Николай II (Том I)

– Для чего нам, собственно, туда тащиться?

– Папа, ты должен мне помочь. Я еду требовать развода.

Рука князя дрогнула и опустилась.

Его затылок покраснел, глаза слегка выкатились, он задышал порывисто и хрипло.

– Да ты, мать моя, белены объелась!

Отдышавшись, он отечески взял Софи за плечи и посадил.

– Я понимаю, родная. Нехорошо… Но будь справедлива. Сама виновата! Как же так? Услала мужа одного в тартарары, понеслась, ему назло, со мной в Париж и порхала четыре месяца. А он – сиди в пограничной трущобе. Ну вот и приключился эпизод. Не святой же он, в самом деле и – слава Богу – молодец! А что жандармиха, c'est purement une question de peau! [502]

502

Тут весь вопрос в эпидерме! (фр.).

Софи молчала, прикусив губу.

Вошёл лакей, поставил на стол круглый подносик с бутылкой и рюмкой и бесшумно исчез.

Князь налил себе хересу и отхлебнул.

– Не гневи ты Бога! Ведь Серёжа Репенин – человек на редкость: золотое сердце, всеми любим, слуга царю примерный, барин… Где же другого такого найти?

Глаза Софи метнули злую, зеленоватую искру.

– Это и видно по тому, как он поступил со мной. Нет, папа! Есть вещи, которые нельзя простить.

Князь развёл руками.

– Ну вот, вся – в мать! Её, бывало, тоже ничем не проймёшь. Как заупрямится, и земляника ей не в землянику, и выезд не выезд, и соболя не соболя! Удивительно!.. Всё, кажется, у женщины есть: молодость, здоровье, два миллиона дохода, а она с жиру бесится.

Софи вся затряслась от внутренней дрожи.

– Прикинуться дурой, что ли, прикажешь? Другие убивают на моём месте…

– Вылитая покойница!.. – Князь даже притих и подлил себе ещё хересу. – В Щенятьевых ты, Софья Илларионовна, пошла. Кровь у них такая издавна, ещё когда в Орду предки твои, Щенятьев и Луховской, вместе ездили, да обоих на кол посадили. Так и в летописи значится: «Князь Луховской, от роду тихий и незлобивый, мученическую кончину приял с христианским смирением, безмолвствуя. Воевода же Щенятьев, будучи нрава дикого и неукротимого, ругался словесами скверными до последнего издыхания».

– Оставь, пожалуйста, папа, – перебила Софи. – Неужели ты сам не видишь: моё положение ужасно.

Князь Луховской сделал неопределённый жест, как бы рисуя в воздухе спираль.

– Пеняй на себя… Не захотела кушать мороженого, придётся пить кипяток!

Но увидев, что дочь едва сдерживает себя, он погладил её руку.

– Полно, родная, я пошутил. Успокойся; горячиться, право нечего. Уверяю тебя: ничего пока такого не стряслось. Муж пошалил – велика важность. Я сам в молодости путался. То ли бывает!..

Для вящей убедительности князь решил рассказать тот случай, по которому как раз теперь был срочно вызван в Петербург.

– Вот тебе пример. Набезобразил с женой один из моих дворян. Она туда-сюда: «Не потерплю!» Её и научили – в комиссию прошений, выхлопотать развод, да чтобы вина на мужа и с наложением опеки на родовое имущество, для ограждения малолетних законных детей. А меня – опекуном. Так что же, ты думаешь, из всего этого получилось? Вызывает меня сегодня председатель Совета министров и спрашивает, каково моё опекунское мнение. Случай, говорю, вопиющий; с таким паскудником-мужем жене только и оставалось, что беспокоить государя. А Столыпин мрачно мне бумагу… Как прочёл я, так и засох. Смотрю на него, что твоя корова на курьерский поезд. Бумажка от Синода – одна прелесть! Копию снять попросил. Да вот она, кстати, при мне.

Князь вынул из кармана на груди сложенный по-канцелярски вчетверо листок и прочёл:

– «Государь император на прошении отставного гвардии полковника такого-то, в воздаяние боевых заслуг и ран, просителем на поле брани за минувшую русско-японскую кампанию полученных, всемилостивейше повелеть соизволил: разрешить, в порядке наградном, ему, просителю, продолжать выполнение наложенной на него святейшим Синодом епитимьи [503] безбрачия по вступлении его, просителя, в новый, четвёртый законный брак с девицей такой-то».

