Никогда не сдавайтесь
Шрифт:
Во время Второй мировой войны красноречие Черчилля сопровождало Британию и ее союзников в жизни и смерти, а позднее мастерское владение языком принесло ему Нобелевскую премию по литературе. Поэтому неудивительно, что этот отрывок демонстрирует блестящий, ритмичный и точный стиль изложения, лишенный фальшивой сентиментальности, сдержанный, но точный в деталях. Читателя потрясает не столько картина боя с криками, кровью, судорогами агонии и тяжелым увечьем, сколько последняя фраза: «Да, это и впрямь было приключение». Насилие, боль и общее смятение существуют в рассказе для того, чтобы удовлетворить стремление автора испытать чувство опасности.
Этого ему досталось сполна.
Получив официальное прикомандирование к Малакандскому полевому корпусу 15 сентября, на следующий же день Черчилль в составе трех бригад соединения отправился в переход на позицию, расположенную на выезде из враждебного приграничного селения Марханай. В лучших традициях английской кавалерии он поскакал
Когда поступил приказ отходить, Черчилль не спешил его выполнять. «Я оставался до последнего». Неподалеку от него двоих британских офицеров сразил огонь пуштунов. Один из повстанцев подполз к телу погибшего офицера, чтобы обезглавить его при помощи ножа. Черчилль выстрелил в него. «Он упал, затем снова встал», и тогда Черчилль прицелился и прикончил его.
В письме матери он писал, что «если бы здесь присутствовали зрители», его выступление «наверняка бы отметили». Это замечание говорит о его мотивации, которая во время первого боя претерпевала значительные изменения. Сначала он действовал под влиянием адреналина, зашкаливавшего в его крови из-за чувства опасности. Однако затем на первый план вышло желание выделиться, получить признание своего геройства со стороны окружающих. Далее его мотивация продолжила свое развитие. Под ураганным огнем врага Черчилль вместе с другим офицером перетаскивали раненого сикха в головную колонну 35-го полка. («На моих брюках осталась его кровь», – писал он матери после боя.) Отступление всегда чревато опасностями. Это тяжелое занятие, требующее немалого искусства тактически правильно выстраивать этапы отхода. Просто повернуть назад и пуститься наутек почти наверняка означает гибель. Отступающие должны время от времени разворачиваться и отвечать на огонь преследователей. Именно так сделали Черчилль и его товарищ. Когда они залегли, чтобы открыть ответный огонь, противник, находившийся всего в 40 ярдах (37 метрах) от них, сначала обрушил на них шквал камней, а затем открыл ружейный огонь.
«На войне, которая является яркой формой жизни, случайность освобождается от всех своих покровов и масок и время от времени является полностью обнаженной, чтобы прямо решать судьбу людей и событий».
Теперь Уинстон Черчилль испытывал совершенно другие чувства. «Это было ужасно, – говорил он, – потому что помочь умиравшему было невозможно». Сострадание одержало верх над совершенно аморальной жаждой приключения. «Я не чувствовал никакого воодушевления и почти не испытывал страха. Когда дело стало по-настоящему смертельным, воодушевление пропало». В окружении врагов Черчилль решил, что его офицерский маузер не лучший вариант, и взял винтовку у другого раненого солдата. Он сделал сорок выстрелов подряд почти без пауз. «Не могу сказать наверняка, но, похоже, я застрелил четверых. В любом случае, они упали». (Позднее он говорил о трех убитых «наверняка», еще двух – «сомнительно» и одном «сильно сомнительно».)
Малакандский опыт обогатил молодого лейтенанта духовно, физически и интеллектуально. Черчилль смог воочию убедиться в разрушительной мощи нового поколения стрелкового оружия, особенно самозарядных винтовок. Пуштуны, вооруженные старыми однозарядными ружьями, не имели шансов в этом противостоянии. Отличаясь свирепостью и имея многократное численное превосходство, они не могли захватывать английские лагеря. Количество защитников было относительно небольшим, но их сила многократно возрастала за счет частоты огня, ведущегося из тщательно подготовленных укрытий.
Свидетельством тому были горы тел убитых пуштунов, громоздившиеся в человеческий рост на подступах ко многим английским форпостам. Черчилль понимал, что самозарядная винтовка, как и пулемет, составляют огромное преимущество обороняющихся перед атакующими. Когда разразилась Первая мировая война, патовая ситуация, сложившаяся в противостоянии на Западном фронте, приводила в замешательство многих военных теоретиков. Однако к тому времени Уинстон Черчилль уже понимал, что военные технологии позволяют практически неограниченное время успешно оборонять укрепленные позиции, создавая проблемы наступающим. Он хорошо усвоил уроки Малаканда, заключавшиеся в необходимости избегать кровопролитных и бессмысленных атак на противника, обладающего современными оборонительными вооружениями. Это понимание легло в основу его будущего стратегического мышления, способствовавшего дарданелльской неудаче в 1915 году. Этим пониманием объясняется и его приверженность к использованию новейших военных технологий, и стремление развивать танкостроение и военную авиацию.
