Николай II

Ленин приказал верховному главнокомандующему генералу Духонину объявить прекращение огня на всем фронте и приступить к мирным переговорам с противником. Духонин отказался, заявив, что может это сделать лишь по указанию законно избранного правительства. Он понимал, что подписывает себе смертный приговор. Однако он, как и многие патриоты в те дни, не хотел становиться орудием унижения России. Он имел возможность бежать, но оставался на своем посту, пока не был убит по приказу Ленина [146] .

146

Духонин был начальником штаба верховного главнокомандующего, после бегства Керенского исполнял его обязанности. Был растерзан толпой неуправляемых солдат. (Прим. перев.)

Союзники России выделили большое количество денег, продовольствия, оружия, прислали военных советников и обещали дополнительные субсидии, чтобы удержать Россию, управляемую Лениным, в войне. Но Ленин игнорировал их посулы. Он мог себе это позволить: кроме Германии, Ленин уважал только США. Оттуда революционеры получали существенную помощь от симпатизировавших им кругов: сам Троцкий прибыл весной 1917 года прямо из Америки, где знакомые помогли ему быстро получить въездные и выездные визы.

В предыдущих главах упоминалось, что Американский еврейский комитет в Нью-Йорке оказывал финансовую помощь революционному движению в России. Пришедшие к власти большевики, правительство которых почти целиком состояло из евреев, оказались, однако, неблагодарными: Советское правительство обращалось с евреями еще хуже царского.

Однако и неевреи-американцы поддерживали советский режим. Некий Уильям Томпсон, прибывший в Россию во главе миссии Красного Креста, почему-то решил (хотя и слышал много аргументированной критики), что большевистское правительство преследует идеалистические, демократические, миролюбивые цели и заслуживает самой широкой поддержки. С точки зрения мировой политики, его готовность к помощи основывалась на убеждении, что расширение большевизма не только на всю Россию, но и на Германию и Австро-Венгрию «необходимо», поскольку «ослабляет немецкое влияние» и «кладет конец германскому милитаризму». Кроме того, американская финансовая помощь России освобождала ее рынок от «немецкой хватки» [147] . Этот аргумент настолько подействовал на банкиров и предпринимателей с Уолл-стрит, что они охотно давали деньги, поступавшие в Петроград через «Сити бэнк», и через Томпсона оказывали давление на американского государственного секретаря Лансинга, требуя скорейшего признания ленинского правительства.

147

Эти рекомендации давал не Томпсон, а сменивший его с октября полковник Робинс. (Прим. перев.)

Мирные переговоры в Брест-Литовске оказались для Ленина труднее, чем ожидалось. Его программа на случай захвата власти, с которой он еще в Цюрихе ознакомил немецкие МИД и генштаб, уже не устраивала немецкую сторону. Хотя он уже в 1915 году наряду с внутренними преобразованиями предусматривал заключение мира на условиях отказа от претензий на Босфор, Дарданеллы и Константинополь, а также предоставление автономии всем республикам (Украине, балтийским государствам, Финляндии и т. д.), что отвечало немецким интересам, теперь он столкнулся с более жестокими требованиями.

Русские должны отдать уже занятые немцами территории, а также Эстляндию и Лифляндию, а Финляндия и Украина становятся самостоятельными. Немцы получают четверть добычи нефти в Баку, Батум отходит к Турции. Ленин должен уступить немцам Донбасс с угольными шахтами.

Дополнительно Россия обязана выплатить Германии контрибуцию в 6 миллиардов марок, из них четвертую часть золотом, к осени 1918 года (в современном денежном исчислении это 60 миллиардов марок). Германия устанавливает протекторат над Украиной, а поставки продовольствия из России осуществляются до весны 1920 года.

Экономика России поставлена на колени. С утраченными территориями она теряет четверть пахотных земель, четверть добычи угля и железной руды, указанную долю нефтедобычи, треть текстильной промышленности и четверть железнодорожной сети.

Сам Ленин в Брест-Литовске не появлялся. Его представителем был Иоффе, затем Троцкий. Немецкую делегацию возглавлял дипломат Кюльман, затем генерал Гофман, участвовали также представители Австро-Венгрии и Турции.

