Николай I

Перовский принял всю вину за неудачу похода на себя и отправился в Петербург, чтобы объясниться с императором (при этом выхлопотал у него награды участникам похода). Он представил Николаю подробный отчёт, где подчёркивал, что всё сделанное за девятилетнее управление краем сделано во исполнение высочайшей воли: «Генерал-адъютант Перовский имеет счастье повергнуть на усмотрение Вашего императорского величества несколько удачных исполнений Высоких предначертаний Ваших: многочисленные сословия, угнетённые долговременным беспорядком, устроены; правительственные места губернии по мере возможности улучшены; полицейскими мерами обеспечена безопасность края, не раз возникавшие волнения прекращены скоро и прочно; положено начало исследованию естественных богатств и правильному пользованию ими, приступлено к развитию промышленных средств; преобразованы военные силы; устроена линия; приобретено около 6 мил<лионов> плодородной земли; водворено спокойствие в степи; открыты дипломатические сношения с среднеазиатскими ханствами; сделаны опыты к распространению русской торговли в Туране. Но всё это есть только заря полнейшего устройства» [382] .

382

РОРН Б. Ф. 571.Д. 13. Л. 81-82.

Последствия турецкой раны и недуги Хивинского похода Перовский залечивал за границей. По возвращении в Петербург он занял место в Государственном совете, но его тянуло на Восток. Однажды Николай обратил внимание на сумрачный и молчаливый вид Перовского:

— Что с тобой, Перовский? Не болен ли ты?

— Скучаю, ваше величество, по своим казакам.

— В Оренбург хочешь?

— Полетел бы хоть сейчас!

Двадцать первого марта 1851 года генерал-адъютант Василий Перовский получил рескрипт о назначении на должность генерал-губернатора Оренбургского и Самарского и командующего отдельным Оренбургским корпусом. Началось новое, на этот раз хорошо рассчитанное и успешное продвижение на юг. Русская граница продвинулась в степи на расстояние от 600 до 1500 вёрст. Казахи Большой Орды вошли в состав империи. В большой исторической перспективе это можно даже назвать, вслед за историком Андреасом Каппелером, «собиранием земель Золотой Орды» [383] . 22 июня 1854 года последовал указ императора Николая I о распространении на казахов общих законов Российской империи [384] . К тому времени Перовский взял под контроль кокандскую крепость Ак-Мечеть (ставшую фортом Перовский), укрепился на Сырдарье и пустил по Аральскому морю первые пароходы. Именно Перовский, по мнению потомков, «проложил для России пути в Среднюю Азию» [385] .

383

Kappeler A.The Russian Empire. Multiethnic history. Longman, 2001. P. 186.

384

Казахско-русские отношения в XVIII—XIX веках (1771 — 1867 годы). Алма-Ата, 1964. С. 407.

385

П<ётр> Б<артенев>. Граф Василий Алексеевич Перовский // Русский архив. 1878. Кн. 1. С. 374.

* * *

Ещё один уникальный деятель, Николай Николаевич Муравьёв, был поставлен императором в генерал-губернаторы Восточной Сибири и Дальнего Востока. Известный путешественник и этнограф Михаил Иванович Венюков, начинавший службу при Муравьёве, считал, что «для Восточной Сибири "век Муравьёва" был тем же, чем век Екатерины II для всей России и век Людовика XIV для Франции» [386] . «Небольшого роста, нервный, подвижный, — писал о Муравьёве Иван Александрович Гончаров, — ни усталого взгляда, ни вялого движения… Какая энергия! Какая широта горизонтов, быстрота соображений, неугасающий огонь во всей его организации, воля, боровшаяся с препятствиями!»

386

Венюков М.И.Граф Н.Н. Муравьёв-Амурский // Русская старина. 1882. № 2. С. 523.

Такой непримиримый критик николаевской системы, как Михаил Бакунин, лично знавший Николая Муравьёва-Амурского, писал: «Есть в самом деле один человек в России, единственный во всём официальном русском мире, который высоко себя поставил и сделал себе громкое имя не пустяками, не подлостью, а великим патриотическим делом. Он страстно любит Россию и предан ей, как был ей предан Пётр Великий. Он хочет величия и славы России» [387] .

Блестящий выпускник Пажеского корпуса, Муравьёв участвовал в войнах начала николаевского царствования. Он получил во время службы на Кавказе значительный опыт и пулю в правую руку (до конца жизни раненую руку приходилось время от времени нянчить на перевязи). «Солдат любил, как братьев, а они его тоже любили и уважали, а с офицерами был грубоват, требовал благоразумия и энергии, наипаче своих свитских. Терпеть не мог "точно так" и "не могу знать"».

387

Бакунин М.Л.Собрание сочинений и писем. 1828—1871. В 5 т. М., 1935. Т. 4. С. 305.

В тридцать два года Муравьёв стал генералом, в тридцать семь был назначен губернатором в Тулу. Почти сразу же губернатор Муравьёв показал, что может управлять на грани политических возможностей. Он проводил жёсткие ревизии, боролся с истреблением лесов, стремился к расширению и обустройству торговых путей… В 1847 году император Николай получил от губернатора Муравьёва необычное обращение (так называемый «адрес»). Это была «инициатива снизу» об отмене крепостного права «без потрясений в государстве». Воодушевлённые Муравьёвым девять тульских помещиков объявили о том, что «крепостное состояние, постыдное, унизительное для человечества, не должно быть терпимо в государстве, ставшем наряду со всеми Европейскими государствами, заслуживающее справедливый упрёк всего образованного мира» [388] . Император, как вспоминают современники, «был очень доволен, но повелел продолжать дело с крайней осторожностью и прежде всего добиться большего числа помещичьих подписей под адресом; а как таковых собрать не удалось, то дело кануло в воду». Только государь не забыл «либерала и демократа», то есть попросту «благородного, человеколюбивого губернатора» [389] .