В течение всего нескольких часов ожесточенной схватки
чувства Уинстона Черчилля прошли путь от геройства к состраданию и обратно к геройству – возможности рискнуть всем ради всеобщего восхищения. Однако это было только начало.Через час бой начал стихать, шквальный огонь и град камней постепенно перешли в эпизодический обмен выстрелами. Вечером в лагере, описывая в письме к матери события 16 сентября, Черчилль вернулся на более раннюю ступень своей моральной эволюции. Он хотел славы. «Я проскакал на своем сером коне вдоль линии огня, а все остальные отсиживались в укрытии. Возможно, это глупо, – признавал он. – Но я играю по-крупному, а перед этой публикой не бывает чего-то излишне смелого или благородного».
Менее чем через две недели после боя у Марханая он снова оказался в деле. На этот раз – в районе Агры, в составе 31-го Пенджабского полка. В течение пяти часов он находился под непрерывным обстрелом, но этот факт не подействовал на него так же сильно, как печальное известие о том, что доблестный британский полк – Королевский Западно-Кентский – дрогнул и побежал с поля боя. Оставив к тому же одного из своих раненых офицеров на растерзание врагу.
Вернувшись в лагерь, Черчилль не выдержал и разрыдался – сначала при виде останков офицера, которые удалось найти на поле боя: «На носилках были буквально мелкие кусочки». А затем при виде сломленных людей из Западно-Кентского полка, «которые не устояли в бою… и явно устали воевать». После этого он написал матери, что надеется к следующему бою получить под свое командование роту – сотню людей, с помощью которых он «сможет испытывать судьбу не только ради жажды приключений».
В горячем цеху Малаканда ковалась сталь будущего лидера. Мягкий металл юношеской жажды приключений ради приключений обогатился желанием проявить героизм. Затем в сплав добавилась немалая доля сострадания. И наконец, в самую последнюю очередь, потребность в чем-то большем, чем просто чувства, дела или даже долг. Это была потребность руководить. В ней слились воедино все остальные мотивы – страсть к приключению, геройство, сострадание. Но тем катализатором, благодаря которому эта потребность проявилась, стало горячее желание уберечь английских солдат от позора бегства с поля боя. И от предательства раненых товарищей, оставляемых на растерзание безжалостному врагу. Младший лейтенант Уинстон Черчилль рвался в бой, думая только о себе. А вышел из него самоотверженным человеком, готовым не просто командовать, но и вести людей за собой.
О лидерстве написано множество книг. В большинстве из них утверждается, что это навык, которому можно научиться. Это верно лишь отчасти. Пример Уинстона Черчилля заставляет задуматься о том, что любые благоприобретенные навыки строятся на основе, которую представляет собой неукротимое, почти наверняка врожденное, стремление дерзать, стремиться к большему и, в конечном итоге, лидировать. Черчилль был героическим, отзывчивым, жертвенным и вдохновляющим лидером. Эти разноплановые свойства определялись его врожденной страстью к приключениям, риску и опасности – непреодолимой тягой к наслаждению остротой момента. Только этого было бы недостаточно для великого руководителя, но, несомненно, без этого он не мог бы состояться.
2
Будьте реалистом
«Погуляв по волнам моря Идей и Теорий, я с облегчением ступаю на твердую почву Результатов и Фактов».
Перед тем как приступить к написанию «Истории Малакандского полевого корпуса» Черчиллю, как и любому писателю, нужно было определить жанр своего повествования. С одной стороны, его опыт, приобретенный в полевом корпусе, предполагал простой и интересный рассказ о яростных схватках между пуштунами под предводительством воинствующего религиозного лидера, которого Черчилль называл «Бешеный Мулла», и войсками Малакандского полевого корпуса. Однако он прекрасно понимал, что у этой простой истории есть огромный и сложный подтекст, включающий переплетение мотивов, целей и многочисленные пересечения интересов, что и определяло действия противоборствующих сторон. Пуштунские бойцы выполняли приказы Бешеного Муллы. Но Черчилль знал о глубинных мотивах, вызванных проблемами торговли, кровным родством и так называемым священным религиозным долгом: убивать неверных, то есть христиан, посягающих на господство на их землях. Со своей стороны, британцы руководствовались интересами империи, международной политики и торговли, а также идеей своего расового и религиозного превосходства.
«Писать книгу было увлекательным занятием. Она начиналась как развлечение, затем превратилась в страсть, затем в хозяина, а затем и в тирана».
Писателю важно выбрать правильный стиль изложения – по крайней мере, если он хочет, чтобы его произведение было доступно для понимания. Черчилль начал с того, что объяснил свои цели.
В этой книге он не намеревался детально вникать в сложные вопросы, связанные со спорными территориями, искать причины и следствия.