Николай и Александра

Благодаря обаянию Протопопова и его принадлежности к крупной, умеренно либеральной партии октябристов, его неоднократно выбирали товарищем [заместителем] председателя Думы. Родзянко признавал талант своего помощника. В июне 1916 года он заявил царю, что Протопопова можно назначить на пост министра. «На пост министра торговли он рекомендовал своего товарища Протопопова, – писал супруге государь, добавляя при этом: – Помнится, наш Друг упоминал о нем по какому-то поводу». Но в тот момент в правительстве не произошло никаких перемен, и Протопопов остался вторым после Родзянко человеком в Думе. В этом качестве он и возглавил делегацию депутатов Государственной думы, летом 1916 года совершившую вояж с миссией доброй воли по Англии, Франции и другим странам. Возвращаясь в Россию, он встретился в Стокгольме с чиновником германского посольства. «Вчера я видел человека, который мне очень понравился, – писал царь супруге. – Протопопов, товарищ председателя Государственной думы. Он ездил за границу с другими членами Думы и рассказал мне много интересного».

Теперь для назначения Протопопова на министерский пост было готово все: он очаровал Николая II своей обходительностью, получил рекомендацию от Родзянко и, самое главное, был угоден Распутину, а следовательно, и государыне. Знакомство Протопопова со старцем продолжалось уже несколько лет. Здоровье у кандидата в министры внутренних дел было незавидным. Он страдал болезнью, которую, в зависимости от личного отношения, одни называли прогрессирующим параличом спинного мозга, другие – поздней стадией сифилиса. Когда выяснилось, что доктора не в силах ему помочь, Протопопов обратился к бурятскому лекарю Бадмаеву, лечившему травами и бывшему в то время весьма популярным в Петрограде. Бадмаев же дружил с Распутиным. Таким образом Протопопов, увлекавшийся мистикой и оккультными науками, попал в число знакомцев старца. Узнав, что императору понравился его любезный протеже, Распутин взял инициативу в свои руки и начал внушать государыне, что Протопопова следует назначить министром внутренних дел.

«Григорий настойчиво просит тебя назначить Протопопова, – писала она супругу в сентябре 1916 года. – Он знает нашего Друга по меньшей мере 4 года, а это говорит о многом». Два дня спустя императрица снова писала: «Пожалуйста, назначь Протопопова министром внутренних дел; так как он член Думы, то это произведет на них большое впечатление и закроет им рты». Государь пожурил супругу за то, что она готова исполнить любое пожелание старца: «Мне кажется, что этот Протопопов – хороший человек. Родзянко уже давно предлагал его на должность министра торговли… Я должен обдумать этот вопрос, так как он застигает меня совершенно врасплох. Мнения нашего Друга о людях бывают иногда очень странными, как ты сама это знаешь, – поэтому нужно быть осторожным». Но спустя несколько дней царь уступил. В телеграмме он указал: «Это должно быть сделано». А в письме присовокупил: «Дай Бог, чтобы Протопопов оказался тем человеком, в котором мы сейчас нуждаемся». Императрица обрадовалась: «Да благословит Господь твое назначение Протопопова. Наш Друг говорит, что ты очень мудро поступил, выбрав его».

Назначение Думу шокировало. Принятие Протопоповым министерского поста в кабинете Штюрмера депутаты сочли подлым предательством по отношению к ней… Когда один старый знакомый посоветовал Протопопову уйти в отставку, тот брякнул: «Как я могу уйти в отставку? Я всю жизнь мечтал стать вице-губернатором, а тут я министр!»

Больше всех был зол на Протопопова Родзянко. Дрожа от гнева, он набросился на своего прежнего заместителя и назвал его ренегатом. «Я надеюсь, – отвечал Протопопов, – что мне удастся что-нибудь изменить в положении вещей. Я уверяю вас, что государь готов на все хорошее, но ему мешают, – вспоминал их разговор Родзянко. – Хорошо, пусть так, но при Штюрмере и Распутине разве вы в силах что-нибудь изменить? Вы только скомпрометируете себя и Думу. У вас не хватит сил бороться, и вы не отважитесь прямо говорить государю».

