Никогда не говори: не могу
Шрифт:
Всех и вся имущие. Чаще всего насильственным образом.
Если вас когда-нибудь пригласят в приличное «кутузовское» общество, то не тужьтесь напрасно, дергая на себя бронзовую дверную ручку. Дверь все равно не поддастся, пока вы не представитесь недоверчивому глазку видеокамеры:
– Такой-то, явился к тому-то.
– Подождите, пожалуйста.
Если вы действительно тот, за кого себя выдаете, не пройдет и пяти минут, как пропоет мелодичный гудок, что-то щелкнет, что-то звякнет, дверь мягко распахнется. Останется лишь выдержать неприятную процедуру просвечивания металлоискателями, после чего путь будет свободен. Потыкавшись в разные углы холла, вы обнаружите нишу с кабинами лифтов. Смело выбирайте любую и – в добрый путь. Мягкий толчок, а через несколько секунд: «динь-дилинь, приехали».
Очутившись внутри апартаментов, старайтесь не слишком пялиться по сторонам. Делайте вид, что у вас тоже хватает комнат и залов, по которым можно бродить с утра до вечера, отдыхая то на диване, то в кресле, то на просторном спальном ложе под королевским балдахином. Притворяйтесь, что у вас точно такие же камины, общим числом три: первый – кремовый с бежевыми прожилками, второй – черно-сизый с мерцающими крапинками, последний – из белого мрамора с фиолетовыми прожилками. Пузатыми вазами с китайскими миниатюрами нас тоже не удивишь, у нас полным-полно таких ваз, просто ставить некуда. И раскидистых, как баобабы, люстр хватает, и бронзовых канделябров (на кой хрен они, кстати говоря, нужны при наличии электрического освещения?). Подлинники мастеров живописи? Видали мы эти подлинники! Красного дерева часы величиной с платяной шкаф? Эко диво, тьфу!
И только очутившись в одной из трех ванных комнат, где никто за нами не подсматривает (хотя кто знает, кто знает…), можно дать волю чувствам, трогая все эти золоченые финтифлюшки да краники, оглаживая кафельные и фаянсовые поверхности. Не та красота, которая спасет мир, но все равно здорово.
Однако по-настоящему дух захватывает в персональном зимнем саду, сооруженном на верхушке «кутузовского» дома. Вот где поистине райский уголок! Попав внутрь, невольно задаешься вопросом, почему господь изгнал из Эдема Адама и Еву, а некоторым их куда более грешным потомкам обеспечил райское существование непосредственно на земле?
В этом божественном оазисе удушливо благоухают тропические цветы, топорщатся манговые заросли, подают жутковатые голоса яркие попугаи. Правда, их приходится держать в клетках, поскольку сад необходимо постоянно проветривать, открывая фрамуги. По этой же причине помещение невозможно оградить от вездесущих московских воробьев, непринужденно купающихся в искусственном озерце или склевывающих диковинных жучков с магнолий.
Но не только воробьям тут раздолье – сад настолько велик, что трудно сказать, то ли он является продолжением апартаментов, то ли сами апартаменты пристроены к саду. Для того чтобы сюда беспрепятственно проникал солнечный свет, добрую треть кровли возвели из высокопрочного стекла. Под полом тянулась целая система насосов, дренажных отводов и трубопроводов. Помимо центрального отопления была задействована установка, отвечающая за воздушный подогрев. Исправно функционировала система полива растений. В растворном узле готовились минеральные удобрения.
Уход за садом осуществляла команда из трех человек, к которой, в случае необходимости, подключались механик или электрик. Но все эти работяги твердо усвоили одно простое правило: не хочешь потерять теплое местечко – не попадайся на глаза хозяину. Стоило персоналу получить сигнал о его приближении, как они моментально испарялись, подобно бесплотным духам.
Он любил находиться в саду в полном одиночестве, особенно когда за стенами его персонального рая бушевала непогода. За прозрачной торцевой стеной вселенский потоп, по стеклянной крыше низвергаются хляби небесные, а он блаженствует в шезлонге, изолированный от любых бед и напастей…
Только не поддавайтесь зависти и избегайте мыслей, будто обладатель сей роскоши вас когда-то где-то как-то обобрал. Ложь. Поклеп. Ну, может быть, ему и пришлось маненько нажучить Иванова с Сидоровым, может быть, даже несколько миллионов таких ивановых с сидоровыми, но ведь не вас лично, правда? Так что восхищайтесь скромным обаянием буржуазии и помалкивайте в тряпочку. Не то…
– Яйца оторву! – прорычал Кочер, мечась по бильярдной.
