Николай Гумилев
Шрифт:
28.08.1908. Царское Село "...По- прежнему я люблю и ценю больше всего путь, указанный для искусства Вами. Но я увидел, как далеко стою я от этого пути. В самом деле, Ваше творчество отмечено всегдашней силой мысли. Вы безукоризненно точно переводите жизнь на язык символов и знаков. Я же до сих пор смотрел на мир "пьяными глазами месяца" (Ницше), я был похож на того, кто любил иероглифы не за смысл, вложенный в них, а за их начертания и перерисовывал их без всякой системы.
В моих образах нет идейного основания, они - случайные сцепления атомов, а не органические тела. Надо начинать все сначала или идти по торной дорожке Городецкого. Но на последнее я не согласен. В одном стихотвореньи Вы говорите: "есть для избранных годы молчанья..." Я думаю, что теперь
– В. Л.) я решил не издавать, а мои вещи после перелома будут слишком долго незрелы, чтобы их можно было печатать.
Как видите, я написал Вам кислое письмо, но я серьезно думаю все это. От Вас зависит властью добровольно избранного maitre'а повлиять на мое решенье".
В сентябре Гумилев с очень небольшими деньгами выехал в Африку.
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
28.03.1925
АА: "Первая поездка Николая Степановича в Африку шесть недель продолжалась - в Египте был".
Утром 10 сентября приехал в Одессу и тем же днем на пароходе Русского общества пароходов и торговли "Россия" отправился в Синоп. Там пробыл 4 дня в карантине. Дальше Константинополь - Пирей. В Афинах осматривал Акрополь и читал Гомера. 1 октября - в Александрии; 3-го- в Каире, 6-го - опять в Александрии. Осматривал достопримечательности, посетил Эзбекие, купался в Ниле - словом, развлекался сначала как обычный турист. Пока не кончились деньги. Поголодав изрядно и оставив мысль о путешествии в Рим, Палестину и Малую Азию, куда намеревался попасть, он занял деньги у ростовщика и тем же маршрутом, вплоть до заезда в Киев, вернулся домой...
Первое, почти туристическое, путешествие Гумилева отразилось в его ранних стихах.
Кроме того, поездка в Египет, как рассказывала Ахматова, сняла опасность самоубийства: в будущем, несмотря ни на какое подавленное душевное состояние, если таковое было, Гумилев никогда больше не возвращался к этой мысли.
Несмотря на то, что реализовать поездку так полно, как мечтал Гумилев, он не смог, тем не менее было потрясение от наконец-то увиденного, снившегося ему с детства и оказавшегося доступным, благодаря его целеустремленности. Мечта сбылась. На смену явилась жажда Африки... Вечная, никогда не утолимая жажда. И после каждой следующей поездки она все больше обострялась. Он мечтал об Африке и в период войны, когда был на фронте, и за границей, куда попал после февральской революции, и даже в 1921 году в Петрограде... Это не то, не совсем то, что обычно называют его любовью к экзотике.
У каждого творца свое измерение. У Гумилева оно трехмерно. Это - его стихи, проявление своего "я" в войне и его Африка - одно из трех составляющих мир души поэта. Так же, как он - поэт, воин, он путешественник, не только исследовавший малоизвестные земли и народы, но и непревзойденно воспевший их.
Поздней осенью, вернувшись из путешествия, Гумилев поселился в Царском, в доме Георгиевского на Бульварной улице(ныне Октябрьский бульвар), куда в его отсутствие успела переехать семья, состоявшая к тому времени из родителей, сестры, А. С. Сверчковой, с дочерью и сыном, брата, который вскоре женился и формально жил в Ораниенбауме, а фактически почти все время - в Царском...К сожалению, дом не сохранился. На этом месте построено новое здание под No 37.
Отложил издание "Жемчугов" и занялся фантастической повестью о современной жизни.
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
26.11.1926
АА: "Впоследствии, вплоть до 1914 года, несколько раз возвращался к этому замыслу, но повести так и не написал".
Из писем Брюсову (от 15.12. и 19.12.1908) "...У меня намечено несколько статей, которые я хотел бы напечатать в "Весах" в течение этого года. Не взяли бы Вы также повесть листа в 4,5 печатных. Она из современной жизни, но с фантастическим элементом. Написана скорее всего в стиле "Дориана
Грея", фантастический элемент в стиле Уэллса. Называется "Белый Единорог".Кстати, нельзя ли поместить в каталоге "Скорпиона" заметку, что готовится к печати моя книга стихов под названием "Золотая магия". Это вместо "Жемчугов"..."