Вскоре после этой встречи Протопопов намекнул Родзянко, что с его помощью председатель Думы может быть назначен на пост премьера и министра иностранных дел вместо Штюрмера. Понимая, что ни царю, ни императрице такая мысль и в голову не придет, Родзянко выдвинул свои условия: «Я один должен обладать правом назначать министров… Императрица должна оставаться… в Ливадии до конца войны». Протопопов посоветовал Родзянко самому сообщить свои условия государыне.

Заняв министерскую должность, Протопопов повел себя весьма странно. На заседания Думы являлся в мундире шефа отдельного корпуса жандармов, который полагался ему по чину. Над его письменным столом висел образ, к которому он обращался как к одушевленному лицу. «Он [образ] помогает мне во всем, я все делаю по Его совету», – уверял он Керенского. Всех поразило превращение думского либерала в архиреакционера. Он был полон решимости спасти царскую власть и православную Русь и заявлял, что не побоится выступить против революции, а если нужно, то спровоцирует ее, чтобы тотчас ее разгромить. «У меня на квартире он грозил… что всех сотрет в порошок, – вспоминал Родзянко. – Он как закатит глаза, так делается как глухарь – ничего не понимает, не видит, не слышит… Говорит, что чувствует себя достаточно сильным, чтобы спасти Россию, что он один спасет ее».

Помимо того что в руках Протопопова находилась полиция, он отвечал еще и за продовольственное снабжение. Идея принадлежала Распутину. Вполне логично старец полагал, что эти функции должны быть изъяты у беспомощного министерства земледелия и переданы Министерству внутренних дел, имеющему полицию, которая в состоянии претворить в жизнь распоряжения министра. Поддержав эту инициативу, государыня лично занялась решением проблемы. То был единственный случай, когда она не удосужилась заручиться предварительным одобрением императора. «Прости меня за то, что я сделала, – писала она. – Но это было совершенно необходимо. На этом настаивал наш Друг. Штюрмер посылает к тебе с курьером на подпись еще один документ, согласно которому все снабжение продовольствием сразу переходит в руки министра внутренних дел… Мне пришлось принять решение самой, так как Григорий заявляет, что все будет в руках у Протопопова… и это спасет Россию… Прости, но мне пришлось взять ответственность на себя». Император согласился, и таким образом, когда Россия вступила в роковую зиму 1916/17 года, руководство полицией и обеспечение продовольствием оказались в дрожащих, слабых руках Протопопова.

Хотя по молчаливому соглашению между супругами императрица могла вмешиваться лишь во внутренние дела государства, она начала переходить установленную для нее границу. В ноябре 1916 года она писала: «Милый ангел, очень хочется узнать, каковы твои планы относительно Румынии». В том же месяце она отмечала: «Наш Друг боится, что если у нас не будет большой армии для прохода через Румынию, то мы попадем в ловушку с тыла».

Перестав церемониться, Распутин уже не задавал наводящих вопросов об армии, чтобы посоветовать, где и когда осуществлять наступательные операции. Он заявлял царице, будто во сне на него находит вдохновение. «Пока не забыла, должна тебе передать то, что видел во сне наш Друг, – писала императрица в Ставку в ноябре 1915 года. – Он просит тебя отдать приказ вести наступление у Риги. Иначе, говорит он, немцы настолько укрепятся там за зиму, что понадобится много крови и сил, чтобы сдвинуть их с места… По его словам, сейчас это самое главное, он так просит тебя приказать нашим наступать. Он говорит, мы можем и должны это сделать, и мне следует сейчас же написать тебе».

В июне 1916 года императрица писала в царскую Ставку: «Наш Друг шлет свое благословение всей православной армии. Он просит не слишком напирать на севере, поскольку, говорит он, если мы будем продолжать наступление на юге, они сами отступят на севере, а если вздумают наступать, то потери немцев будут очень велики. Он говорит, что это… его совет».