Углы просторного помещения тонули во мраке. Там, напоминая притаившихся гиппопотамов, тускло лоснились низкие диваны, мерцали бутылки в зеркальных гротах
бара, томился в ожидании неизвестно чего черный суперплоский телевизор с чуть ли не двухметровым экраном. В круге света находился лишь громадный стол под зеленым сукном, черный щит с записанным мелом счетом, кийная стойка да открытые ящики на резных ножках, в которых хранились шары, желтоватые, как черепа убиенных младенцев.Сам Кочер то появлялся на свету, то вновь ускользал в тень. Что-что, а эту тактику он освоил досконально.
– Падла! – возник.
– Паскуда! – пропал.
Хотя Кочер ругался, как пьяный сапожник, был он человеком весьма уважаемым, известным не только в деловых, но и в политических кругах. О его международной корпорации, ворочающей миллионами долларов, писали в прессе и даже вскользь упоминали по телевидению. Именовалась она по-английски «Голден хиллз», а по-русски – «Золотые горы». Никто, кроме Кочера, не знал, откуда взялось это название, а он на эту тему не распространялся. Не объяснять же каждому, что это была дань детству, когда маленький Кочер любил напевать песенку из мультфильма «Вовка в Тридевятом царстве». Звучала песенка так: «Имел бы я-а златые горы и ре-е-еки по-олные вина-а…» Далее следовала строчка «но крашу, крашу я заборы», которую будущий мультимиллионер интуитивно недолюбливал, а потому замалчивал. И правильно делал. За свою жизнь он не покрасил ни одного забора, даже самого маленького. Его предназначение было иным.
К началу третьего тысячелетия от Рождества Христова Кочер стоял на ногах так прочно, что не повалишь. Начинал он, как многие, с банального кидалова да мочилова, а по прошествии лет его корпорация ворочала мультимиллионными капиталами, и не было в столичном бизнесе места, где бы он не имел своего интереса. Курочка по зернышку клюет, а господину Кочеру, весившему без малого сто кэгэ, таких зернышек требовалось ой как много. И без доступа к государственной кормушке он чувствовал бы себя обделенным.
Путевкой в большую жизнь послужило мимолетное высказывание Чубайса, отозвавшегося однажды о Кочере как о честнейшем предпринимателе, с которым можно иметь дело. Для людей понимающих это означало многое. Правда, Кох и Гайдар забывали упомянуть Кочера в своих высказываниях, но они давно не пользовались тем авторитетом, как на заре перестройки. Кочер запросто обошелся без их рекомендаций, проталкиваясь к «шведскому столу», как шутливо именовали в определенных кругах благодатную ниву приватизации. Урвал кусок здесь, урвал кусок там, перемолол, проглотил, снова хапнул, не позволяя оттеснить себя от дармового пирога – Кочер здорово поднаторел в этой деятельности. Сливки снимали другие, но и такие, как он, внакладе не оставались, энергично работая локтями и челюстями. При этом хорошим тоном считалось не просто жевать, а поддерживать светскую беседу, рассуждая о священных принципах частной (чав-чав) собственности, о либерализации (чав-чав) и интеграции (чав-чав).
Предки Кочера были выходцами из Германии, но он никогда не жалел о том, что родился в России. Правда, страну, считавшуюся его родиной, он не жалел тоже. Нищенствует? И пусть нищенствует. Таково ее историческое предназначение.
Что вы волнуетесь за всяких неудачников, отчитывал Кочер оппонентов в ходе телевизионных дебатов. Ну, вымрет тридцать миллионов, так что же? Они не вписались в рынок. Не думайте об этих лентяях – новое поколение вырастет, предприимчивое, жизнеспособное.
Русские люди страдают по собственной вине, утверждал Кочер. Их никто не оккупировал, никто не покорял, никто не загонял за колючую проволоку. Они сами развязывали войны, сами садились в тюрьму и сами себя расстреливали. Работать до седьмого пота не любили, предпочитая философствовать да пьянствовать. В итоге русский народ лишь пожинает то, что посеял. И поделом. Пусть расплачивается за свое кровавое тоталитарное прошлое. За Родину, за Сталина? Вот и получайте по полной программе, коммуняки хреновы.
Известное выражение «русише швайн» не употреблялось им лишь потому, что это могло вызывать некоторые неприятные ассоциации с фашизмом, мешающие бизнесу. Но думать Кочеру запретить никто не мог, и он думал именно так. Его нельзя было обвинить в том, что он грабит своих. Люди, среди которых он провел всю жизнь, были для него чужими. Не сплошь «швайне», но все равно «русише».
Судя по всему, одна из этих русских свиней чем-то здорово насолила господину Кочеру.
– Убить мало! – проорал он.