388

Барсуков И.П.Граф Николай Николаевич Муравьёв-Амурский по его письмам, официальным документам, рассказам современников и печатным источникам. Материалы для биографии. М., 1891. Т. 2. С. 23.

389

Венюков М.И.Граф Н.Н. Муравьёв-Амурский //Русская старина. 1882. № 2. С. 524.

Император встретился с Муравьёвым во время очередной инспекционной поездки по России. Судьбоносная встреча произошла под Тулой, в селе Сергиевском, в семь утра (вполне рабочее время для императора). Николай неожиданно «в самых лестных выражениях» объявил губернатору, что видит его блестящую будущность в краю, где дел невпроворот (и нет проблемы крепостного права) — в Восточной Сибири. К тому времени об этом крае уже начинали думать не только как о гигантском ледяном подвале России. Император Николай предложил отменить ссылку в Сибирь: на рапорте томского губернатора высочайшей рукой начертано: «Рассмотреть, нет ли возможности вовсе прекратить ссылку в Сибирь, оставя сие для одних только каторжных» [390] .

390

Сибирь в составе Российской империи. М., 2007. С. 286.

Муравьёв был потрясён предложением — настолько оно соответствовало его стремлениям. «Государь заставил меня прослезиться, — писал он брату, — и, покуда он говорил мне обо мне и Сибири, я не нашёл отвечать ему ничем, кроме слёз. Таким образом, исполнились все мои живейшие желания: я на поприще огромном и вдали от всех интриг и пересуд высшего общества и света, — убеждён в неизменности благосклонного ко мне расположения Государя, которое сохранить сумею, если только Бог даст здоровья» [391] .

391

Барсуков И.П.Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский по его письмам, официальным документам, рассказам современников и печатным источникам. М., 1891. Т. 1. С. 168.

Свои планы Муравьёв изложил во всеподданнейшем докладе от 8 января 1848 года. Главными он обозначил заботы «об обустройстве ссыльных; о частной золотопромышленности; о выгоднейшем для казны устройстве солеварных и винокуренных заводов; о путях сообщения вообще и в особенности около Байкальского озера; о Нерчинских заводах; об устройстве городовых и пограничных казаков; о пограничной нашей линии и сношениях с Китаем; <…> о возможности распространения там православия; об удобнейшем и выгоднейшем сборе ясака; о неудобствах Охотского порта и возможности перенести порт в другое место; о средствах к улучшению сообщений с Охотским морем и Камчаткою».

Возможно, важнейшей и самой насущной стала проблема русских владений на Дальнем Востоке. В Поднебесной в то время хозяйничали англичане, силой оружия навязавшие стране постыдную торговлю опиумом. Вероятность дальнейшего расширения их колоний за счёт дальневосточных земель сильно беспокоила Муравьёва. Он буквально видел, как от английской крепости на берегу Тихого океана ползут вверх по Амуру, даже до Нерчинска и Читы, английские пароходы [392] . «Могу признать, — писал он в Петербург, — что кто будет владеть устьями Амура, тот будет владеть и Сибирью, по крайней мере, до Байкала, и владеть прочно; ибо достаточно иметь устье этой реки и плаванье по оной под ключом, чтобы Сибирь, и более населённая и цветущая земледелием и промышленностью, оставалась неизменною данницею и подданной той державы, у которой будет этот ключ».

392

Там же. С. 206.

Муравьёв обращался к царю, говоря, что пора предъявить китайцам «виды, основанные на общих пользах обоих государств, для которых никто, кроме России и Китая, не должен владеть плаванием по Амуру..». Николай учредил специальный Комитет по вопросу об Амуре, который постановил: «…желательно, чтобы левый берег устья Амура и находящаяся против него часть Сахалина не были заняты никакою постороннею державою». Отправленная на Амур экспедиция капитана Невельского открыла, что Амур судоходен и устье его ещё не контролирует никакая держава (даже Китай). Он основал первые военные посты у устья Амура, объявив его русской территорией. Один из этих постов получил имя императора — Николаевск, будущий Николаевск-на-Амуре, благополучно переживший с крестильным именем эпоху антимонархических переименований.

Главным противником расширения русских владений стал осторожный граф Нессельроде. Глава внешнеполитического ведомства опасался обострения отношений с Западом, прежде всего с Англией. Невельского («Он поссорит нас с Европой!») предлагали судить за превышение полномочий. Для капитана это означало как минимум разжалование в матросы, «чтобы никому не повадно было делать что-либо по собственному попущению». Недовольство сибирским генерал-губернатором проявляли министр финансов граф Вронченко и военный министр князь Чернышёв. На защиту вставал министр внутренних дел Лев Алексеевич Перовский, старший брат Василия Перовского. Николаю приходилось останавливать интриги высочайшей резолюцией: «Оставить дело это до прибытия в С.-Петербург генерал-лейтенанта Муравьёва».