Никогда не отступай

Наведя бинокль на юг, Ганс увидел тысячи лошадей в полумиле позади оврага, немногочисленные погонщики-бантаги уводили своих драгоценных коней вглубь тыла. Он проводил взглядом этот гигантский табун. Определить его численность совершенно невозможно, но, по прикидкам Ганса, в овраге перед ними укрылся по меньшей мере умен бантагов.

До Ганса доносился треск ружейных выстрелов; шедшие цепью в двухстах ярдах впереди каре стрелки останавливались, стреляли с колена, перезаряжали, бегом преодолевали пять-шесть ярдов и стреляли снова. Засевшие в овраге враги отвечали стрельбой, и хотя их ответный огонь был не слишком интенсивным, тем не менее люди начали нести потери.

Полковые хирурги занялись ранеными, и Ганс отвернулся, не желая смотреть на то, как врачи делают свой ужасный выбор. Если солдат мог держаться на ногах, его перебинтовывали и разрешали ему передохнуть в одной из драгоценных санитарных повозок, но если его рана была слишком серьезной, врач делал ему укол морфия, кто-то из товарищей перезаряжал его оружие, и несчастный оставался лежать где упал, имея в запасе не больше шести пуль. Все эти три долгих дня, что длился их трудный марш, самым тяжелым для Ганса было оглядываться назад. За Армией Республики по пятам шли бантаги. Иногда над степью поднимался дымок — это значило, что у кого-то из раненых солдат хватило сил перед смертью уложить одного-двух врагов.

А те люди, которые были уже не в силах спустить курок? Ганс старался не думать об их участи. Однажды в Техасе он пристрелил своего раненого команчами друга, чтобы не оставлять его на милость индейцев, отличавшихся не меньшей изобретательностью по части пыток, чем бантаги. Воспоминание об этом до сих пор преследовало его.

Он нередко видел, как его солдаты тайком волокли на себе своих раненых товарищей, скрывая их от взгляда начальства. Пока что Ганс притворялся, что ничего не замечает, но он понимал, что, если бантаги подтянут сюда подкрепления, ему придется отдать безжалостный приказ: иди на своих двоих или умирай.

Укрывшиеся в овраге бантаги стали стрелять чаще. Ганс внимательно разглядывал чуть высовывавшиеся из травы стволы их ружей. Ага, это винтовки, заряжающиеся с дула, а не с казенника, очень хорошо.

Очередная пуля со свистом пронеслась мимо Ганса и вонзилась в стенку обозной телеги, ехавшей за ним. Опустившись в седло, он пришпорил коня и легким галопом поскакал к передней линии. Солдаты продолжали двигаться вперед в прежнем темпе, преодолевая восемьдесят ярдов в минуту. Низко летящие бантагские пули, как косой, срезали стебли степной травы, и Ганс не знал, смеяться ему или браниться, глядя на то, как какой-то молодой солдатик при ходьбе высоко задирает ноги, словно надеясь перепрыгнуть через проносящуюся над прерией смерть.

Офицеры сновали туда-сюда, подбадривая своих людей, некоторые из них во все горло выкрикивали команды не сбавлять шаг, другие же, умудренные опытом ветераны, ограничивались негромкой похвалой и, демонстрируя полную невозмутимость, личным примером укрепляли веру солдат в собственные силы.

В нескольких шагах от Ганса рядовой схватился за живот и, выругавшись, повалился на землю. Его шеренга продолжила движение вперед. Солдат поднял глаза на проехавшего мимо него Ганса, затем перевел взгляд на санитаров, которые должны были решить его судьбу. С перекошенным от боли лицом он поднялся на ноги и заковылял вдогонку своим товарищам, одной рукой зажимая рану, но другой крепко держа винтовку.

Авангард наступающего корпуса догнал шедших впереди стрелков, которые слились с общей массой атакующих. Начальник дивизии дал зычную команду первым двум шеренгам примкнуть штыки. Сотни винтовок слетели с плеч, на солнце сверкнули блестящие клинки, и авангард мигом превратился в ощетинившегося стального ежа. Бросив взгляд на восток, где к оврагу приближался 7-й корпус, Ганс увидел, что там предприняли тот же маневр, и его охватило чувство гордости за синхронность их действий, выполненных точно как на параде.