Генерал Алексеев не очень-то обрадовался такому повышенному интересу императрицы к армейским делам. «Я сообщил Алексееву о твоем интересе к военным операциям и о тех деталях, которые тебя заботят, – написал император супруге 7 июня 1916 года. – Он улыбнулся и молча выслушал меня». Начальник штаба встревожился: уж нет ли утечки информации относительно его планов. После отречения царя от престола генерал сообщил: «Когда осматривались бумаги императрицы, оказалось, что у нее была карта, на которой подробно указано расположение наших войск по всему фронту. Открытие это произвело на меня очень неприятное впечатление. Бог знает, кто мог воспользоваться этой картой».

Хотя государь находил вполне естественным посвящать супругу в военные секреты, он не желал, чтобы они были известны и Распутину. «Он об этом никому не скажет, но мне по поводу твоего решения пришлось просить его благословения», – заверяла императрица. Особенно заметным вмешательство Распутина в армейские дела стало во время знаменитого русского наступления в 1916 году. Благодаря нечеловеческим усилиям Поливанова, сумевшего снабдить армию боеприпасами и подкреплениями в течение зимы 1915/16 года, в июне 1916 года русским удалось нанести мощный удар по австрийской армии в Галиции. Австрийская линия обороны была прорвана. Русскими войсками командовал генерал Брусилов. Кровавые потери австрийцев составили миллион, 400 000 человек были взяты в плен. Германцы сняли 18 дивизий, осаждавших Верден, австрийцам же не удалось воспользоваться крупной победой, одержанной ими над итальянцами под Капоретто. В августе 1916 года, предвидя победу союзников, на стороне стран Сердечного Согласия выступила Румыния.

Однако победы достались России дорогой ценой. Во время летнего наступления русские потери составили 1 200 000 человек [76] . Армия двигалась вперед, захлебываясь в собственной крови. Так казалось императрице и Распутину. Уже 25 июля 1916 года государыня писала в царскую Ставку: «Наш Друг находит, что, во избежание больших потерь, не следует так упорно наступать, – надо быть терпеливым, не форсируя события». 8 августа она продолжала в том же духе: «Наш Друг надеется, что мы не станем подниматься на Карпаты и пытаться их взять, так как, повторяет он, потери снова будут слишком велики». 21 сентября император ответил: «Я велел приказать Брусилову остановить наши безнадежные атаки».

76

Как отмечают Д. В. Вержховский и В. Ф. Ляхов, авторы книги «Первая мировая война», австрийцы на этот раз потеряли полтора миллиона человек, а русские полмиллиона.

Обрадованная государыня писала: «Наш Друг говорит по поводу новых приказов, данных тобою Брус. и т. д.: „Очень доволен распоряжением Папы, будет хорошо“».

Между тем генерал Алексеев обсуждал с царем дальнейший ход операций. В то время, когда императрица поздравляла себя с успехом, Николай II писал ей: «Алексеев попросил разрешения продолжать наступательные действия… и я ему разрешил». Удивившись такому повороту событий, Александра Федоровна уведомила супруга: «Милый, наш Друг совершенно вне себя от того, что Брусилов не послушался твоего приказа о приостановке наступления. Он говорит, что тебе было внушено свыше издать этот приказ, как и мысль о переходе через Карпаты до наступления зимы, и что Бог благословил бы это; теперь же, он говорит, снова будут бесполезные потери». 24 сентября царь ответил: «Только что получил твою телеграмму, в которой ты сообщаешь, что наш Друг сильно расстроен тем, что мой план не исполняется. Когда я отдавал это приказание, я не знал, что Гурко решил стянуть почти все имеющиеся в его распоряжении силы и подготовить атаку совместно с гвардией и соседними войсками. Эта комбинация удваивает наши силы в этом месте и подает надежду на возможность успеха. Вот почему я дал свое согласие». Он добавил, что с военной точки зрения решение вполне правильно и с ним он вполне согласен. Государь предупреждал супругу: «Эти подробности только для тебя одной – прошу тебя, дорогая! Передай ему только: папа приказал принять разумные меры!»