живой Александр Сергеевич остался после дуэли?

— Не остался. Умер от раны. А французика наповал уложил.

Я с минуту, обалдело смотрел на знахарку, а потом подскочил и чмокнул ее в щеку.

— Ты что с глузду съехал? — Произнесла женщина в немалом изумлении.

— Ты даже не представляешь, Савватеевна как ты меня обрадовала. Я ведь боялся, что попал в прошлое моего мира, а значит и жена и дочь и внуки мои уже не родятся. Теперь не боюсь. Они живы там в моем мире, а это параллельный и я могу творить в нем, что захочу. Да собственно уже натворил. Письмишко-то деду твоему я накатал знатное и обидное.

— Да что с тобой, что ты так возбудился то?

— Ты понимаешь Савватеевна, у нас ведь этот пидор Дантес жив остался, более того, в Париж умотал и там карьеру сделал — сенатором стал. А здесь, значит, кончил его Александр Сергеевич. Славно! Славно! Ну, суки! Теперь вы у меня попляшете!

— Ты о ком это! Кого плясать хочешь заставить? — С легким подозрением на мою не нормальность осведомилась знахарка.

— А! … — Беспечно отмахнулся я. — Пока не знаю, но кто-то попляшет обязательно. Спасибо Савватеевна сняла камень с души.