Николай II

Скорее всего, Николай не был об этом поставлен в известность. Авторитет Распутина у царицы был настолько велик, что она, естественно, без ведома Николая, поверяла этому, как она говорила, «божественному чудотворцу» щепетильные политические вопросы, прося у него совета и благословения. Не обладай Распутин искусством в критические моменты спасать жизнь наследника, вряд ли вера Александры в его мудрость была бы настолько безоговорочной. Понятно, что Распутин извлекал выгоду из столь безграничного доверия — как и все, кто был к нему близок.

Ни предупреждения уважаемых министров, ни рассказы сестры Эллы (великой княгини Елизаветы) и других царских родственников о похождениях Распутина не могли поколебать этой веры царицы. Чем страшнее доклады об образе жизни «старца», чем больше он дискредитирует царскую семью, тем упорнее Александра считает все это клеветой и интригами.

Николай, когда ему докладывают об этом, злится и требует доказательств. В данном вопросе он бессилен и не может влиять на супругу. В целом нельзя сказать, что Николай был под каблуком у жены. Ее бесчисленные письма в Ставку показывают, что царь вовсе не поступал согласно ее указаниям. Проблема для Николая в этот период заключается в недостатке информации, а также в неумолимо набирающей обороты динамике разрушения режима.

Распутина, словно ребенка, пьянит власть, которой он пользуется уже много лет благодаря своей близости к царице. Для довольно-таки примитивного человека он неплохо устроил свои дела. Он принимает просителей, которые хотят, чтобы «старец» устроил им протекцию или устранил мешающего противника, или сделал что-то еще, и держит для них уже подписанные листы, которые нужно только заполнить. На мелочную торговлю о размерах вознаграждения Распутин не тратит времени. Располагая гораздо большими деньгами, чем может потратить, он щедро швыряет их на то, что ему в данный момент приходит в голову. От женщин-просительниц он без стеснения берет то, что ему предлагают, так что слухи о его распутном поведении, ходящие в Петрограде и Москве, в значительной мере обоснованы. Он виртуозно играет двойную роль — святоши с огромным крестом на груди и развратника — в одно и то же время. Он часто повторяет: «Души наши принадлежат Богу, но телом мы распоряжаемся сами!».

Напрашивается мысль, что Распутин — с учетом его критического отношения к вступлению России в войну — стал орудием немецких шпионов. Юсупов утверждал, будто Распутин сам ему в этом сознался, но вряд ли тот действовал как агент в прямом смысле слова, хотя при своем образе жизни и привычке в пьяной компании выбалтывать деликатные вопросы вряд ли мог миновать искусно сплетенные сети шпионажа. Во всяком случае, то, что Распутин действовал в интересах немецких агентов, неоспоримо. Оказывая протекцию разным людям и влияя на царицу, Распутин сам был игрушкой в руках тех, кто использовал его для достижения своих целей.

Именно эту сторону дела имел в виду воспитатель царских детей Пьер Жильяр:

«Дом Распутина находился под наблюдением полиции во избежание возможных выпадов возмущенного населения, но следили за ним и агенты представленных в Думе социал-революционеров, которые понимали, что он работает в их пользу. Я не верю, что Распутин действительно был платным агентом Германии, но он определенно был удобным орудием в руках немецкого генерального штаба, в интересах которого было сохранять столь ценного помощника в своем деле. Поэтому дом был окружен еще и немецкими шпионами, которые попутно охраняли жизнь Распутина».

Князь Феликс Юсупов, племянник царя и убежденный монархист (в дальнейшем участник убийства Распутина), так обосновывает свое убеждение в шпионской деятельности Распутина: «Распутин выступал за сепаратный мир с Германией, и немцы ему платили. Он, несомненно, был вражеским агентом. Его положение при дворе и зависимость, в которую он поставил министров и даже генералов, давали ему точное знание положения армий и перемещений войск. Он передавал эти данные немцам, что, естественно, имело следствием поражения русской армии, которых можно было избежать».

Французский дипломат Палеолог, к этому времени посол в Петрограде, суммирует впечатления от этого периода отсутствия царя в столице:

«Тому, что русская политика направлялась камарильей царицы, нечего удивляться. Но кто воплощал эту камарилью? От кого она получала программу и направление? Конечно же, не от царицы, которая для этого, была слишком эмоциональной, недостаточно здравой и трезвой духом, чтобы планировать и руководить политической системой. Она — политическое орудие заговора других людей. Это было очевидным. Таковы же, как она, и лица, которые ее окружают — не более чем орудия: Распутин, Вырубова, генерал Воейков, Танеев, Штюрмер и другие — они лишь статисты, послушные интриганы и марионетки. А хуже всех — министр внутренних дел Протопопов, в котором вообще нет ничего нормального.

Я уверен, что роковую политику, за которую императрица и ее клика ответственны перед историей, навязали ей четыре человека: крайне правый председатель Государственного совета ГЦегловитов, митрополит Петроградский Питирим [87] , бывший начальник департамента полиции Белецкий и банкир Манус. Кроме этой четверки, я вижу лишь игру анонимных, рассеянных и противоборствующих сил, которые, возможно, пытались спасти дело царизма и в то же время неизбежно его разрушали».

87

У автора — Пилигрим. (Прим. перев.)

Палеолог столь критично настроен, занимая лояльную позицию. Теми же мотивами руководствуется председатель Государственной думы Родзянко. Он пытался изложить все это Николаю на аудиенции и был выставлен из кабинета. Тогда и у него открылись глаза. В полуторачасовой беседе 8 марта 1916 года Родзянко не сдерживался:

«Я говорил обо всем с полной откровенностью, рассказал об интригах министров, которые через Распутина спихивают один другого, о том, что по-прежнему нет сильной системы, что повсюду злоупотребления, что с общественным мнением и народом не считаются, что всякому терпению бывает предел. Я упомянул об авантюрах Д. Рубинштейна, Мануса и прочих тыловых героев, об их связи с Распутиным, об его кутежах и оргиях и о том, что близость его к царю и царской семье и влияние его на все существенные вопросы государственной жизни в дни войны доводят до отчаяния честных людей. Участие Распутина в шпионаже, как агента Германии, не подлежит сомнению.

Если бы министры Вашего Величества, сказал я, были независимые люди и преследовали единственную цель — благо Родины, — присутствие такого человека, как Распутин, не могло бы иметь значения для дел государства. Но беда в том, что представители власти держатся им и впутывают его в свои интриги. Я опять должен доложить Вашему Величеству, что так долго продолжаться не может. Никто не открывает вам глаза на истинную роль этого гнусного старца. Присутствие его при дворе Вашего Величества подтачивает доверие к верховной власти и может пагубно отразиться на судьбах династии и отвратить от государя сердца его подданных.

На все тяжкие истины государь либо молчал, либо выражал удивление, но, как всегда, был любезен и приветлив. Когда я прервал свой доклад, он обратился с вопросом: «Как вы думаете, чем окончится война?.. Благополучно ли для нас?». Я сказал, что за армию и народ можно отвечать, но командный состав и внутренняя политика затягивают войну и мешают победе».

В Думе сложились силы, которые пользовались военно-политическими неудачами для дискредитации монархии и стремились к смещению царя. В середине 1916 года могущественный военный промышленник Путилов походя обронил изумленному французскому послу между двумя затяжками своей толстой сигары: «Будет революция».