"Я много работаю и все больше над стихами. Стараюсь по Вашему совету отыскивать новые размеры, пользоваться аллитерацией и внутренними рифмами. Хочу, чтобы "Золотая магия" уже не была "ученической книгой", как "Ром. цветы"...
Я безумно заинтересован "Основами поэзии"".
Вернувшись в Царское, Гумилев познакомился с писателем Сергеем Абрамовичем Ауслендером и вместе с ним поехал с визитом к Вячеславу Ивановичу Иванову на знаменитую "башню". Так называли квартиру Иванова на Таврической улице, 35, расположенную на верхнем, седьмом этаже дома и выходившую на Таврический дворец и сад. Там, на знаменитых "средах", и произошла первая встреча Гумилева с Вяч. Ивановым - теоретиком символизма; встреча, о которой он мечтал давно.
На "башне" Гумилев читал стихи и имел успех.
Вспоминает С. А. А у с л е н д е р:
"С этих пор начался период нашей настоящей дружбы с Гумилевым, и я понял, что все его странности и самый вид денди - чисто внешние. Я стал бывать у него в Царском Селе. Там было очень хорошо. Старый уютный особняк. Тетушки. Обеды с пирогами. По вечерам мы с ним читали стихи, мечтали о поездках в Париж, в Африку.
Заходили царскоселы, и мы садились играть в винт. Гумилев превращался в завзятого винтера, немного важного. Кругом помещичий быт, никакой Африки, никакой романтики.
Весной 1909 года мы с ним часто встречались днем на выставках и не расставались весь день. Гуляли, заходили в кафе. Здесь он был очень хорош как товарищ. Его не любили многие за напыщенность, но если он принимал кого-нибудь, то делался очень дружественным и верным, что встречается, может быть, только у гимназистов. В нем появлялась огромная нежность и трогательность".
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
13.03.1926
АА была у Кардовских а Москве. У них было много народу. Смотрела портрет Гумилева, говорила обо мне и просила Кардовскую позволить мне его сфотографировать, когда я буду в Москве. Смотрела ее альбом. Выписала оттуда стихотворение Н. С., а другое - то, которое принадлежит Н. С., но вписано в альбом АА, - не посмотрела даже - "стыдно было..." Записала первые строчки стихотворений Анненского и Комаровского, вписанных ими в альбом. Я спросил, не узнавала ли она о воспоминаниях Кардовской о Гумилеве. АА ответила, что Кардовская ничего - абсолютно ничего не помнит - дат и т. п. Но что обещала вспомнить и рассказать мне - или Горнунгу (АА направила Горнунга к Кардовской).
Лукницкий и Горнунг, собирая материалы о Гумилеве, всегда обменивались находками. Так было и в этот раз: Горнунг побывал у Делла-Вос-Кардовской и вскоре привез Павлу Николаевичу запись ее воспоминаний.
Вспоминает художница О. Л. Д е л л а - В о с-К а р д о в с к а я:
"Николай Степанович вернулся из Парижа весной 1908 года и до своего путешествия в Египет поселился у родителей в Царском Селе. О нас он узнал от своей матери и выразил желание познакомиться. Знакомство произошло 9 мая, в день его именин. С тех пор мы начали с ним встречаться и беседовать. Обычно это бывало, когда он выходил на свой балкон. Так продолжалось до нашего отъезда за границу.
В ту осень в Петербурге была сильная холера, и мы задержались за границей до октября месяца. Вернувшись, мы узнали, что Гумилевы переехали на другую квартиру, на Бульварной улице. В это время умер отец Николая Степановича. Поскольку верхний этаж пустовал, я устроила в нем свою мастерскую и студию, где преподавали мы с мужем. В этой мастерской впоследствии и был мной написан портрет Николая Степановича...
С осени возобновилось наше знакомство с семьей Гумилевых. Николай Степанович сделал нам официальный визит, а затем мы довольно часто стали бывать дуг у друга. Он любил визиты, придавал им большое значение и очень с ними считался...