Николай II (Том II)

Все поняли, что таким образом Вырубова хочет опровергнуть слухи, начавшие ходить по салонам, а из них по всему городу, о том, что Распутин и молодая Императрица, а с нею и она, Подруга, заставили царя взять командование армией.

– «Если бы вы знали, как мне тяжело не принимать деятельного участия в помощи моей любимой армии…» – процитировала царские слова фрейлина. – Государь и раньше бы взял командование, если бы не опасение обидеть великого князя Николая Николаевича, и он не раз говорил о том в моём присутствии… Но только когда возникли столь тяжёлые обстоятельства, долг царского служения повелел ему встать во главе своих войск и взять на себя всю ответственность за войну… Прежде чем прийти к такому убеждению, он много размышлял, много молился…

А в день, когда был созван Совет министров, я как раз обедала у Их Величеств до заседания, назначенного на вечер. За обедом Государь волновался, говоря, что, какие бы доводы ему ни приводили, он останется непреклонным. Уходя, он сказал нам: «Ну, молитесь за меня!» Я сняла образок и дала ему в руки. Время шло, Императрица волновалась за Государя, и, когда пробило одиннадцать часов, а он ещё не возвращался, она, накинув шаль, позвала детей и меня на балкон, идущий вокруг дворца. Через кружевные шторы в ярко освещённой угловой гостиной были видны фигуры заседающих; один из министров говорил стоя… Нам уже подали чай, когда вошёл Государь, кинулся в своё любимое кресло и, протянув нам руки, сказал: «Я был непреклонен, посмотрите, как я вспотел!» Передавая мне образок и смеясь, он продолжал: «Я всё время сжимал его в левой руке. Выслушав все длинные, скучные речи министров, я сказал приблизительно так: «Господа, моя воля непреклонна, я уезжаю в Ставку через два дня!» Некоторые министры выглядели как в воду опущенные…

Вырубова закончила. За время её проникновенного выступления в защиту столь обожаемого ею монарха посол уже придумал, что ему надо ответить, чтобы не потерять авторитет у хозяев и гостей этого дома, которые знают о его оппозиционном отношении к новому решению царя, и в то же время не разоблачить себя окончательно в глазах Царской Семьи. С минуту он молчит.

– То, что вы мне сообщили, делает для меня ещё более трудным выразить какое-либо мнение о решении, принятом Государем, поскольку дело решается между его совестью и Богом. Кроме того, так как решение это неотменимо, критика его не послужила бы ни к чему; главное же – сделать из него возможно лучшее употребление. И вот, выполняя свои обязанности Верховного Главнокомандующего, Император будет постоянно иметь случай давать чувствовать не только войскам, но и народу, всему народу, необходимость победы… Для меня, как посла союзной Франции, вся военная программа России заключается в клятве, данной Его Величеством на Евангелии и перед иконой Казанской Божией Матери в Зимнем дворце второго августа прошлого года… – с пафосом продолжает Палеолог. – Теперь, когда его верховная власть будет непосредственно влиять на самоё поведение войск, ему уже будет легче сдержать это священное обязательство. Таким образом, по моему мнению, он явится спасителем России; в таком именно смысле я позволю себе истолковать полученное им свыше откровение. Извольте передать ему это от меня…

Большие глаза Вырубовой внимательно смотрели в рот послу, как бы фиксируя каждое его слово. Затем она сдвинула брови, словно повторяла про себя только что сказанное, и, не дожидаясь хозяйки, поднялась от стола.

– Благодарю вас, господин посол! Я тотчас же доложу Их Величествам то, что вы мне сейчас сказали!.. Ах, Оля! – обращается она затем к графине Гогенфельзен. – Спасибо за чудесный обед…

Княгиня уходит проводить до дверей важную гостью. Великий князь Павел Александрович ведёт сына и гостей в свой кабинет на чашку кофе и сигары. Палеолог видит, что великий князь Дмитрий Павлович чуть медлит и не успевает за всеми скрыться в кабинете, как к нему снова подходит дворецкий и что-то шепчет на ухо. Молодой великий князь с разочарованной миной догоняет отца и, не стесняясь, громко говорит:

– От Ники опять ничего нет!..

Четверо господ располагаются в креслах вокруг кофейного столика, а великий князь Дмитрий прислоняется разгорячённым лбом к мраморной стене камина.

