Николай II
Шрифт:
Николай Михайлович одним из первых и обратил внимание на воззвания Верховного главнокомандующего. Человек больших дарований, незаурядный аналитик, тонкий наблюдатель и выдающийся историк, с первых же дней войны он внимательно следил за развитием военных и политических настроений в стране. Вслед за многими современниками отмечая летом 1914 года популярность войны (как в обществе, так и в народных массах, уверенных в победе) и задавшись вопросом, «надолго ли хватит такого настроения», Николай Михайлович обратил внимание на польское воззвание своего родственника. То, что воззвание подписал Верховный главнокомандующий, а не Николай II, озадачило великого князя, «потому вряд ли все обещанное — чистосердечно, а, вероятно, исторгнуто у царя насильно, иначе он сам подписал бы такого рода документ» [99] . Предположение Николая Михайловича трудно проверить, но игнорировать его, думается, было бы неправильно. Факт оставался фактом: историческое заявление о Польше «Хозяин Земли Русской» не делал. Некоторое время спустя Николай Михайлович вынужден был констатировать, что воззвание Верховного главнокомандующего «остается большим пуфом», что в большинстве своем польское население
99
Записки Н. М. Романова // Красный архив. 1931. Т. 4–5 (47–48).
Впрочем, не будем категоричны: воззвания великого князя стоит оценивать исходя из «некритического патриотизма» первых дней войны. По справедливому замечанию историка и общественного деятеля С. П. Мельгунова, «то был гипноз, обычный для начала всякой войны — до первой неудачи». А неудачи не заставили себя долго ждать. Не имея возможности и не ставя перед собой цели описывать ход боевых действий, полагаю необходимым лишь кратко охарактеризовать основные события первых месяцев вооруженного противостояния России с Германией и Австро-Венгрией. Исполняя союзнический долг, Николай II вынужден был уже в первые дни августа согласиться на вторжение 1-й и 2-й русских армий Северо-Западного фронта в Восточную Пруссию. Первоначальные победы вскоре сменились тяжелым поражением: к 1 сентября немецкие вооруженные силы вытеснили русские войска со своей территории. В то же самое время на Юго-Западном фронте были достигнуты серьезные успехи, взяты крупные австрийские города, оккупированы Галиция и австрийская часть Польши. Спасая Австро-Венгрию от неминуемого разгрома, немецкое командование перебросило на помощь ей крупные силы из Восточной Пруссии.
Однако добиться каких-либо серьезных успехов, позволявших говорить об изменении стратегического положения России, Германия тогда не смогла. Обе противоборствующие стороны были истощены и перешли к обороне. Быстро окончить войну не получалось. Восточный фронт представлял серьезную угрозу для центральных держав; сражаться одновременно на Западе и на Востоке Германия не могла. Поэтому к 1915 году ее командование выработало план, согласно которому предполагалось, обороняясь на Западе, главный удар нанести по России. Задуманное немецким и австро-венгерским вооруженным силам удалось. 19 апреля 1915 года они прорвали фронт 3-й русской армии, в результате чего весь Юго-Западный фронт с 27 апреля вынужден был начать отступление. Была оставлена завоеванная Галиция. А вскоре — и Польша. В октябре 1915 года русские армии закрепились на рубеже Риги, реки Западная Двина, Двинска, Сморгони, Барановичей, Дубны и реки Стрыпы. И хотя основная задача — выведение России из войны — решена не была, Германия нанесла русской армии серьезный удар, отвоевав значительные территории империи.
В стране все это было воспринято болезненно. От восторгов и надежд августа 1914 года не осталось и следа. Авторитет самодержца и его правительства был серьезно поколеблен. Чем дальше, тем больше будущее рисовалось современниками в мрачных красках. Предвидения П. Н. Дурново, изложенные им накануне Великой войны, оправдывались. Вопрос «кто виноват?» обсуждали чаще, чем «что делать?»; поиски врагов и ответственных за поражения неизбежно приводили к обсуждению «темных сил», якобы свивших себе у подножия трона гнездо и влиявших на имперскую внутреннюю политику. В таких условиях царь оказывался в центре критики — и слева, и справа. Не желая отказываться от личной ответственности за происходившее в стране в период тяжелых военных неудач лета 1915 года, Николай II решил отстранить великого князя от должности Верховного главнокомандующего и принять на себя руководство всеми вооруженными силами, находившимися на театре военных действий. Главнокомандующим царь оставался вплоть до 2 марта 1917 года.