Участники переговоров относились друг к другу с презрением и цинизмом. Русская сторона, использовав немецкого противника для захвата власти, теперь стремилась к его уничтожению; следующими объектами большевистской мировой революции должны были стать Германия и Австро-Венгрия.

Немецкая сторона с удовольствием пользовалась возможностью путем диктата поставить на колени русского противника, которого не смогла победить на поле боя. Она знала, что разложенная пропагандой, политически разбитая русская армия не способна бороться против неприемлемых немецких условий мира. Даже союзница Германии Австро-Венгрия была выставлена на посмешище.

В апреле 1917 года, когда немецкая поддержка подрывной деятельности Ленина достигла апогея, австрийский император Карл и его супруга Зита посетили кайзера Вильгельма в его ставке. Однако кайзер не собирался посвящать союзника в свои планы достижения сепаратного мира.

Ничего не сообщил об этой деятельности и германский министр иностранных дел своему австрийскому коллеге графу Чернину, который в ноябре 1917 года, через три дня после ленинского переворота, направил ему наивное письмо, предлагая предпринять некоторые шаги для заключения мира. Теперь сам Чернин, понятия не имевший о подоплеке русско-германских отношений, сидел за столом переговоров в Брест-Литовске.

Поучительны дневниковые записи участников переговоров с обеих сторон, отражающие их взаимоотношения и тактику советских представителей.

Фон Кюльман: «В зале заседаний, где прежде находился офицерский клуб Брестского гарнизона, был поставлен подковообразный стол. Напротив меня сидел глава русской делегации — сначала Иоффе, близоруко рассматривавший партнера через пенсне; позднее Троцкий, главный сподвижник Ленина, завзятый спорщик; рядом с ним блондин Каменев и историк Покровский. За ними с обеих сторон немцы и русские, подключавшиеся к обсуждению…».

Напротив графа Чернина сидела революционерка Бисенко [148] , когда-то застрелившая царского министра и освобожденная революцией из тюрьмы: «Она напоминала хищника, который уже выследил жертву и готовится к прыжку, выжидая удобного момента…».

148

Биценко — левая эсерка, убила не министра, а генерала Сахарова, упоминаемого в главе II. (Прим. перев.)

Фон Гофман посмеивался над смешанной русской компанией, буквально понимая термин «рабоче-крестьянское правительство»: она включала одного рабочего и одного крестьянина, подобранного буквально на улице по пути с вокзала. Немецкий генерал так изображает обстановку:

«Я никогда не забуду первый обед с русскими. Я сидел между Иоффе и Сокольниковым, тогдашним наркомом финансов [149] . Напротив меня сел рабочий, явно испытывавший затруднения с множеством ножей, вилок и тарелок. Он пробовал и то, и се, но вилкой пользовался исключительно для того, чтобы ковырять в зубах. Наискось от меня, рядом с князем Гогенлоэ, заняла место террористка Бисенко, подле нее крестьянин, истинно русский тип с длинными седыми космами и окладистой бородищей. Он вызвал улыбку у официанта, когда на вопрос, красное или белое вино подать, ответил: «Что покрепче».

149

Гофман ошибается: Сокольников стал наркомом финансов только в 1922 г. (Прим. перев.)

Иоффе, Каменев, Сокольников производили вполне приличное впечатление. Они воодушевленно рассказывали о стоящей перед ними задаче — вести русский пролетариат к вершинам счастья и благоденствия. Это произойдет, когда весь народ усвоит принципы марксистского учения, в чем они нисколько не сомневались. Им казалось, что все люди замечательные, а некоторые — к ним Иоффе скромно причислял себя — еще лучше. Правда, все трое не скрывали, что с русской революцией сделан лишь первый шаг к счастью человечества. Коммунистическое государство не сможет удержаться в капиталистическом окружении, поэтому оно должно стремиться к мировой революции. Как правило, каждое заседание русские открывали потоком пропагандистских речей и обличений в адрес «империалистов».