В следующую секунду над краем оврага поднялась темная стена длиной почти в четверть мили, послышалось пение тысяч луков, и солдаты авангарда замедлили шаг, инстинктивно задрав головы к небу. Краем глаза Ганс следил за тем, как над степью, затмив собою солнце, взмыла туча бантагских стрел. Казалось, они перелетят через каре, однако мгновение спустя раздался пронзительный свист, и на людей обрушился смертоносный дождь. Десятки солдат, бранясь и крича от боли, повалились на землю.

Ганс уже открыл рот, чтобы отдать авангарду приказ атаковать, но тут справа от него и на востоке, между его каре и 7-м корпусом, из оврага выплеснулись две волны улюлюкавших всадников орды, выглядевших как вырвавшиеся из могил призраки. Если бы Ганс, сейчас скомандовал своим людям перейти в атаку, тысячи бантагских всадников накинулись бы на них с обоих флангов и без труда разорвали бы оборону каре, но продолжать двигаться вперед в прежнем темпе тоже было невозможно, так как в этом случае вражеские лучники забросали бы их стрелами и потери людей были бы колоссальными.

— Труби команду ускорить шаг! — бросил Ганс находившемуся поблизости горнисту.

Над полем боя зазвучал чистый сигнал горна, тут же подхваченный всеми остальными горнистами корпуса, и офицеры начали кричать своим солдатам, чтобы те шли быстрее, но не переходили на бег. Ганс с тревогой следил за точностью выполнения его приказа, не обращая внимания на второй залп бантагских стрел, свистящих вокруг него. Солдаты уже с трудом выдерживали строй, кое-где их ряды поколебались и смешались, между полками появились бреши. Справа из оврага продолжали вылетать все новые и новые всадники орды, на полном скаку мчащиеся к наступающему корпусу.

«Ловкий маневр, — подумал Ганс. — Они хотят, чтобы мы остановились тут, на открытом месте, чтобы без помех расстрелять нас из оврага».

— Не замедляйте шаг! — проревел он своим людям. Пришпорив коня, Ганс поскакал вперед, вскинув над головой карабин. Яростно рычащий Кетсвана, глаза которого блестели в предвкушении боя, следовал за ним по пятам.

Ганс галопом промчался вдоль передней шеренги, показывая солдатам на овраг, подбадривая их и подгоняя отстающих.

До бантагов оставалось уже меньше ста ярдов, и многие солдаты, не выдержавшие ускоренного шага, перешли на бег. Надрывая глотку, Ганс закричал им, чтобы они оставались в строю, но было поздно, и мгновение спустя вся шеренга кинулась в атаку. Почти в ту же секунду с правого фланга на каре обрушилась волна всадников орды, большая часть из которых угодила под пули стрелков Ганса, встретивших врага залповым огнем с тридцати ярдов, но части бантагов удалось ворваться в брешь между устремившейся в атаку передней шеренгой и остальным корпусом.

— Горнист! Труби команду вступать в бой резервным частям!

Не услышав ответа, Ганс бросил взгляд назад и увидел лошадь без всадника, скачущую рядом с ним. Кетсвана по-прежнему бежал за конем Ганса, огромный зулус что-то кричал, но в шуме боя Ганс не смог разобрать его слов. Развернувшись, Шудер поскакал в центр каре, по дороге чудом увернувшись от вражеского солдата, рассекшего мечом воздух в дюйме над его головой. Кетсвана одним прыжком вскочил на круп бантагского коня, перерезал всаднику орды горло и выпихнул его тело из седла.

Одна из резервных рот уже бежала к образовавшейся на правом фланге бреши, чтобы отбить атаку бантагской кавалерии. Издав воинственный клич, Ганс присоединился к ним. В это время солдаты передней шеренги добрались до оврага и практически в упор разрядили свои ружья в засевших внизу бантагов. Однако те устояли и в ответ произвели залп из своих громадных луков; с такого расстояния выпущенные из них стрелы прошивали человека насквозь.

Справа от Ганса раздался пушечный выстрел, и Шудер с удивлением увидел, что одна из его батарей без всякого приказа выдвинулась из тыла, развернулась и теперь поливала картечью бантагских всадников, десятками выбивая их из седел. Работая в сумасшедшем темпе, канониры закладывали в казенники снаряды с картечью и мешочки с порохом, стреляли, перезаряжали и снова стреляли, успевая скосить вражеских кавалеристов, прежде чем те добирались до них.