Но обо всем по порядку…
Вторая половина июля и август 1914 года прошли под знаком надежды. Царь отовсюду слышал верноподданнические заявления и заверения в удачном для русского оружия завершении войны. В семье тоже все было благополучно. 30 июля в столице торжественно отметили десятилетие цесаревича — во всех церквях города после литургии совершались торжественные молебствия о здравии дома Романовых. В цветочных магазинах и в окнах были выставлены бюсты царя и царицы, пестрели ленты цветов национального флага и патриотические надписи. В Казанском соборе прошло богослужение, совершенное архиепископом Финляндским Сергием (Страгородским), прочитавшим в конце особую молитву за царя. Во время богослужения провели сбор средств для оказания помощи семьям призванных в действующую армию запасных.
Последующие дни Николай II проводил как обычно: принимая министров и генералов. 3 августа царь с семьей выехал в Первопрестольную, где на следующий день был встречен восторженной речью градоначальника Москвы Брянского: «Москва — сердце России, призывает на Вас, Государь, благословение Божие». В Кремле семью Николая II приветствовала уже многотысячная толпа монархически настроенных подданных. Как после этого было не поверить в то, что пресловутое «средостение» навсегда кануло в Лету и народ в едином порыве встал на защиту Родины под водительством самодержавного царя! А 5 августа в Большом Кремлевском дворце состоялся высочайший выход. В Георгиевском зале присутствовали премьер-министр, министры, председатели Государственного совета и Государственной думы, послы Франции и Великобритании, представители московского дворянства. Предводитель московского дворянства — А. Д. Самарин, в дальнейшем ставший обер-прокурором Священного синода, произнес речь, в которой, по старой русской традиции, обращался к монарху на «Ты». «Мы все за Тобой и за Тебя! — восклицал Самарин. — Не усомнись же бестрепетно опереться на несокрушимую силу народного духа! Да поможет Тебе Бог в борьбе за целость и честь Русской Державы и Царственным велением Твоим да возродится Славянский мир! Мужайся, Русский Царь! С Тобою вся русская земля!»
В таких же тонах были выдержаны и речи представителей «народа» — старшины купеческого сословия Первопрестольной Булочкина и председателя земской управы Шлиппе.Громкие признания часто производят сильное впечатление. Очевидно, так случилось и в тот раз. Царь хотя и не любил публичные выступления, тоже произнес речь — он подчеркнул, что военная гроза надвинулась на Россию вопреки его намерениям, что в стенах древнего Кремля в лице жителей Москвы он приветствует весь русский народ, повсюду единодушно откликнувшийся на призыв, откинув распри, встать на защиту Родины и славянства. Словами «с нами Бог!» царь закончил свою речь, давая понять, что для него война не только военная, но и религиозная акция. Неслучайно продолжением стало общее соборное молебствие о даровании победы с чтением коленопреклоненной молитвы. И в дальнейшем, вплоть до своего отъезда из Москвы 8 августа, царь посещал церкви и молился о победе. В последний день пребывания в Первопрестольной царь с семьей и великой княгиней Елизаветой Федоровной побывал в Троице-Сергиевой лавре, где высочайшие паломники прослушали молебствие с провозглашением многолетия «победоносному христолюбивому воинству и царствующему Дому», а также были благословлены иконой.
Возвращение в Царское Село ничего в жизни царя не изменило — как обычно, приемы депутаций и сановников, прогулки, чтение, общение с детьми. О ходе боевых действий в царском дневнике практически нет никаких сведений, что, конечно, не удивляет: царь писал для себя, как частное лицо, а не как государственный деятель. Эмоциональная сдержанность была отличительной чертой последнего самодержца. Но иногда все-таки давал волю чувствам. 11 августа, например, он с радостью писал о приезде в Царское Село брата — великого князя Михаила Александровича, накануне вернувшегося из Англии. Остававшиеся в России друзья великого князя сразу после объявления войны послали ему телеграмму, в которой говорили, что ждут его возвращения. Михаил Александрович, посетив английского короля Георга V, также, телеграммой, обратился к брату, испросив разрешение вернуться на Родину. Николай II разрешил. Так война позволила ослушнику самодержавной воли получить прощение (но опека над личностью, имуществом и делами Михаила Александровича, установленная в декабре 1912 года, была отменена лишь в сентябре 1915 года!). 23 августа великий князь был произведен в генерал-майоры и назначен командующим Кавказской конной дивизией с зачислением в свиту. В октябре 1914 года он отбыл на театр военных действий.