503

Епитимья – церковное наказание верующих за нарушение церковных канонов, предписаний, указаний духовника-священника.

Князь Луховской последние слова договорил уже фальцетом, давясь от смеха, и, кончив, воскликнул сквозь слёзы:

– Да ведь это филигрань [504] – Бенвенуто Челлини [505] !

Поняв, что от отца всё равно она толку не добьётся, Софи поставила вопрос ребром.

– Нет, папа, с меня довольно. Я решила. Не хочу быть всеобщим посмешищем!

– Позволь, позволь, зачем же… – Князь, сморщившись как-то по-детски, провёл ладонью снизу вверх по лицу. – Первое: у Голыниных сейчас на вечере пол-Петербурга. Поезжай непременно… покажись. А главное – одумайся. Всё это пустяки, эпизод. Как отец тебе советую.

504

Филигрань – вид ювелирной техники: ажурный или нанизанный на металлический фон узор из тонкой золотой или серебряной проволоки. Здесь употребляется в переносном значении – как искусство блестящего выхода из сложных положений.

505

Бенвенуто Челлини (1500 – 1571) – итальянский ювелир, скульптор, писатель. Автор виртуозных по мастерству ювелирных изделий («Солонка Франциска I» и др.).

Софи встала, почувствовав, что в одном отец прав: нельзя терять достоинства. Она поедет на вечер. И вообще, пусть только попробуют над ней смеяться!

Князь Луховской воспользовался её движением, чтобы прекратить затянувшийся столь некстати разговор, и, выхватив ротонду Софи из рук подоспевшего с каретой выездного, сам бережно-галантно укутал дочь.

– Красавица ты моя, – напутствовал он её и, сделав ручкой, поспешил наверх к брошенным среди игры партнёрам.

У Голыниных была в почёте серьёзная музыка. Вечер и на этот раз начался концертом. Когда Софи приехала, он был в разгаре.

По лестнице, уставленной растениями, два лакея в чулках бережно переносили вниз, в запасные комнаты, футляр с драгоценной виолончелью приезжего виртуоза. На верхней площадке охорашивался окончивший свой номер знаменитый польский пианист, горбоносый, с рыжими кудрями.

У входа в зал толпились запоздавшие мужчины.

Софи встретил в дверях самодовольно любезный хозяин дома, член Государственного совета по выборам. Он, видимо, был в упоении щегольнуть перед знакомыми и безукоризненной акустикой заново отделанного помещения, и удвоившимися после японской войны доходами своих уральских заводов, и собственным умеренным либерализмом. Последнее позволяло ему принимать одновременно двор и полезных на всякий случай общественных деятелей.

В глубине переполненного зала, за низкой изгородью гиацинтов, Ван-Дейк [506] и Литвин [507] исполняли дуэт из «Тристана» [508] .

Вручая Софи отгравированную музыкальную программу, Голынин предупредил шёпотом, что до жены сейчас никак не добраться. Софи нетрудно было понять, почему: хозяйка дома занята членами императорского дома.

В эту минуту певцы умолкли. Рассыпались учтиво-приглушённые хлопки. Софи заискала глазами свободного места.

506

Ван-Дейк (Ван-Дик) Эрнст-Мари-Губерт – бельгийский певец (тенор).

507

Литвин Фелия Васильевна (1861 – 1936) – русская певица (драматическое сопрано). Одна из лучших исполнительниц партий в операх Р. Вагнера.

508

«Тристан» – опера выдающегося немецкого композитора Р. Вагнера (1813 – 1883) «Тристан и Изольда» (1865).

– Veuillez passer une chaise pour la comtesse Repenine [509] , – сказал Голынин, дотрагиваясь до одного из стоявших перед ним молодых людей.

В толпе, запрудившей проход, седеющий военный, с бархатным воротником и серебряными генеральскими эполетами, обернулся и выразительно осклабился.

– Позвольте представиться, графиня… Я восторженный почитатель вашего супруга. Вот это орёл! Побольше бы таких в российской армии.

И генерал закатился протяжным смехом, напоминавшим ржание.

509

Будьте добры передать сюда стул для графини Репениной (фр.).