Именно теперь великий князь Павел сообщает послу и другим гостям о том, что его сын приехал из Ставки экстренным поездом в Петроград для того, чтобы довести до сведения Государя о том, что в Могилёве, куда по повелению монарха уже перебралась Ставка, от устранения великого князя Николая Николаевича возникает тяжёлое впечатление…

«Ещё бы, – иронически думает посол, – ведь новый Верховный Главнокомандующий начнёт с того, что разгонит всех прихлебателей своего дядюшки, которые успели окопаться вокруг него и кого в действующей армии, по моим сведениям, ненавидят теперь не меньше, чем Сухомлинова!..»

Между тем молодой великий князь, повернувшись лицом к гостям и делая руками нервные движения, начинает говорить истеричным голосом:

– Я всё скажу Государю! Я решил сказать ему всё. Я даже скажу ему, что, если он не откажется от своего намерения – на что есть ещё время, – последствия этого могут быть неисчислимы, столь же роковые для династии, как и для России… Мой проект заключается в том, чтобы Государь, принимая Верховное командование, сохранил около себя великого князя в качестве помощника. Вот что мне поручено предложить Государю от имени великого князя. Но как вы видите, Его Величество не спешит меня принять. Сойдя с поезда сегодня утром, я просил у него аудиенции… Теперь десять часов вечера. И в ответ – ни слова. Что вы думаете о моей идее?

Посол, услышав эту тираду и зная от своих информаторов о том, что в окружении Верховного Главнокомандующего, а также у его друзей Гучкова и Поливанова зрел заговор против царя, который Николай ловко разрушил отставкой своего дядюшки, великого князя, подумал о полной бесперспективности всех уговоров о сохранении любой активной роли Николая Николаевича.

Палеолог напускает на себя значительный вид вершителя судеб русской империи и говорит:

– Сама по себе эта мысль кажется мне превосходной. Но я сомневаюсь, чтобы Государь на неё согласился… Я имею основания думать, что он желает непременно удалить великого князя из армии.

– Увы!.. – вздыхает великий князь Павел. – Я думаю так же, как и вы, мой дорогой посол, что Государь никогда не согласится оставить при себе Николая Николаевича…

Великий князь Дмитрий при этих словах начинает нервно ходить по комнате, затем, скрестив руки на груди, останавливается у камина и восклицает:

– В таком случае мы погибли… Потому что теперь в Ставке будет распоряжаться Государыня и её камарилья… Это ужасно!..

– Митя, что ты говоришь!.. – одёргивает сына великий князь Павел. – Ведь Ники и Аликс всегда были так добры к тебе!.. Неужели и ты заразился этим нигилистическим духом?

– Да! Да! Да!.. – капризно отвечает отцу молодой великий князь.

Посол, знающий о том, что царь и царица любили Дмитрия как сына и, кажется, до сих пор не изменили к нему своего отношения, думает о том, что такое простое человеческое чувство, как чувство благодарности, очевидно, чуждо великокняжескому отпрыску, если он так быстро переметнулся в стан противников Царской Семьи.

С минуту помолчав, великий князь Дмитрий снова обращается к Палеологу:

– Господин посол, разрешите мне один вопрос. Верно ли то, что союзные правительства вмешивались или накануне вмешательства в то, чтобы не допустить Государя принять командование?

– Правительства – нет! – быстро реагирует Палеолог. – Ибо назначение Верховного Главнокомандующего есть внутренний вопрос, зависящий только от носителя верховной власти… Но в частных разговорах и я, и мой коллега сэр Джордж вполне правомочны отстаивать свою личную точку зрения: Государю не следует принимать Верховное командование на себя…

– Вы так изящно её выразили в диалоге с Вырубовой, – иронизирует князь Кочубей, но Дмитрий не даёт ему закончить мысль и весьма невежливо прерывает:

– Очень хорошо, что Франция и Англия официально ещё не потребовали оставить великого князя Николая Николаевича на его посту, хотя ваши мнения известны всем истинным друзьям Николая Николаевича… Не делайте этого!.. Это было бы огромной ошибкой… Сейчас в русской армии среди офицерского корпуса очень выросло недовольство союзниками за то, что они не делают и шага для реальной помощи нашему фронту, а молча наблюдают, как гибнут в месяц сотни тысяч русских солдат, сдерживая германцев… Если бы Англия и Франция публично потребовали оставить великого князя во главе фронта, где он допустил столь громадное отступление, то вы бы разрушили остатки популярности Николая Николаевича и восстановили бы против себя всех русских, начиная с меня…