Приблизительно в то же время, когда брат царя получил высочайшее прощение, Сенат получил императорский указ об удовлетворении ходатайства герцога Михаила Георгиевича Мекленбург-Стрелицкого о принятии его в российское подданство. Ранее находившийся в подданстве своего герцогства, М. Г. Мекленбург-Стрелицкий как член Российского императорского домав условиях начавшейся войны с Германией поспешил подчеркнуть свою лояльность правящему монарху.
Сентябрь 1914 года также принес много хороших новостей: наступление на Юго-Западном фронте развивалось успешно, ничто еще не предвещало катастрофы. Верховный главнокомандующий предлагал царю приехать в Ставку (тогда располагавшуюся в Барановичах). И хотя Николаю II всегда грустно было покидать семью, от поездки в действующую армию он не мог отказаться. С 21 по 25 сентября он провел в обществе генералов, наградив Николая Николаевича боевым орденом Святого Георгия 3-й степени. Во время этой поездки, по пути из Ставки в Белосток, он посетил крепость Осовец, подвергавшуюся немецкой бомбардировке. То были первые увиденные царем плоды безжалостной войны. О его посещении позиций, расположенных вблизи боевой линии, немедленно объявил по армиям великий князь Николай Николаевич, уверенный, что сообщение «воодушевит всех на новые подвиги, подобных которым Святая Русь еще не видала» [100] .
100
Правительственный вестник. 1914. 26 сентября. № 226.
Царь остался доволен поездкой. Вернувшись в Царское Село («в лоно дорогой семьи»), он узнал и о первой потере, понесенной на фронтах Великой войны Императорской фамилией — при атаке на прусские разъезды был смертельно ранен сын великого князя Константина Константиновича князь императорской крови Олег. Смерть, конечно, не выбирает, но парадокс состоял в том, что раненый был, вероятно, самым «штатским» из всех живших тогда Романовых. На десятом году жизни зачисленный в кадеты Полоцкого кадетского корпуса, Олег, тем не менее, предпочел не связывать свою жизнь с военной службой и в 1910 году поступил в Александровский лицей, где изучал творчество русских классиков. В 1911-м князь издал «Рукописи Пушкина» с факсимиле поэта. Закончив лицей, он был зачислен в гвардейский полк в качестве вольноопределяющегося, произведен в корнеты и с началом войны в восторженно-приподнятом настроении отправился на фронт.
Однако жизнь распорядилась так, что Олег Константинович отвоевал только два месяца. Раненого перевезли на поезде в Вильно, где сделали операцию. Вскоре после этого он получил телеграмму царя, извещавшую князя о награждении орденом Святого Георгия 4-й степени — «за мужество и храбрость, проявленные при атаке и уничтожении германских разъездов». Прислал телеграмму и Верховный главнокомандующий. Раненый князь был счастлив и оживлен, хотя силы его с каждым часом таяли. 29 сентября в Вильно прибыли его отец и мать — великий князь Константин Константинович (поэт К. Р.) и великая княгиня Елизавета Маврикиевна. Отец привез сыну Георгиевский крест его деда — генерал-адмирала Константина Николаевича. Уже теряя сознание, Олег принял и поцеловал награду. Через несколько минут он скончался. На семейном совете, состоявшемся в больнице, было решено отпевать Олега «в местной Романовской церкви и, во исполнение воли почившего, испросить высочайшее соизволение на похороны тела в Бозе почившего князя в его любимом Осташеве, на берегу реки Рузы» [101] .
101
Гавриил Константинович, вел. кн.В Мраморном дворце: Из хроники нашей семьи. СПб.; Дюссельдорф, 1993.