Никогда не говори: не могу

«Эти специалисты, – догадалась Даша, – не просто меня обувают, а вообще обдирают как липку». И все же, сложив названные суммы, она кивнула: годится.

Медсестра сладко заулыбалась: чай? кофе? Врач тоже улыбнулся и принял свободную позу. Вращая большими пальцами рук, сложенных на животе, он высказался в том смысле, что прейскурант рассчитан на один глаз. Полученную сумму нужно удвоить. Вместе со всякими загадочными лазероагуляциями, о которых прежде речь не шла, получилось что-то около четырех тысяч долларов, ровно в два раза больше, чем имелось в Дашином распоряжении.

Она покусала губы, прикинула, что недостающие деньги все же можно наскрести, если хорошенько постараться, и сказала:

– Ладно. Я согласна. Но вы можете дать гарантии?

– Гарантии? – удивился врач. – Даже господь бог не дает никаких гарантий. – Его пальцы завращались быстрее.

– Кофе, прошу вас, – вмешалась медсестра, с шуршанием увиваясь рядом.

Даша машинально прикоснулась к поставленной перед ней чашке, но тут же отдернула руку, хотя не обожглась.

– Какие бумаги, – спросила она, – нужны для оформления больного?

– Для начала нужно составить договорчик, – сказал врач. – Стандартный такой. Чистая формальность.

– Печенье? Сливки? – Медсестра едва не выпрыгивала из халатика, так ей хотелось угодить посетительнице.

Даша показала жестом: не надо. Пробежалась взглядом по строчкам протянутого ей документа. Один из пунктов гласил, что ответственность за результат операции полностью возлагается на больного либо на презентатирующих его лиц.

Дурацкое словечко «презентатирующих» царапнуло, как кошачья лапа с выпущенными когтями. Даше вспомнилась рыдающая женщина у входа. Она внимательно посмотрела на медсестру, которая тут же заулыбалась и часто захлопала ресницами. Попыталась заглянуть в глаза медику, который принялся деловито рыться в ящике стола.

«Да ведь это просто ряженые, – подумала она. – К настоящей медицине они имеют отношение не больше, чем персонажи телесериала «Ускоренная помощь». За этим отдаленным сходством ничего нет. Покрасуются перед зрителями, пока не надоест, а потом сбросят белые халаты и весело заржут в две глотки: «Сурпрайз, сурпра-а-айз!» Они будут радоваться успеху своего очередного спектакля, а мне останется только слезы лить, проклиная себя за доверчивость».

– Что за чушь? – воскликнула Даша, тыча в возмутивший ее пункт контракта. – С какой стати больной должен нести ответственность за то, что сотворят с ним в вашей клинике?

– Обычная международная практика, – поскучнел врач. – Так принято во всем цивилизованном мире.

– Вы, пожалуйста, ответьте мне прямо. Восстановится ли у моего деда зрение?

– Сложный вопрос. Специалисты, – врач подвигал плечами, поудобнее устраиваясь в тесноватом халате, – специалисты отвечают на этот вопрос так. Если катаракта длится достаточно долго – несколько месяцев или около года, – то вероятность восстановления нормального зрения небольшая.

– Что значит: «нормального»? – наседала Даша.

– Задача хирурга – сохранить хотя бы то, что осталось.

– Так ничего же не осталось!

Врач развел руками. Даша встала, с шумом отодвинув стул.

Покидая клинику, она дала себе зарок раздобыть денег на проведение операции где-нибудь за границей, например, в Германии. Пусть там с нее сдерут не меньше четырнадцати тысяч евро, но зато не облапошат, как в частной российской клинике. Даша должна добиться этого. Кто же еще поможет деду, если не она? Родители? Нет. Они смирились, вернее, всем своим отчужденным поведением предлагают смириться деду. И он уже почти потерял надежду, беспомощный, как ребенок. Нельзя бросать его одного в темноте. Он молчит, но разве не слышно, как он зовет на помощь?

– Дашутка? Ты уже здесь?

Она посмотрела на дверь, из-за которой донесся голос деда, и не удержалась от улыбки. Ей было приятно, что дед ощутил ее присутствие на расстоянии. А еще приятнее, что ее не спутали с Анкой.

Глава 16 Поиск решения вслепую

В спальне царил полумрак, поэтому, поздоровавшись с дедом, Даша первым делом раздвинула шторы.

– Укройся хорошенько, – потребовала она, взбираясь на подоконник. – Хочу проветрить комнату.

– Какая же ты сегодня красивая, – улыбнулся Иван Петрович, с наслаждением вдыхая свежий воздух, ворвавшийся в открытую форточку.

– С чего ты взял? – смутилась Даша.

– На улице холодно. Значит, пока шла ко мне, щечки разрумянились, глазки блестят. Разве не так?

– Так, так. Ты натяни одеяло повыше, пожалуйста. Только-только выздоравливать начал.

– Я себя превосходно чувствую.

У стоявшей на подоконнике Даши перехватило горло. Сверху дед выглядел очень маленьким и несчастным. Бледная кожа, заострившийся нос, слепой, неподвижный взгляд. Морщины, избороздившие лицо, казались сегодня особенно резкими и глубокими. А плечи деда были бессильно опущены. Совсем сдал. Сдался.

– Чаю хочешь? – спросила Даша, захлопывая форточку.

– У меня есть. Еще теплый.

Пошарив рукой справа от себя, Иван Петрович взял с тумбочки чашку с надписью «Happy birthday, see the sunshine». Дурацкий подарок родителей к дню рождения. Свою любимую чашку дед разбил, когда еще только привыкал к жизни на ощупь.

По-кошачьи спрыгнув на пол, Даша села на краешек кровати и деловито предложила:

– Давай я тебе супу принесу. Аня только что сварила. Отличный суп.

– Не хочу. – Голова Ивана Петровича отрицательно качнулась на подушке. Он был белым, как наволочка, а седая шевелюра – еще белее. Его года – его богатство. А сколько тех годов осталось?

Проглотив комок в горле, Даша спросила:

– Телик включить?

– Да ну его, – скривился дед. – По утрам одни сериалы крутят да ток-шоу эти дебильные.

– Давай тогда просто поболтаем.

– У меня другое предложение.

– Какое?

Левая рука Ивана Петровича отыскала стул и накрыла лежащую на нем папку:

– Пора заняться чем-нибудь полезным, Дашутка. Сколько можно лентяйничать? – Он виновато улыбнулся. – Вот, решил взяться за книгу, начатую еще лет пять назад.

– О чем она? – спросила Даша.

– Рабочее название: «Отец народов», – оживился Иван Петрович. – Я уверен, что нынешнему поколению будет небезынтересно узнать, как относились к Сталину его современники.

– Конечно, еще как, – кивнула Даша, убежденная, что нынешнему поколению плевать на все, что не сулит удовольствий или материальной выгоды. – Скажи, деда, а за книги сейчас много платят?

– Тысяч десять. Во всяком случае, так было три года назад, когда я сдал свою последнюю рукопись.