Николай Курдюмов «Успехология любви»

Ему бы сразу сбежать — но он слишком благороден. Или уже родились дети. Бедные дети!

Низкий тон — находка для шпиона, и родители предсказуемы, как собачка Павлова.

Невооружённым глазом видно, как один из них мучается от тоски, а другой от страха. При этом, оба

корчат из себя нормальных людей, и даже читают нотации — учат, блин, как жить.

Вся эта бодяга быстро вызывает тошноту — жить приходится где угодно, только не дома.

Всю жизнь жалеть того, кто тебя не понимает — работа для шизофреников, и «спаситель», в конце

концов, спасает себя в чужих объятиях. И правильно — иначе вообще может дуба врезать.

Я не видел таких семей в почтенном возрасте. Как правило, герой, всё же, находит в себе мужество

сбежать.

…Конечно, сей ужастик имеет варианты. Он может быть благополучно и рано разрешён, а может

выглядеть намного милее — всё зависит от партнёров. Но могу поспорить: такие пары вам знакомы.

5. Очень зависимый поймал на свою влюблённость обычного человека

Предыдущий вариант, но ещё банальнее и предсказуемее. Шансов выкарабкаться ещё меньше — но

меньше и претензий.

Обычная семья — два чужих человека, принято в меру ссориться, в меру гулять налево, в меру пить и

болеть, а ни на что другое, кроме праздничных застолий, тяму уже не хватает.

Здесь нет ярко выраженной жертвы — это уменьшает конфликт. Почти не до детей — и дети рано к

этому привыкают. Будущее — неопределённо. Материал для драмы и эпоса отсутствует.

6. Друг друга нашли

две жутких зависимости

Ты ему рогами украшаешь лоб, —

Он тебя ногами спихивает в гроб.

Как тебя он лупит — долго ль до беды!

Как тебя он любит — Бог не приведи…

Союз реактивных умов, в буквальном смысле слова. «Большая», «святая», «истинная любовь»,

«любовь-судьба» (нужное подчеркнуть).

Идеал, апофигей, опупема любви. «Духовная ценность» №1 в мировом эпосе, литературе и

искусстве.

Есть подозрения, что язычество относилось к любви как-то проще и более с юмором. Нас же,

монотеистов, приобщали к любви жестоко.

Сначала внушили, что любить — значит принять смертные муки (простите, если это кажется

святотатством — я очень серьёзно отношусь к Богу, посему не могу всерьёз принимать религиозных

мифов).

Многие на это повелись и уверовали: если за тебя кто-то мучается — это хорошо. А уж самому

помучаться — в натуре спасителю уподобиться!

«Ах, я же за вас страдаю!..» — и лицо исполняется иконописной скорби. Приехали: страдать стало

этично!

А потом, Шекспир ваще кинул бомбу — кровавый триллер о двух сумасшедших в тоне горя.

Со всей несокрушимой убедительностью поэтического гения нам показали: любить — не просто

страдать, нет! Это — умирать, и обязательно обоим.

На жирно вспаханной ниве бомба дружно взошла и дала богатые плоды: «Любовь — сильнее жизни!»

Гениальным воспеванием сего перла увлечённо занялись и европейские поэты, и пылающие страстью

восточные меджнуны, а потом и весь мир.

С тех пор, так и живём. Достаточно кому-то устроить из-за нас парочку истерик — и мозги

сворачиваются.

По уму — выпороть бы эту бестолочь, чтоб не поганила жизнь невинному человеку! Но, с другой

стороны — за тебя же страдают!!! — и «совесть» рвёт душу.

Надо сказать, совесть — вообще баба весьма шизанутая; её вопли отнюдь не всегда что-то означают.

Но для «помучиться» — самое то!

Эпос разных народов воспевает ещё более крутой идеал: не токмо помереть ради любви — и

поубивать вдоволь!

Правильный герой, ежели бабу увели, исполняется благородного гнева, хватает свой меч-кладенец и

прётся в стан женокрада, по пути руша города и разя врагов — то есть, всех, кто рушить мешает —

тысячами. В том числе и мирных граждан.

Чем больше наубивал — тем сильнее, значица, любовь. Ну, если любимой в живых не нашёл — то и

сам со скалы ласточкой, святое дело.

Вот, такие вот конструктивные действия, ради идеала. И никто не задумался: братцы, если идеалы

велят страдать и гибнуть — ну, на хрен такие идеалы!?

И вот, начитавшись всей этой красоты, мы и страдаем от любви, и до сих пор не усекаем подвоха —

мы грохаем себя, как лохов, нашими же руками (подробная расшифровка сей формы суицида — в

«Анатомии любви»).

Итак — «опа, опа — сошлись два гардеропа!». Разум на сцене отсутствует. Общение крайне

искажено.

До свадьбы — дикая эйфория, бескрайнее счастье, полная беззаботность и уверенность в вечности

блаженства. (Уже симптом тяжкого сумасшествия!)

Куча слов о любви: каждый подразумевает своё, но никому не ясно — что именно.

Даю модель: двое на сцене, в розовых очках, смотрят друг на друга в упор, но каждый видит только

голограмму, которую сам же излучает.

То есть, очки излучают — очки и видят.

После свадьбы — начинается… Обычные проблемы — работа, деньги, дети, усталость, быт.

На месте «защитника», вдруг, оказывается реальный человек — и понеслась душа по кочкам!

Если ребята умные, они видят: крышу рвёт. Тут есть шансы научиться понимать друг друга. Если же

люди среднего ума, «любовь» быстро тонет в слезах и вязнет в обидах.

Любая мелочь выбивает, любой разговор съезжает на эмоции — и происходит драматизация

реактивных записей.

Даю модель: у обоих есть кассеты с записями свар и склок их родителей и близких (записи в банке).

И вот — разговор.

После первой же непонятки, оба уезжают в нокдаун, а вместо себя включают магнитофоны на три

форте.

Те чё-то орут, каждый гонит свою бочку, порой без всякой связи с реальностью — а любимые не