Николай Губенко - Режиссер и актер

Не могу не привести отрывок из сочинения десятиклассницы о картине "И жизнь, и слезы, и любовь...". "Пока шел фильм, я забыла обо всем на свете: кто я такая, где нахожусь, кто сидит со мной рядом... Перед глазами стояли лица стариков - Софьи Петровны, Павла Андреевича и многих других (речь идет о персонажах фильма - Е. Г.) - и лицо бабы Тани, младшей сестры моей прабабушки. Хотелось поехать к ней на улицу Лосиноостровскую и сказать: "Прости меня! За то, что ты живешь здесь, а я в своей квартире...". Дом престарелых. Мы с мамой бывали там не один раз, но видели в нем все с точки зрения гостей, людей, которые приехали сюда только на один день. И хотя от бабы Тани мы слышали многое об этой жизни, трудно было представить, что все это так и есть в действительности. А сейчас всё открылось мне с другой, самой страшной стороны... Самое ужасное то, что в фильме, можно сказать, нет преувеличений. Наоборот, кое-что описано слишком в розовых тонах"3.

Молодую девушку легко понять. Каждого, кто впервые попадает гостем в наш рядовой, типичный Дом престарелых, обычно оторопь берет. Так было при советской власти, так осталось и поныне. Условия существования (точнее сказать, выживания) его обитателей нередко ниже всякого уровня, как по материальному обеспечению, так и по нравственному климату. Незащищенная, обиженная старость Она бывает почти полностью лишена самого элементарно необходимого. А подчас Дома престарелых выглядят как чудовищный симбиоз грошовой дореволюционной богадельни с современной казармой, а то и тюрьмой. Заточенные там люди буквально рвутся оттуда на волю. Но там их никто не ждет.

В фильме "И жизнь, и слезы, и любовь..." показывается относительно благополучный Дом ветеранов, отчасти даже привилегированный. В нем коротают век немало заслуженных людей, ветеранов коммунистической партии.

Что, Губенко специально решил смягчить ситуацию, уберегая себя от цензурных придирок? От них иногда уберечься было и не грех, но суть дела в ином. Если бы режиссер взял типично плохой Дом престарелых, то тогда почти неминуемо бы у него получилось чисто публицистическое произведение. Нечто вроде фильма-памфлета, громко и гневно призывающего государство и общество срочно увеличить ассигнования на такие учреждения, укрепить их квалифицированными кадрами, навести в них элементарный порядок и т.п. Такая памфлетность не чужда и Губенко. Не только как художнику. У него темперамент публициста, иначе бы, пожалуй, он и не занялся бы парламентской деятельностью. Его фильм "И жизнь, и слезы, и любовь...", о чем пойдет речь ниже, несет в себе публицистический, разоблачительный пафос, имеющий вполне конкретный социальный адрес - защита стариков, яростный протест против несправедливого, равнодушного к ним отношения всякого рода хамов и чиновников. Но к этой теме фильм не сводится. Его создатель ставили перед собой более сложные творческие задачи.

В одном из интервью, Губенко отмечал: "Это вновь картина-наблюдение, "картина-слияние", я бы сказал, с теми людьми, о которых мы, и в нем нет, по сути, нет сюжета. Мы пытались выяснить, что волнует пожилых людей, оставшихся вне семьи, что связывает их между собой, чем они могут быть полезными обществу, а общество - им? Я бы очень желал, чтобы люди задумались после просмотра о том, что нельзя относиться к старикам, как часто - на деле, а не на словах - к ним относимся"4.

Сказанное Губенко не лишено чисто советской риторики, хотя тогда она риторикой не казалась. Ну а если старики ничем не могут уже быть полезными обществу? Как к ним тогда относиться? Все равно надо проявлять о них заботу, поскольку они заслужили ее своими прежними трудовыми делами. У нас-де они более значительные. А вот выдающийся русский мыслитель Н. Федоров ставил вопрос несколько иначе, не связывая его с какого-то рода делами. "Истинное воспитание состоит не в сознании превосходства над отцами, а в сознании отцов в себе и себя в них"5.

Однако, объективно говоря, в фильме не модулируется тема трудовых дел. Главная мысль - другая, и с ней нельзя не согласиться. Мы зачастую равнодушно, беспечно относимся к старости потому, что, будучи в силе и здоровье, плохо ее понимаем, не представляем себе отчетливо ее внутреннего мира, психологии и философии. К старости, как особенному, осеннему состоянию человеческой души, которая ощущает себя находящейся на последней границе бытия и небытия.

В фильме снова звучат стихи Геннадия Шпаликова. Одного из немногих из наших молодых поэтов, который, еще до И. Бродского, глубоко размышлял о смысле жизни и о смерти, - с чем и как приходит к ней каждый человек. Я хочу привести строки Шпаликова, которых нет в картине, но они могли бы служить к ней своего рода эпиграфом:

Я к вам травою прорасту,

Попробую к вам дотянуться,

Как почка тянется к листу

Вся в ожидании проснуться

А я - осенняя трава,

Летящие по ветру листья,

Но мысль об этом не нова,

Принадлежит к разряду истин.

Желание вечное гнетет

Травой хотя бы сохраниться.

Она весною прорастет

И к жизни присоединится.

***

Само "пушкинское" название фильма "И жизнь, и слезы, и любовь..." симптоматично, оно настраивает зрителей на поэтически-раздумчивое его восприятие. Словно с порога, Губенко отвергает упрек в том, что его таланту не свойственна лиричность, он ее заявляет открыто и даже с некоторым вызовом, не боясь обвинений в сентиментальности. Однако первые кадры ленты носят, если так можно выразиться, деловито-информационный характер, и идут как бы вразрез с ее поэтическим названием. Это сделано не просто из-за любви режиссера к контрастам, а имеет более глубокий смысл.

На экране, один за другим, появляются старые, и даже дряхлые люди и рассказывают, что они понимают под своим возрастом и состоянием. Идет своего рода социологическое интервьюирование, оно тогда вошло в моду в документальном кино, откуда перекочевало в кино игровое. Один из художественных фильмов даже назывался "Несколько интервью по личным вопросам" - 1978 год, режиссер Лана Гогоберидзе.

Как уже не раз отмечалось, Губенко всегда стремился к акцентированной достоверности экранного изображения, вот и решил выстроить начало ленты "под документ". Концептуально это имело смысл, но все же, думаю, режиссер поступил нерасчетливо. Публика сразу ошеломлялась калейдоскопом старых лиц на экране, что не способствовало завязыванию эмоциональных контактов между нею и фильмом. Чересчур в лоб провозглшалась его ведущая проблематика. Слишком жестко обозначались психологические типы старости, основные модели ее самосознания.

Первый монолог, его произносил ветеран Важнов, о котором, кстати, потом лишь вскользь пойдет речь у Губенко, звучал несколько декларативно: "Старость - это жизненный закон, так же как детство, юность, зрелость. И принимаешь это как неизбежность. Как восход солнца или закат. Я отдыхаю, я свободен. Я делаю то, что мне хочется. Но когда вспомнишь прошлое, то кошки скребут. Больно становится. Мог бы не так поступать. Невольно и зло делал, что причиняло людям боль. И все это лежит у меня здесь. Теперь я один доживаю".

Схватить такой текст со слуха даже квалифицированному зрителю не слишком легко. Волею-неволею этот текст несколько пропускаешь мимо себя, хотя сам он особой усложненностью и не отличается.

Далее идут подобные же высказывания, которые не всегда доходят до сердца зрителя, или он в них не очень-то вникает.

Важнов - старость рефлектирующая, себя взыскательно анализирующая. А вот старость почти бездумная, хотя, может быть, в ее позиции таится и своя мудрость и защита. "...Гоню от себя мысли.
– говорит пожилая женщина. Потому что, если я начну думать, у меня сразу начинается переутомление. Жуть! А поэтому лучше не думать".

Совсем больной ветеран Бердяев высказывает соображения, которые, возможно, объясняют, почему некоторые пожилые люди отвергли фильм, сочтя его, подобно бабушке Яны Танько, "барахлом". "Честно говоря, терпеть не могу стариков, Надо жить, а не киснуть".

Одна из сложнейших и, пожалуй, неразрешимых проблем, которая встает при организации и комплектации любого Дома престарелых, заключается в том, что его постоянных обитателей крайне раздражает собственная среда: одни старики. Более или менее, молодые люди лишь в обслуге. Пожилые попадают в капкан, из которого не вырвешься. И потому самый лучший Дом ветеранов не может заменить нормальную, половозрастную семью, где есть дети, внуки с их интересами. Старикам подчас даже видеть не хочется стариков ни в жизни, ни на экране. Дескать, я и без того о них все знаю.